— Я не враг, не стреляй! — крикнул я на французском языке, не выходя из-за деревьев.

— Ты кто? — задал вопрос грубый мужской голос из кустов с противоположной стороны лужайки.

— Меня преследуют испанцы, я убил племянника губернатора! — крикнул я, рассчитывая, что буканьер будет исходить из принципа «враг моего врага — мой друг».

И не ошибся. Из кустов вышел широкоплечий мужчина невысокого роста с буйной шевелюрой каштановых волос, которые как бы выползали из-под придавившей их, кожаной шляпы с понурыми полями, и густой бородой, которая была неумело подстрижена. Не удивлюсь, если ее подрезали обычным ножом. Одет в кожаную рубаху с длинными рукавами и штаны. И то, и другое заеложено в некоторых местах до блеска. На ногах кожаная обувь, которую я определил, как полусапожки. Если бы они были из войлока, то решил бы, что это обрезанные, растоптанные валенки. На широком кожаном ремне висели длинный нож в ножнах слева и подсумок справа. В руках буканьер держал кремневый мушкет с взведенным курком. Увидев, что у меня нет огнестрельного оружия, медленно спустил курок, чтобы не пальнуть ненароком.

— Жак, выходи! — позвал он.

Из кустов вышел юноша лет шестнадцати, худой, длинный и чернокожий, но нос имел горбатый и черные волосы, скорее, волнистые, чем кучерявые. Наверное, в предках были индейцы. Таких здесь называют алькатрасами. Одет так же, как и мужчина. Из оружия у него было только мачете. Значит, не компаньон. Наверное, слуга. На поводу он вел неоседланного, малорослого, толстобедрого конька с большой головой и длинными ушами. Такой неказистой лошади я давно не видел. Если бы не «коровья» масть, принял бы его за тарпана.

— Займись тушей, — приказал ему мужчина и представился: — Я Жильбер Полен.

Я назвал свое имя и коротко рассказал, как очутился на Эспаньоле.

— Удивительны дела твои, господи! — подытожил мой рассказ буканьер. — Ну, пойдем в наш букан. Если захочешь, останешься с нами. Если нет, в воскресенье придет судно за мясом и шкурами, сможешь уплыть на нем на Тортугу.

— Я на берегу слугу оставил с лошадью и мулом, схожу за ними, — сказал я.

— Давай, а мы пока свинью разделаем и погрузим, — произнес буканьер.

Лагерь буканьеров находился на берегу речушки и состоял из большого жилого дома, подготовительного «цеха», где бычьи туши разрезали на куски с фунт весом, коптильни, из щелей которой сейчас валил густой дым и исходил такой вкусный аромат, что мой рот сразу заполнился слюной, и склада готовой продукции, расположенном ниже всех по течению. Все постройки были из жердей и пальмовых листьев. Проживало здесь еще четыре буканьера и два слуги-мулата. Между домом и «цехом» неглубокая прямоугольная (метр на полтора) яма с золой. По углам ямы воткнуты стойки с развилками в руку толщиной и высотой около метра, на которые положены продольные жерди, а на них — решеткой поперечные, более тонкие, и все связаны лианами. Это и есть букан, от которого получили название лагеря буканьеров и пошло их название. На решетку положили на спину и распластали кабанью тушу с выпотрошенным брюхом, привязав лианами лапы, чтобы не сжалась во время приготовления. В брюхо залили лимонный сок и засыпали соль и давленный стручковый перец. Под решетку перенесли в совках из коры красные угли из горевшего рядом костра. То есть, тушу запекали, как шашлык, только длился процесс намного дольше.

Пока готовилась кабанятина, мы все перекусили мозгом из свежих бычьих костей. Толстые кости разбивали камнями на плахе из твердого дерева. Я люблю вареный костный мозг, а свежий пробовал впервые. С непривычки блюдо показалось мне слишком слизким и приторным, но пальмовое вино и голод примирили желудок с неприятными ассоциациями и оригинальным вкусом.

Кабана ели все вместе, слуги сидели рядом с хозяевами на низких чурках. Каждый отрезал ножом от туши кусок, который ему нравился или который был ближе, и ел, держа в руке. Мясо было жирное, сочное и очень вкусное. Ни хлеба, ни гарнира к нему не полагалось. Что-то подобное я ел в Таиланде, но там свиньи были поменьше. Время от времени отмахивался небольшой веткой от комаров. Их здесь три разновидности. Первые крупные, похожие на российских. Именно их называют москитами. Вторые малюсенькие и беззвучные, но легко прокусывающие тонкую одежду. Эти две разновидности беспредельничают от захода до восхода солнца. Третьи среднего размера, красного цвета и летающие днем. Они не прокалывают кожу, а откусывают кусочек, после чего там появляется струпик, как при оспе. Именно от них я сейчас отмахивался. Еще в Санто-Доминго я приобрел желтоватую мазь на основе какого-то жира, липкую и с не очень приятным запахом, которая должна отгонять комаров, но не все они об этом знали.

