XV. Если хочешь, могу и в этом пойти на уступки, хоть это и невыгодно для моей защиты, если я допущу возможность чего-то общего между природой и внутренностями жертвенного животного. (35) Допустим, что это общее есть, но как это все же получается, что человеку, добивающемуся узнать что-то о будущем, попадается как раз подходящее для его нужд животное? Я думал, что на этот вопрос никак нельзя найти ответа. А ведь нашли! И ответ поразительный! Мне стыдно не за тебя, твоей памятью я даже восхищаюсь, а за Хрисиппа, Антипатра, Посидония, которые по этому вопросу говорят то самое, что ты сказал, а именно, что выбором должной жертвы руководит некая разлитая по всему миру мыслящая божественная сила[831]. Еще более того! Они говорят (и ты это тоже заимствовал у них), что когда кто-нибудь хочет принести жертву, то в ней происходят изменения во внутренностях, кое-что исчезает, кое-что добавляется, ибо все происходит по воле богов. (36) Ну уж в это, право же, никакая старуха не поверит. Или ты считаешь, что один и тот же бычок, если один человек выберет его в жертву, окажется без головки в печени, а если выберет другой, то с головкой? И что это увеличение или уменьшение печени может произойти внезапно, чтобы внутренности пришли в соответствие с судьбой жертвователя? Но разве вы не заметили, что выбором жертвы руководит только случай? Не свидетельствует ли об этом вся наша практика? Ведь бывало, что после того как у печени жертвенного животного не обнаружили головки (а это сулит величайшие бедствия), приносилось в жертву другое животное, и у этого — внутренности часто оказывались самые распрекрасные. Так что, куда же подевались угрозы предыдущих внутренностей? Или чем объяснить столь внезапный переход богов от гнева к милости?
XVI. Но ты приводишь в доказательство случай, когда у жирного быка, принесенного в жертву Цезарем, совсем не оказалось сердца. А так как не может быть, чтобы животное жило без сердца, то следует думать, что сердце исчезло в момент жертвоприношения. (37) Странно, как это у тебя получается: с одной стороны, ты понимаешь, что бык не мог жить без сердца, а с другой стороны, не видишь, что не могло его сердце внезапно улететь неведомо куда.
Что касается меня, то я могу или не знать, какое значение имеет сердце для жизни, или предположить, что от какой-то болезни сердце быка сжалось, уменьшилось, ссохлось до такой степени, что не стало похожим на сердце. Но ты, как ты это представляешь себе, как можешь объяснить, что это сердце, только что бывшее в жирном быке, внезапно, в самый момент жертвоприношения, исчезло? Или бык оттого, что увидел бессердечного (excordis) Цезаря[832], надевшего на себя пурпурную одежду, сам лишился сердца? Поверь мне, что вы, защищая крепость в городе философии, предаете самый город. Ибо, желая доказать действительность гаруспиций, вы переворачиваете с ног на голову всю физиологию. Вот у животного есть головка у печени, есть сердце во внутренностях. Но вот ты посыпаешь на жертвенник немного муки и возливаешь немного вина, и сразу нет головки у печени или нет сердца? То ли их вырывает бог, то ли какая-то сила уничтожает или выедает. Выходит, что не все, что гибнет, уничтожается от природы (natura), бывает, что нечто или возникает из ничего, или вдруг обращается в ничто[833]. Когда, какой физик сказал бы такое? Гаруспики говорят. Ты считаешь, стало быть, что им надо верить больше, чем физикам?
XVII. (38) А когда приносят жертвы многим богам, отчего так бывает, что одни дают благоприятные предзнаменования, другие — неблагоприятные? А как понять непостоянство богов, когда они первыми внутренностями грозят бедой, а вторыми предвещают благоприятное? Или великое разногласие между богами, часто даже кровными родственниками, когда внутренности жертвы Аполлону благоприятны, Дианы — неблагоприятны? Совершенно очевидно, что раз случаен выбор жертвенного животного, то случайным является и состояние внутренностей.
Но, скажешь, есть нечто зависящее от богов (divinum) в том, кому какое жертвенное животное досталось, как и при жребии, какой кому выпадет. Немного погодя скажу и о жребии. Однако, как мне кажется, уподобляя выбор жертвы жребию, ты этим не столько поднимаешь авторитет жертвы, сколько снижаешь — жребия.
(39) Когда мы посылаем на Эквимелий[834] за ягненком для жертвоприношения, то разве мне приносят такого, у которого внутренности и соответствуют моим нуждам? И разве посланного раба подводит к этому ягненку не случай, а бог? А если ты скажешь, что при этом, так же как при жребии, случай соединен с волей богов, то мне остается только пожалеть наших стоиков[835] — они дали эпикурейцам прекрасную возможность поиздеваться над собой, — ты ведь знаешь, как они это умеют. (40) Им это легче всего сделать. Ведь Эпикур представил, ради насмешки, самих богов прозрачными и насквозь продуваемыми[836]. Боясь, как бы они не разрушились[837], он поместил их между двумя мирами, как между двумя рощами[838]. Он считает, что у богов такие же члены тела, как у нас, но боги ими совершенно не пользуются[839]. Таким образом, обходным путем устраняя богов[840], он по праву не колеблется устранить и дивинацию. Но если он в этом последователен, то не таковы стоики. У него ведь бог не занимается ни своими делами, ни чужими[841] и, следовательно, не может уделять людям дивинации. А ваш бог может не уделять и при этом управлять миром и заботиться о людях![842] (41) Зачем же вы попадаете в такие ловушки, из которых никогда не выпутаетесь?
Когда стоики торопятся, они обычно заключают следующими словами: если боги существуют, то существует и дивинация. Но боги существуют, поэтому существует дивинация. Гораздо больше походит на правду: «а ведь нет же дивинации, значит, нет и богов». Видишь, к чему они приходят, необдуманно ставя существование богов в зависимость от дивинации. Между тем, судя по всему, дивинация не существует, а существование богов сохранить до́лжно.
XVIII. (42) Но коль скоро отвергается дивинация по внутренностям, то отбрасывается и все учение гаруспиков. Перейдем теперь к знамениям (ostenta) и молниям. По-вашему, предвещание по молниям основывается на многолетних наблюдениях. А знамения толкуются по большей части путем рассуждения и догадки. Но в чем состоит наблюдение над молниями? Этруски разделили небо на 16 частей[843]. Ведь это было нетрудно — удвоить те четыре части, которые мы имеем, а затем еще раз удвоить. И все это для того, чтобы сказать, из какой части неба вышла молния. Но во-первых, какое, собственно, это имеет значение? И затем — что предзнаменует? Вполне понятно, что вначале люди, изумленные и напуганные грохотом и ударами молний, поверили, что все это делает Юпитер. Так и в наших записях[844] имеем:
«Когда Юпитер гремит и мечет молнии, нельзя проводить народное собрание». (43) Но это, пожалуй, было установлено из государственных соображений, так как хотели иметь поводы не проводить народное собрание. Таким образом, молния — это неблагоприятная примета только к проведению народного собрания, потому что во всех других случаях, если она сверкнула слева, то в этом мы усматриваем как раз наилучший ауспиций. Но об ауспициях позже; сейчас речь идет о молниях.
