В ней были инструкции на все случаи действий корабля в составе флота, начиная от снятия с якоря и заканчивая преследованием отступающего противника. Почти каждому действию соответствовал свой сигнал. Кроме однофлажных, были восемьдесят пять двуфлажных сигналов. Важно было и место, где размещен флаг. Таких мест было одиннадцать: топы и ванты мачт, ноки реев, грот- и бизань-бакштаги, кормовой флагшток.

Я сразу вспомнил, каким толстенным талмудом станет в будущем Международный свод сигналов, включавший в себя, в том числе, и трехфлажные. Я даже, будучи курсантом, выучил некоторые забавные типа «У пациента капает с конца», но со временем в ходу были только три однофлажных: А (Альфа) — «У меня спущен водолаз», В (Браво) — «На борту опасный груз» и G (Гольф) — «Мне нужен лоцман». Для предупреждения обо всем остальном хватало УКВ-радиостанции.

— Тогда вам будет легко служить под моим командованием, — сделал вывод адмирал.

А я по жизни сделал другой вывод: служба под чьим угодно командованием легкой не может быть в принципе, но лучше подчиняться дуракам, чем ими командовать. Впрочем, граф де Турвиль не производил впечатления глупого человека. Даже книжку написал или, что скорее, надиктовал монаху.

Тулонскую эскадру мы так и не дождались, хотя простояли в Бресте дольше на две недели из-за сильного западного ветра, который не давал флоту выйти из бухты. Для моего фрегата такой ветер не был непреодолимой помехой, но высокобортные линкоры сносило к берегу, стоило им сняться с якорей. Вышли второго мая. Моему фрегату предписано было идти в арьергарде, которым командовал контр-адмирал и лейтенант-генерал де Габаре, мателотом замыкающего линкора «Властелин морей», двухдечного, пятидесятипушечного. Как по мне, для властелина морей он выглядел слишком старым и слабо вооруженным. Остальные фрегаты занимали места за мной. Добравшись до начала Ла-Манша, опять встали на якоря из-за противного восточно-северо-восточного ветра. Пойти галсами адмирал не счел нужным. Видимо, боялся поджиматься к английскому берегу. Там пятнадцатого мая к нам присоединились эскадра еще шесть линейных кораблей. Всего стало сорок четыре линкора, пять фрегатов, троим из которых я бы постеснялся дать такое гордое имя, тринадцать брандеров и с десяток совсем малых судов для разведывательной и посыльной службы, которые называли авизо. Семнадцатого мая ветер начал заходить по часовой стрелке, и наш флот продолжил движение на восток, к полуострову Котантен, где по приказу короля нас ожидали двадцать тысяч солдат и пять сотен транспортных судов для их перевозки через пролив. Вечером следующего дня ветер стих и опустился такой туман, что со шканцев фрегата я не видел полубак его. Флот лег в дрейф. Предупредив вахтенного офицера Жана Мересса, чтобы разбудил меня, когда поднимется ветер и раздует туман, я отправился спать.

Разбудили меня на рассвете. Мне снилось что-то удивительно эротичное, что не предвещало ничего хорошего днем. Испуганный голос Жана Мересса ворвался в этот сон так негармонично, что я решил, что он мне снится.

— Виконт, проснитесь! Виконт! — настаивал голос Жана Мересса.

Иллюминаторы на ночь были закрыты плотными шторами, свет и вместе с ним свежий сырой воздух попадали в каюту через приоткрытую дверь. Шкипер показался мне темным силуэтом со светлым пятном там, где должно находиться его угрюмое, нефранцузское лицо.

— Что случилось? — зевнув так широко, что чуть не вывихнул нижнюю челюсть, спросил я.

— Английский флот! — выпалил Жан Мересс.

— Далеко? — поинтересовался я, не имея желания выбираться из теплой постели.

— Миль семь-восемь, — ответил он и добавил испуганно: — Их много, очень много! Раза в три больше, чем нас!