До трапезы буканьеры расспрашивали меня, а после нее — я их. Жизнь у них однообразная и очень скучная. Одна радость — в воскресенье приплывет судно за товаром и привезет заказанное на прошлой неделе и последние новости. Поэтому меня слушали с интересом и отвечали с готовностью. Люди они были простодушные, совсем не похожие на французов. Впрочем, четверо из них были бретонцами, гугенотами, сбежавшими с родины из-за гонений на религиозной почве. Я приврал, что французский язык выучил, когда был с дипломатической миссией к их королю Людовику Четырнадцатому, после чего ко мне стали относится с еще большим уважением, хотя и так сразу поняли, что я — шевалье. Субординация — это то, что умирает во французе только вместе с ним.

— Долго вы собираетесь здесь охотиться? — поинтересовался я.

— Кто знает?! Может еще полгода или год, — ответил Жильбер Полен. — Как много табака заработаем, таки поедем на Тортугу.

— Табака?! — удивился я.

— Мы меняем фунт мяса на два фунта табака, а шкуры — на припасы. Как наберем по три-четыре тысячи фунтов табака на брата, так и поедем тратить их. Ох, и гульнем! — рассказал буканьер.

Затем они все вместе начали вспоминать, как гульнули в предыдущий раз, с полгода назад: вино покупали бочками и прямо из бочек пили, угощая всех подряд, имели самых красивых и самых дорогих женщин, покупали себе роскошные наряды, которые потом пропивали. Романтика, а не жизнь!

— А во флибустьеры не пытались податься? — спросил я.

— Сейчас с этим борются серьезно, не только испанцы, но и англичане. Добычи мало захватывают, а шансов, что твоя шея узнает, сколько весит твой зад, много, — сообщил самый старый буканьер, у которого остались только передние зубы, черные от жевания табака. Он выбирал самые мягкие куски мяса, резал на маленькие кусочки и глотал, почти не жуя. — А вот, когда я был молодым!..

И он рассказал несколько историй из лихой своей молодости. Кроме меня, все уже слышали их, как догадываюсь, не один раз, поэтому разошлись по делам. А я послушал с удовольствием, узнав много чего о жизни и обычаях современных пиратов. Понимал, что выбора у меня нет. Застревать здесь надолго, сколачивая мелочь перевозками на каноэ или занимаясь фермерством, желания не было. Значит, придется присоединиться к Береговому братству, как называли себя местные пираты. Тем более, как мне поведал бывший пират, у них острая нехватка опытных капитанов-навигаторов (мастеров).

После захода солнца все сразу легли спать в жилом доме. Кровати были из жердей, на которые наложили пучки сена и накрыли бычьими шкурами. Спали, не раздеваясь. Примерно посередине помещения стоял на земляном полу глиняный горшок, в котором дымили какие-то листья и ветки, чтобы отгонять комаров. Дым был горький. Я не мог понять, что мне больше мешает заснуть — этот дым или гудение и укусы множества комаров, которым было глубоко плевать и на мазь, и на дым.

Затрудняюсь определить тип судна, пришедшего в воскресенье. Я бы назвал его парусно-гребным ботом. Оно было палубным, длиной метров десять, шириной около трех и осадкой около метра в полном грузу, которого могло взять тонн десять. Три пары весел. На мачте при попутном ветре поднимался брифок. С задней стороны к мачте была приделана грузовая стрела. Для доставки груза с судна на берег и обратно использовалась плашкоут — плоскодонную лодку, которую тащили на буксире. Команда семь человек, включая шкипера. Судно встало на якорь в речушке напротив лагеря буканьеров. На берег подали трос, привязанный к носу плашкоута, а к корме его принайтовали второй. Буканьеры одним тросом подтаскивали лодку к берегу, а экипаж вторым — к судну. Первой ходкой плоскодонка доставила на берег бочки с солью, порохом, свинцом, фасолью, картофелем, маниоком и ромом. Следующими — пустые бочки. Обратно возила бочки с вяленым мясом и шкуры и напоследок моих коня и мула, а потом и меня с Кике и подросшим щенком, подарком буканьеров, которого я по привычке назвал Гариком. На судне были специальные ремни для погрузки лошадей. Буканьерам иногда удавалось поймать и объездить одичавших неказистых лошадей, а потом продать их, как рабочих, потому что верхом на них ездить — засмеют. Животных и пассажиров перевозили на палубе. Я договорился со шкипером, что за перевозку заплачу трофейной аркебузой. Здесь предпочитали натуральный обмен. Подсумок ее бывшего владельца вместе с пулями и бумажными патронами оставил буканьерам в подарок за гостеприимство и щенка.