-- И все же...

-- Не моя это работа, понимаете? Ваша история меня не волнует. Раз вы приятель шефа, так и идите к нему, а меня оставьте в покое. Куда идти, знаете? Вот и катитесь.

-- Хорошо, господин полицейский,-- вежливо, хотя и через силу, ответил я.-- Хорошо, господин полицейский.

-- Дай пройти господину,-- с грубой иронией в голосе сказал полицейский своему коллеге, стоявшему у дерева.

Тот знаком показал мне, что я могу пройти. Когда я с ним поровнялся, он с ненавистью прошипел:

-- Ненавижу вас! -- хотя, по идее, я должен был сказать это. Вскоре я оказался совершенно один на пустой улице, грузовики остались далеко позади. Я спешил и шел прямо по направлению к префектуре. Смеркалось, ветер свежел, мне было неспокойно. Успеет ли Эдуар? И я все не мог успокоиться после встречи с полицейскими: они только и знают, что действовать на нервы да выговаривать, но когда они вам по-настоящему нужны, когда речь идет о вашей безопасности... и не только о вашей!..-- их не дозовешься!

Слева, домов больше не было. С обеих сторон -- серые поля. Эта дорога, или проспект, с трамвайными рельсами все не кончалась. Я шагал, шагал: лишь бы не опоздать, лишь бы не опоздать!

Внезапно он предстал передо мной. Никаких сомнений -- это был убийца. Кругом лишь уснувшие просторы. Ветер погнал по дороге старую газету. В нескольких сотнях метров за спиной убийцы на фоне заходящего солнца вырисовывалось здание префектуры. Из только что подошедшего трамвая -остановка была возле префектуры -- выходили люди, казавшиеся на таком расстоянии очень маленькими. Никакой помощи ждать не приходилось, они были слишком далеко, даже если бы я закричал.

Я стоял окаменев, как парализованный. "Поганые полицейские,--думал я,--они специально отпустили меня одного, зная, что убийца тут. Они хотят, чтобы это выглядело как простое сведение счетов!"

Мы стояли друг против друга, нас разделяло всего метра два. Я молчал и внимательно смотрел на него. Он тоже меня разглядывал, посмеиваясь.

Это был немолодой человек, худощавый, довольно хилый, небритый. Он казался намного слабее меня. На нем было старое грязное габардиновое пальто с оторванными карманами, на ногах -- стоптанные, рваные башмаки, из дыр торчали пальцы. На голове -- мятая, бесформенная шляпа. Одну руку он держал в кармане, в другой сжимал нож с огромным лезвием. Он смотрел на меня своим одним глазом, из которого, казалось, исходит тот же ледяной свет, что отражало лезвие ножа.

Никогда не встречал я такого жестокого взгляда, такого твердого и в то же время такого -- почему? -- яростного. Взгляд неумолимый, как у змеи, как у тигра-убийцы. Никакое слово, дружеское или властное, никакие аргументы не могли на него подействовать. Никакие обещания счастья, никакая вселенская любовь не могли бы его тронуть, никакая красота не могла бы его смягчить, а ирония -- пристыдить, все мудрецы мира не смогли бы заставить его понять бессмысленность его преступлений.

Слезы святых скатились бы, не оставив следа, по этому глазу, лишенному века. Христово воинство тщетно всходило бы ради него на Голгофы.

Медленно я вытащил из карманов два пистолета, молча направил их на убийцу. Он не шевелился. Я опустил пистолеты, руки мои безвольно повисли. Я почувствовал, что обезоружен, надежда покинула меня: что могут пули, что может моя жалкая сила против холодной ненависти, упрямство -- против бесконечной энергии этой абсолютной жестокости, не подчиняющейся разуму, не знающей пощады?

* Так в книге. Пропущена строка.Типографский брак. (Прим. Alexandr V. Rudenko)