Легкий бриз от юго-запада разгонял остатки тумана. Вражеский флот, а в нем были не только англичане, но и, судя по флагам, голландцы, был северо-восточнее нас. Попутный ветер и прилив несли нас в его сторону со скоростью узла три и точно с такой же скоростью относили англо-голландский флот от нас. Если ветер не изменится, отступить мы не сможем, но и сражение не начнется, пока мы не изъявим желание. У меня такого желания не было. Надеюсь, у адмирала де Турвиля тоже, потому что, если я правильно посчитал, у противника было всего лишь ровно в два раза больше линейных кораблей и шесть десятков фрегатов, брандеров и авизо. Мне стало зябко. Может быть, из-за сырого воздуха.

— Кике, сделай глинтвейн, — приказал я слуге.

— На флагмане подняли сигнал — требуют капитанов на совет к адмиралу, — доложил стоявший у фальшборта, чтобы ни в коем случае не оказаться у меня на пути, закутанный в темно-синий плащ, подбитый заячьим мехом, прикомандированный на фрегат лейтенант королевского флота Гильом де Сарсель — двадцатисемилетний мужчина чмошной конституции, как говорили в российских интеллигентных кругах, в которые я иногда заскакивал по ошибке в двадцать первом веке.

Благородный человек, а Гильом де Сарсель числился в дворянах, в таком возрасте уже командовал, как минимум, фрегатом, а этот все еще служил вторым лейтенантом, правда, на флагманском корабле.

— Мой катер на воду! — крикнул я боцману, а Жану Мерессу приказал: — Покормить людей, выдать по двойной порции вина, а потом приготовиться к бою.

Даже в большой адмиральской каюте столько капитанов не поместилось бы, поэтому совет проходил на свежем воздухе. Перед этим всех нижних чинов загнали в кубрики. Анн-Илларион де Костентин, граф де Турвиль, вместе с командирами синей и бело-синей эскадр стоял на шканцах у украшенных резьбой и выкрашенных в золотой цвет перил, а все остальные — ниже, на главной палубе. На адмирале была вороненая кираса с золотой насечкой по кромкам, хотя до боя еще несколько часов. Разве что он собирается один отправиться сражаться на шлюпке.

— Вы уже, наверное, заметили, что противника в два раза больше нас. Добавьте к этому качественное превосходство: двадцать семь трехдечных кораблей против наших пятнадцати. Какие будут предложение? — произнес адмирал де Турвиль таким тоном, будто не сомневался, какой услышит ответ.

Я тоже знал ответ.

Озвучил его кто-то из капитанов трехдечных кораблей, стоявших в первом ряду:

— Надо возвращаться в Брест.

Это был ближайший надежно защищенный порт юго-западнее нас.

— Другие предложения есть? — задал второй вопрос адмирал де Турвиль.

Его настойчивость меня насторожила. И, как догадываюсь, не только меня. Все начали перебирать варианты, куда еще можно отступить. Еще можно на восток, к устью Сены, но тогда придется прорываться мимо врага. Подобную глупую мысль никто не решился высказать.

Командующий флотом достал из кармана жюстокора сложенный вчетверо лист бумаги, развернул его и сообщил:

— Это приказ короля. Я зачитаю отрывок. — Прищурив близоруко глаза, он огласил: — «При встрече с любым вражеским флотом дать ему сражение. Ни в коем случае не допустить прошлогодние маневры».

Это было небрежно завуалированное обвинение в трусости. В прошлом году я не состоял на службе во французском военно-морском флоте, поэтому отнесся к обвинению легкомысленно, однако других капитанов, судя по гмыканью, покашливанию и громкому сопению, оно явно задело.

— Кто-нибудь против королевского приказа? — задал третий вопрос адмирал де Турвиль.

Никто не решился перечить богоизбранному венценосцу. А я подумал, что легче, конечно, подчиняться дуракам, но безопаснее все же командовать ими. Под дураком я подразумевал не только адмирала.

— Когда ветер усилится, дадим бой, — принял решение командующий флотом. — Центр будет сражаться на минимальной дистанции, чтобы нашим сторонникам из английского флота было легко перейти к нам. Авангард, — повернулся он к командиру синей эскадры, — будет вести бой на максимальной дальности стрельбы пушек, чтобы нас не охватили спереди и не поставили в два огня. Там голландская эскадра, они рисковать не привычны. А арьергард, — обратился он к командующему бело-синей эскадрой, — еще и увеличит дистанцию между кораблями до одного кабельтова и выстроится уступом от врага. Фрегатам участвовать в сражении только, если враг попытается охватить нас сзади.