...И последнее, о чём хочется здесь сказать, так это о том, что — по крайней мере, по утверждению наших западных союзников — ни англичане, ни американцы в то время в Москве «своих людей» не имели. Если под этим термином имеется в виду агентура, то это вполне возможно. А вот по вопросу штатных сотрудников разведки мы ещё поспорим...
Подведём итоги сказанному. Каждая из основных стран Антигитлеровской коалиции имела свою достаточно эффективно работавшую разведывательную службу. Основным объектом работы (по крайней мере, теоретически) должен был быть общий противник — и две западные разведки периодически объединяли свои усилия. Очевидно, ещё больше эффекта могла дать совместная работа спецслужб всех трёх союзных государств — и подобная инициатива была предложена сначала англичанами, а потом и американцами.
В августе 1941 года в Москве прошли первые переговоры между нашей и британской разведкой — её представляло Управление специальных операций Министерства экономической войны Великобритании (об этой структуре мы уже немного сказали, а теперь уточним, что в оперативной переписке НКВД она получила кодовое наименование «Секта»).
«В результате был подписан документ под заголовком: “Запись того, о чём согласились советские и британские представители в своих беседах по вопросу о подрывной работе против Германии и её союзников”. К нему прилагался “Предварительный план общей линии поведения в подрывной работе для руководства советской и британской секций связи”. В качестве главного направления взаимодействия были согласованы: координация диверсионной деятельности и определение её объектов; обмен разведывательной информацией, полезной для подрывной работы; обмен новинками в области технических средств и методов диверсионной деятельности; оказание взаимного содействия в деле вывода агентуры в Германию и оккупированные ею страны.
Как видно из документа, с англичанами была достигнута договорённость о взаимодействии в области диверсионной деятельности, которая входила в компетенцию УСО. Вести подобную работу у нас было уполномочено 4-е управление НКВД. Что касается внешней разведки, то её интересовала прежде всего стратегическая военно-политическая информация... Однако в тяжёлые дни лета 1941 г. советское руководство замкнуло УСО на внешнюю разведку»[389].
Конечно, в наших современных условиях очень легко рассуждать: мол, да что же это они, не понимали, что ли, что надо было связать УСО и «Судоплатовское» управление, и вот тогда бы... Действительно, перспектива могла быть очень даже хорошая. Но не будем забывать, что в то самое время гитлеровцы рвались к Москве, окружали Ленинград и осаждали Одессу. Людей не хватало, так что даже ОМСБОН[390], выполнявший разведывательно-диверсионные задания на родной земле, был укомплектован не только специалистами-диверсантами и спортсменами-комсомольцами-добровольцами, но и снятыми с учёбы слушателями Центральной школы НКВД и даже кадровыми сотрудниками территориальных подразделений НКВД западных областей, зачисленными в бригаду на положении рядовых бойцов. Раньше, раньше обо всём надо было думать, а не гоняться за «врагами народа» в собственных своих рядах!
УСО представлял британский подполковник Гиннес — большой специалист по проведению разведывательно-диверсионных мероприятий в тылу врага, о котором нам, кроме здесь сказанного, ничего более не известно; с нашей стороны участие в переговорах принимали опытнейшие сотрудники разведки Василий Михайлович Зарубин и Иван Андреевич Чичаев. Василий Михайлович нам хорошо знаком, а вот Ивана Андреевича не мешает и представить. На тот момент ему было почти сорок пять лет; сотрудником ВЧК он стал в 1919-м, в 1924-м пришёл в ИНО, а уже в 1927 году становится резидентом в Сеуле, где очень хорошо наладил разведывательную работу. Самым ценным среди полученных им материалов считается так называемый «меморандум Танаки» — документ высшей степени секретности, в котором была изложена программа завоевания Японией мирового господства. Затем, с 1932 по 1941 год, Чичаев был «легальным» резидентом в различных странах Прибалтики и Скандинавии — в данный момент его отозвали из Стокгольма...
Зарубин для англичан был генералом Николаевым, как называли Чичаева — мы не знаем. Оба сотрудника прекрасно владели английским языком, а потому переговоры велись без каких-либо лишних людей типа переводчиков и секретарей. «Генерал Николаев» заверил подполковника Гиннеса, что, кроме них самих, о переговорах знают только товарищи Сталин, Молотов и Берия.
Но, разумеется, знал и Павел Фитин, который, скорее всего, и предлагал кандидатуры для ведения переговоров — утверждал их, безусловно, сам Лаврентий Павлович.
По окончании переговоров, которые продолжались целых две недели, после того, когда были составлены вышеуказанные документы, Гиннес сообщил в Лондон:
«Как мной, так и русскими властями соглашение рассматривается не как политический договор, а как основа для практической работы наших связующих звеньев и не нуждается в официальной подписи»[391].
В идеале, главными сферами сотрудничества должны были стать: координирование работы по саботажу и определение объектов для этого; обмен информацией и разведывательными сведениями; обмен достижениями и опытом в области усовершенствования новых технических средств и методов подрывной работы; оказание друг другу содействия по внедрению агентуры в оккупированные Германией страны.
«Специальным разделом в документе были определены условия поддержки партизанского движения в оккупированных странах Европы и распределены сферы деятельности сторон: за Англией — Западная Европа от Испании до Норвегии, а также Греция; за СССР — Румыния, Болгария и Финляндия. Что касается организации партизанских отрядов в Польше, Чехословакии и Югославии, то этот вопрос должен был обсуждаться между СССР и правительствами указанных стран»[392].
Из сказанного можно понять, что обе стороны уже тогда всерьёз задумывались о судьбах послевоенной Европы и своих сферах влияния в ней.
Спецслужбы действительно начали сотрудничать. Чичаев отправился в Лондон — в качестве руководителя «советской секции» и под официальным прикрытием советника посольства. Из Лондона, руководить «английской секцией», вскоре приехал на смену Гиннесу большой специалист по Советскому Союзу полковник, произведённый затем в генералы, Джордж Альфред Хилл. Он хорошо говорил по-русски, так как в детстве некоторое время жил в Москве, потом приехал в Россию в качестве коммерсанта, затем, уже во время Мировой войны, выполняя задание соответствующей службы, оказался прикомандирован к Русской армии в качестве авиационного специалиста, так что февраль 1917 года он встретил в Могилёве, в царской Ставке, потом, вроде, состоял в качестве какого-то советника при наркоме Троцком, принимал активное участие в подготовке знаменитого «заговора послов» — и успел вовремя покинуть Россию, чтобы возвратиться в неё теперь уже официальным сотрудником британской разведки трагической осенью 1941 года.
Как стало известно нашим «компетентным органам», Дж. Хилл быстро развернул в Москве бурную деятельность, совмещая свои официальные обязанности с контрразведывательным обеспечением британского посольства и сбором разведывательной информации по стране своего пребывания... Понятно, что иного от него здесь и не ждали, точно так же, как и в Лондоне с большой настороженностью отнеслись к советскому представителю Ивану Чичаеву.
«Через месяц британская контрразведка имитировала проникновение “воров” в его рабочий кабинет в особняке советского посольства при союзных правительствах в изгнании. “Воры” ничего не украли, но им не удалось обнаружить и интересовавшие британские спецслужбы документы, которые хранились не здесь, а в шифровальной комнате посольства СССР в Англии»[393].
