С момента появления в печати этих моих писаний они находились под организованным запрещением. Почта, телеграф и словесная проповедь действовали все в одном и том же направлении: о каждой из моих статей кричали, что это травля. На первый взгляд могло показаться, что, действительно, в них есть бессердечное и грубое нападение на беспомощный и достойный жалости народ, пока, наконец, не стало ясно, что крик о помощи отмечен печатью власть имущих. Денежные средства тех, кто протестовал, и число членов союзов, председатели которых возбужденно требовали моего отречения от всего, что появилось в печати, ясно на это указывают. В глубине всей этой шумихи скрыта угроза бойкота: эта угроза и была причиной того, что все попытки предать гласности разоблачения самого невинного содержания по иудейскому вопросу до сих пор кончались в Америке неудачей.
Однако замолчать иудейский вопрос в Америке путем угроз не всегда удается; и столь же неудачными надо признать попытки писать и говорить обо всем иудейском исключительно в хвалебном тоне. Вопрос этот существует и превратить его путем ловкой пропаганды во что-то другое нельзя; равным образом нельзя задушить его угрозами. Иудеи Соединенных Штатов оказали бы величайшую услугу своим единоплеменникам во всем мире, если бы они перестали громко кричать об «антисемитизме», априняли бы другой, более подходящий тон, вместо того, который был быуместен, если бы дело шло о беззащитной жертве. Вообще им следовало бы подходить к этому вопросу с открытыми глазами и подвергнуть здравому обсуждению вопрос о том, каким образом каждый иудей, любящий свой народ, может послужить делу справедливого разрешения иудейского вопроса.
Выражение «международный иудей», которым мы все время пользовались, имеет двоякое значение: одно, что иудей везде остается иудеем, другое, что иудей обладает международным господством. Последнее и есть то, над чем задумывается весь мир.
Ъш международного иудея, который стремится к мировому господству или им уже обладает, является большим несчастьем для его народа. Для рядового иудея самое тяжелое в международном иудее есть то, что он тоже иудей. Поразительнее всего то, что подобного рода типы поставляются исключительно иудейским племенем.
Нельзя сказать, что среди международных финансовых мировых владык находятся два-три иудея. Напротив, владыки мира состоят исключительно из одних иудеев. Это поразительное явление создает для тех иудеев, которые не принадлежат к этой категории и никогда владыками мира не станут, а представляют собой просто низы иудейской расы, воистину тяжелое положение. Если бы в мировом господстве участвовали люди различных рас, как, скажем, например, в сахарном деле, то присутствие двух — трех иудеев среди этих финансовых величин не могло бы вообще создать проблемы; все сводилось бы к участию в мировом господстве кучки людей безотносительно к их расе и роду. Но так как мировое господство является целью, достигнуть которой удалось только одним иудеям и притом способами, ничего общего с обычными приемами так называемых мировых завоевателей не имеющими, то проблема эта должна быть всецело отнесена за счет этой загадочной расы. Здесь мы наталкиваемся на следующее затруднение: присваивая этой группе мировых владык имя «иудеев» — ибо они в действительности и являются таковыми, — не всегда имеется возможность эту особую группу точно выделить. Вдумчивому читателю это возможно, но иудей, склонный вообще считать себя обиженным, воспринимает этот упрек, имеющийввиду группу «выше стоящую», весьма болезненно, как направленный против него лично. Начинает спрашивать: «почему, рассуждая об этом высшем слое, говорят о иудеях, а не вообще о финансистах?» Да потому, что это на самом деле иудеи. Дело не в том, что в любом списке богатых людей имеется больше неиудеев, чем иудеев. Речь идет вовсе не о богатых людях вообще, из которых многие приобрели богатство благодаря определенной системе, а единственно только о тех, которые господствуют. А ведь ясно, что две вещи разные — быть просто богатым или господствовать. Царящий над миром иудей обладает богатством, но помимо его он обладает еще чем-то таким, что гораздо сильнее богатства. Международный иудей господствует, как я сказал выше, не потому, что он богат, а потому что он в высшей степени одарен торгашеским и властным духом, свойственным его расе, и сверх того опирается на такую расовую верность и солидарность, какую нельзя встретить ни в какой другой человеческой расе. Передайте сегодня мировое господство интернационального иудейства любой коммерчески высокоразвитой расе, и весь механизм мирового господства, по всей вероятности, распадется на части, потому что неиудею не достает определенных качеств, будь они божеские или человеческие, врожденные или приобретенные, которыми обладают иудеи.
