— Да, известно, — сказал Гард. — Как и то, что прием одних и тех же препаратов может вызвать аллергию и даже шок. Что дальше?

— Какие грамотные! Тем проще мне объяснить вам, что стоит всего лишь задержать на год — на один только год! — обновление лекарственного арсенала, и вирус какого-нибудь СПИДа перейдет в наступление на и без того ослабленное человечество. Причем с такими последствиями, что средневековые эпидемии чумы и холеры покажутся нам тихой идиллией! Вот так обстоит дело. И это всего лишь преамбула…

Рольф Бейли снова сел в кресло и потянулся к бутылке.

— Пожалуй, тебе хватит, — неуверенно произнес Честер. — Сохрани свежесть мозгов, а то потеряешь логику.

— Не беспокойся, не потеряю, — зло ответил Бейли. — Больше того, и вам советую выпить. Когда начинаешь думать о будущем человечества, трезвость не нужна, она прямым ходом тащит в петлю… Ну, что вы скажете о человеке, который намерен в этих необратимых и трагических обстоятельствах открыть людям быстрый и реальный путь к выживанию? Который позволит им, и вам в том числе, приспособиться к тому страшному, что вас всех ждет, то есть поможет стать сильными, здоровыми, в значительной мере независимыми от внешней среды?

— Если ты так ставишь вопрос, — сказал Гард, — значит, именно тебе благодарное человечество должно ставить памятник из чистого золота?

— Не мне одному, — даже привстал с рюмкой в руке Бейли. — Но и мне тоже, если без ложной скромности! При условии, если я завершу начатую работу…

Он выпил и снова сел. Ноги его плохо держали, но в глазах была трезвость, а во всем облике фанатическая страсть, в какой-то степени пугающая Гарда и Честера. Они даже переглянулись: уж не болен ли Рольф психически?

— Я хотел бы, Рольф, услышать от тебя доказательства того, — произнес Гард, — что эксперименты твои столько же чисты, как и цель, к которой ты стремишься.

— Скажи, Дэвид, ты оправдываешь хирургическую операцию, с помощью которой человеку спасают жизнь? Оправдываешь? Прекрасно. Но ведь операция — это боль, это страдание для него! Стало быть, боль и страдание ты тоже готов оправдать во имя благородной цели?

— Готов, — согласился, подумав, Гард. — Пожалуй.

— Приятно слышать. Значит, в принципе можно стремиться к благу, причиняя боль и страдание? Прекрасно! — Бейли обращался уже не к одному Гарду, но и к Честеру. — Теперь несколько слов о содержании и смысле моей работы. Наверное, вы слышали о «втором дыхании», не могли не слышать. Но мало кто знает о том, что есть еще «третье дыхание». Я понятно говорю?

— О «третьем дыхании» мне, например, ничего не известно. Может быть, Фреду?

Честер отрицательно покачал головой, и Рольф удовлетворенно цокнул языком. Затем сказал:

— Так вот, «третье дыхание» — реальный факт, хотя вывод, к которому этот факт приводит, выглядит фантастическим. В состоянии «третьего дыхания» слабая женщина, представьте себе, рвет стальные цепи! А нетренированный мужчина ставит мировые рекорды в беге и прыжках! Вот какими, оказывается, резервами располагает человеческий организм!

— Об этом мы догадываемся, — сказал Честер. — Не открывай нам америк, Рольф, даже называя их «третьим дыханием».

— Дурак! — добродушно произнес Бейли. — Дослушай до конца, а потом проявляй свою примитивную эрудицию. Беда ведь в том, что, во-первых, мы не знаем истинной величины наших резервов и, во-вторых, не в нашей воле включать их, когда это необходимо, а включив, ими управлять! Общие контуры проблемы, надеюсь, вам ясны? Имейте в виду, однако, что у «третьего дыхания» есть и другие достойные проявления. Например, человек может сам, без всяких лекарств и хирургических вмешательств подавить в себе практически любую болезнь, любое недомогание, если, разумеется, овладеет секретами включения и управления своими резервами. Спрашивается: надо ли или не надо выявлять эти механизмы и обучать людей?

