— Я знаю все это, друг мой, продолжайте

— Да, но вы, конечно, не знаете, дорогое дитя, что комендант форта Дюкэна снаряжает экспедицию.

Она с улыбкой посмотрела на него и затем возразила:

— Вы ошибаетесь, Луи, я знаю это очень хорошо; кроме того, я знаю еще, что вы назначены начальником экспедиционного отряда, которому дано очень опасное поручение.

— Вы… вы знаете это? — вскричал капитан, привскочив от удивления на стуле. — От кого же могли вы получить такие подробные сведения?

— От отца, Луи, от моего отца, для которого не существует тайн и который вполне предан вам, не сомневайтесь в этом.

— Странно! — пробормотал молодой человек.

— Нет, напротив, это вполне естественно; когда вы лучше узнаете моего отца, моего милого отца, вы поймете это.

— Но каким же образом мог он узнать об этом?

— Я не могу ничего ответить вам, — перебила она его, положив пальчик на свои розовые губки. — Тайны моего отца не принадлежат мне; я не в праве открывать их без его позволения даже вам, друг мой.

— Совершенно верно, я сошел с ума! Простите меня, Анжела.

— Я прощаю вас, друг мой, и прощаю от всего сердца; но вы не сказали еще мне, когда вы должны отправиться в экспедицию. Этой подробности я пока еще не знаю.

— Увы! Дорогое дитя, это должно состояться так скоро, как вы даже и предположить не можете, — я отправляюсь сегодня же перед заходом солнца.

Молодая девушка вздрогнула и побледнела как смерть, но нечеловеческим усилием воли, в чем ей помогла ее любовь, ей удалось победить смертельную тоску, и она продолжала, улыбаясь:

— Как вы испугали меня, Луи, но теперь я успокоилась… о, совершенно успокоилась.

— Я не понимаю вас, Анжела.

— Разве вы не говорили мне о разлуке… о прощании?

— Но разве эта экспедиция, этот отъезд не заставит нас разлучиться?

— Ну так что же? друг мой, ведь это только временная разлука, тяжелая, очень тяжелая, как для вас, так и для меня, но наша любовь даст нам силы перенести ее и, кроме того, она только усилит еще больше нашу привязанность, и мы скоро встретимся еще более любящими друг друга.

— А! — проговорил он печально, — вы не любите меня так, как я люблю вас, Анжела, потому-то вы и отнеслись так легко к этой разлуке, которая проводит меня в отчаяние!

— Неблагодарный! — вскричала она взволнованно, — несправедливый и неблагодарный человек! Видит же, что я страдаю, видит, каких усилий стоит мне внушить ему мужество, чтобы как следует исполнить свой долг, и он же, вместо того чтобы благодарить за это, еще упрекает меня!

— О! Я просто сумасшедший, моя дорогая Анжела! — воскликнул он, падая к ее ногам и пылкими поцелуями покрывая руки, — простите меня, я сам не знаю, что говорю! Горе помрачило мой рассудок. О! Теперь я спокойно уйду отсюда, как бы ни было тяжело у меня на душе; несмотря на мою горячую любовь, мое самое страстное желание отправиться по возможности скорей, с тем, чтобы поскорей снова увидеть вас.

— Будьте мужчиной, дорогой Луи, — отвечала она сквозь слезы, — верьте в Пресвятую Деву, покровительствующую нашей любви. Кто знает? Ее милосердие так велико! Может быть, мы увидимся и даже скорей, чем вы думаете и чем думаю я сама.

— Что хотите вы сказать?

— Ничего, друг мой, одно из тех предчувствий, какие часто бывают у меня, вот и все; предчувствия, исходящие из сердца, и которые никогда не обманывают: Бог посылает их для утешения и «поддержания страдающих.

— О! Да услышит вас Небо! — сказал молодой человек.

— Я не знаю почему, но мне кажется, что, если наша разлука и продлится так долго, как мы опасаемся, меня заставит страдать не одно только это, а еще и другое какое-то горе… Да, я так думаю, я даже почти в этом уверена!

Вдруг она встала, прыгнула как козочка, и бросилась вон из комнаты, но появилась почти тотчас же, держа в руке золотую цепочку, на которой висела ладанка из красного сукна.

— Мы должны расстаться, Луи! — сказала она, — ваше присутствие необходимо в форте Дюкэн для окончательных приготовлений к отъезду. Я не хочу задерживать вас. Как бы мне ни хотелось, чтобы вы остались здесь, я никогда не осмелюсь заставлять вас забыть свой долг.

— Теперь еще рано, — сказал офицер, будучи не в силах решиться на эту, может быть, вечную разлуку, — я еще успею:

теперь ведь еще не поздно.

— Уже полдень, друг мой, посмотрите на солнце.

— Я предпочитаю смотреть лучше в ваши глаза, дорогая и возлюбленная Анжела, — отвечал он, улыбаясь, — они светят для меня совершенно иначе, чем то солнце, которое сияет так высоко. Как бы вы ни старались, моя Анжела, им никогда не удастся сказать мне: «Луи, уходите, пора расстаться».

— Замолчите, сударь! — прошептала бедная девушка, делавшая усилия, чтобы удержать слезы, катившиеся по побледневшим от горя щекам.

— Повинуюсь, сударыня! — отвечал Луи де Виллье, не хотевший обнаруживать своего волнения.

— Выслушайте меня.

— Говорите.

— Видите вы это? И она протянула ему цепочку с ладанкой.

— Вижу.

— Это святые мощи.

— А! — проговорил молодой человек, не отличавшийся особенной религиозностью и находившийся, как и все молодые люди того времени, под влиянием господствовавших в ту эпоху философских идей.

Строгий взгляд Анжелы сразу привел его в себя.

— Не смейтесь, Луи. Это — последнее воспоминание о моей матери, и я даю его вам.

— Дорогая Анжела, я не отниму у вас этой священной вещицы, — сказал он взволнованно. — Оставьте, оставьте ее у себя, я хочу так.

— А я хочу, чтобы вы надели ее на себя, мой Луи. Мы — жительницы лесов — суеверны. Я поклялась никогда не расставаться с этой цепочкой и ладанкой.

— Но, в таком случае…

— Отдавая ее вам, Луи, я не изменяю своей клятве. Наши души родственны: вы и я составляем одно. Запомните хорошенько мои слова, мой друг, и не смейтесь; я твердо верю в то, что я говорю: пока вы будете носить этот священный талисман, вам не будет грозить никакой опасности.

— Правда? — не мог удержаться молодой человек, чтобы не сделать с улыбкой этого вопроса при виде такой наивной и милой веры.

— Клянусь вам спасением моей души и памятью матери! — сказала она, со слезами в голосе.