Само собою разумеется, что современный иудей это отрицает Он оспаривает мнение, будто иудей отличается чем-либо от других людей, кроме своей веры. «Иудей, — говорит он, — это не расовый признак, а вероисповедный, как член епископальной церкви, католик или пресвитерианин». Тккой взгляд можно часто встретить в печати, где иудеи возмущаются, когда их единоплеменников, виновных в каком-либо преступлении, называют иудеями. «Ведь, когда говорят о других обвиняемых, не указывают их исповедания, почему же это делают, когда речь идет об иудеях?» Призыв к религиозной терпимости всегда производит известное впечатление; кроме того, часто бывает полезно отвлечь внимание от некоторых вещей.
То, что иудеи отличаются от остального человечества только своей религией и моральным ее содержанием, опровергается тем, что иудейское исповедание на самом деле является моральным фундаментом двух других больших вероисповеданий. Далее подтверждением этого может служить тот факт, что из всего числа иудеев, живущих среди народов, говорящих по-английски, два миллиона признают только свою расу, а не свое вероисповедание, и лишь один миллион признает последнее. Можно ли отсюда заключить, что первые менее иудеи, чем последние? Во всяком случае, весь мир, равно как и антропологи, такого различия не делают. Ирландец, покинувший лоно своей церкви, останется, несмотря на это, ирландцем; то же надо сказать и об иудее, покинувшем синагогу: он также не перестает быть иудеем. На этом сходятся как иудеи, так и неиудеи.
Если бы вышеизложенное, не так давно изобретенное иудеями объяснение было действительно правильно, то вопрос сделался бы еще более трудным; ибо тогда корень иудейского стремления к мировому господству пришлось бы искать в их религии. Мы должны были бы в таком случае сказать: «иудеи обязаны своими успехами своей религии» — и начать изучать вероисповедание, которое дает своим последователям столь большую материальную силу и богатство. Но, кроме сказанного, этому мнению противоречит еще и следующий факт: иудеи, господствующие над миром, на самом деле вовсе не так религиозны. Наконец, всем известно, что самыми набожными и самыми послушными приверженцами иудейской религии являются как раз беднейшие иудеи. Если видеть в иудейской правоверности устои ветхозаветной морали, то бесполезно искать ее среди иудейских владык, которые свое вероисповедание пропитали учением унитаристов в той же мере, как христианские унитаристы обиудеили свое, а надо искать ее между бедными, живущими в темных переулках, которые свои субботгешефты приносят в жертву святости субботы, сохраняя тем свое вероисповедание чистым от всякой примеси модернизма.
Если бы иудеи отличались от всего человечества только чистотой своей веры, то все вопросы разрешались бы очень просто: всякая критика иудейства стала бы тогда ничем иным, как лицемерным и ревнивым пустосвятством.
Это, понятно, было бы невыносимо, и после некоторого размышления все скоро согласились бы на том, что иудей в смысле веры меньше отличается от других людей, чем во всем остальном. Между двумя большими ветвями христианства существует более глубокая разница, чем между иудейством и каждой из них в отдельности.
Мир, несмотря на все новейшие попытки доказать противное, должен смотреть на иудейство как на известную расу. Стойкость ее сделала тщетными все попытки ее искоренения. Жизненная сила и мощность ее сохранились благодаря тому, что она развивалась в строгом согласии с теми законами природы, нарушение которых обратило другие народы в ублюдков. Две высокие ценности, единобожие и единобрачие, спасали ее в прошедшем и сохраняют поныне, и теперь она стоит перед нами, как знамение древности, из которой истекло все наше духовное содержание.