— Тут не может быть двух мнений, — сказал Гард. — Но собаки, вырывающие у человека…

— В чем главная трудность? — не слушая Гарда, продолжал Бейли. — В том, что «третье дыхание» нельзя вызвать по формальному заказу. Оно включается, и то не всегда и не в полном объеме, когда человек подвергается смертельной опасности. Нужен предельный стресс, чтобы оно включилось! Когда же этот стресс происходит в обыденной жизни, возле человека с включенным «третьим дыханием», к сожалению, нет исследователя с приборами… Замкнутый круг, верно? Почему замкнутый? Потому, что, если подвергнешь человека смертельной опасности в лабораторных условиях, он никогда не поверит в истинность опасности и «третье дыхание» не наступит. Как быть? Думайте, думайте: как быть? Ты не комиссар полиции, а ты не журналист, вы оба ученые, поставившие перед собой задачу. Как быть?

— Выпустить на подопытного человека настоящего ротвейлера?! — воскликнул Честер. — И ты полагаешь такой опыт честным и чистым?!

— Оставь, пожалуйста, эмоции в покое! — разозлился Бейли. — Весь мир с затаенным дыханием следил за тремя парнями, которые провели двадцать четыре часа при температуре минус сорок градусов плюс ветер силою пятнадцать метров в секунду, имитируя взятие Эвереста, — и ничего! Герои! Этот эксперимент возможен! А удирать от собаки нельзя? Опаснее? Да бросьте вы говорить глупости! А сами походы на Эверест? А пешком к Северному полюсу? А без акваланга на глубину сто метров? Перечислять дальше? Или хватит? Люди не только ради интереса, ради долга попадают в экстремальные ситуации, сами лезут в них, чтобы выявить резервы человеческого тела и духа. Они ставят себя в условия жестокого кислородного голодания, минимальных и максимальных температур, высокого и низкого давления, голода и страха, чтобы выяснить потенциальные возможности живого организма. В конечном итоге, чтобы путем тренировки выжить в изменяющихся физических и психических условиях окружающей среды! Что же вы не предъявляете им ордеров на арест? Или их организаторам? Почему у вас нет к ним претензий? Вы взахлеб читаете о них в газетах, вы следите за ними по телевизору затаив дыхание, а ко мне являетесь домой как обвинители?

Рольф Бейли резко сел в кресло и умолк, то ли устав от бурного монолога, то ли посчитав его исчерпанным. Гард и Честер молча переглянулись. По коридору, мимо кабинета, в котором они сидели, кто-то прошел, стараясь не стучать подкованными сапогами по паркету, вероятно, сержант Мартенс или кто-то из его людей. Молчание первым нарушил Гард:

— Рольф, те, о ком ты говоришь, ставили на себе опыты добровольно. В конце концов, никто не может заставить человека жить, если он сам не желает. Но заставлять человека умирать, если он хочет жить, — это преступление! Я хочу, Рольф, чтобы ты меня тоже понял. Ты посылал за живыми людьми собак, чтобы они вырывали у них живую плоть. Натренированных собак — за людьми, которые были вынуждены спасаться!..

— Ну что ты знаешь об этом опыте?! — теперь вдруг сорвался Бейли, заорав во все горло. — Что ты знаешь?! Важно не то, угрожает ли человеку подлинная опасность, а важно, чтобы он до конца поверил в ее реальность!

— Уж не хочешь ли ты сказать, что Аль Почино преследовали мнимые ротвейлеры? — спросил Гард.

— Нет, собаки были самыми настоящими, но опасность подопытному тем не менее не грозила!

— А фильм! — воскликнул Честер. — Ты лжешь, и тебя уличает фильм! Аль Почино не мог ошибиться или придумать: настоящие собаки там терзали настоящего человека, и этого ты не можешь опровергнуть!

— И не собираюсь. — Бейли неожиданно улыбнулся. — Фильм был подлинным. Эти кадры были сняты в гестапо, в период Второй мировой войны.

— Гестапо?! — ошеломленно переспросил Гард.

— Ну и что? Вот именно: гестапо. Подопытный не может усомниться в их достоверности. А ассистент предлагает ему обратить внимание на приметы собаки, убеждая, что на него бросится тот же самый пес. И когда это происходит, он тотчас узнает собаку и поэтому бежит, спасая свою жизнь. — Бейли торжествующим взглядом ученого обвел потрясенных слушателей. — Не можете догадаться, в чем дело? — спросил Бейли с иронией. — А фокус в том, что все чистопородные ротвейлеры удивительно похожи друг на друга! Те, которые были на экране тогда, и те, которых мы пользовали в экспериментах сегодня! Таким образом, подопытный все принимает за чистую монету, меж тем как наши ротвейлеры могли догнать их, даже хватануть за штанину, но им запрещено было терзать преследуемых. Подопытный всегда выходил из гонки победителем? Всегда!