Итак, скорининские эстетические суждения и оценки, содержащиеся в предисловии к Псалтыри, имеют двойственный, противоречивый характер. В соответствии с эстетическими представлениями средневековья мыслитель рассматривает музыку как важное средство воспитания религиозного благочестия, подчеркивает ее познавательное и морально-катартическое значение для устремленного к богу человека. Вслед за Иоанном Златоустом, Василием Великим, Иеронимом (см. 96, 17) Скорина считает, что музыкальное искусство «бесы» изгоняет, «ангелы на помощь призывает» (3, 10). Для Скорины, как и для средневековых эстетиков, характерно стремление к аллегорическому истолкованию музыки. «А была сия гудьба уставлена,— пишет он о десятиструнной псалтыри,— духом святым на знамя десятерого божьего приказанья, еже дал господь Моисеови на горе Синаи, а то к нашему научению, абы мы, Псалтырю поючи, чтучи и говорячи, всегда имели десятеро божье приказание пред очима» (там же, 11). В то же время следует признать, что в оценках и суждениях Скорины относительно музыкального искусства обнаруживаются элементы античной и ренессансной эстетики. Если средневековые мыслители почти полностью отрицали самостоятельную эстетическую ценность музыки, рассматривали ее главным образом в качестве средства, подготавливающего духовный мир человека к восприятию трансцендентного, то Скорина, не отвергая данной функции музыки, видит ее предназначение также в том, чтобы доставлять человеку «радость», «потеху», «покрасу», считает, что псалмы не только «душу учат», но и «тело веселят». Музыка, в его представлении, есть осуществление гармонии чувства и разума. Вслед за Аристотелем (см. 121, 374) и ренессансными мыслителями Скорина отмечает полифункциональный характер музыкального искусства, подчеркивает его не только религиозно-дидактическую направленность, но и светскую нравственно-воспитательную, интеллектуально-образовательную, психотерапевтическую и собственно эстетическую функцию. И наконец, как гуманист, Скорина считает, что музыка имеет большое общественное значение (см. 3, 11).

Скорина пытается преодолеть средневеково-христианское учение о красоте как категории по преимуществу божественной. Он стремится обнаружить прекрасное главным образом в самом человеке, трактуя красоту как гармонию нравственно-интеллектуальных и гражданских добродетелей. Для Скорины характерна эстетизация познавательной деятельности человека. Мудрость, в его представлении, «якобы моць в драгом камени и яко злато в земли, и ядро у вореху», она «мати всех добрых речей и учитель всякому доброму умению» (там же, 20). Мыслитель обожествляет человеческий разум, в котором обнаруживается «дух разумности святой», и называет его «сладким», «чистым», «сталым» (совершенным. — С. П.) и т. д. (см. там же, 20). В начертанной Скориной образовательной программе определенное место занимают также дисциплины, связанные с эстетическим воспитанием,— риторика и музыка (см. там же, 62—63).

Красота у Скорины тождественна с добром, человеколюбием, справедливостью, общественным благом, с гражданственностью и патриотизмом. На базе слияния этического, социально-политического и эстетического Скориной решается проблема идеала (см. 82, 44—47). Мыслитель стремится создать идеальный образ личности, гражданина, государственного деятеля, военачальника, составить представление об идеальном законе, государственном и общественном строе. Он использует творческий принцип художников эпохи Ренессанса, которые вкладывали в библейские образы и аллегории актуальное социально-политическое и этическое содержание, решали с их помощью новые художественно-эстетические задачи. В качестве идеальной личности у Скорины выступает Иисус Сирахов, который больше всего заботился о том, чтобы выразить себя в творчестве и тем самым оставить «по собе паметь, яко и предкове его оставили суть, дабы паметь его не загинула во веки» (3, 23—24). Это уже не средневеково-христианский, а ренессансный идеал личности, высшим проявлением которой является творческое самовыражение. В этом же плане изображает Скорина портреты идеальных царей-интеллектуалов — «премудрого» Соломона, «милосника наукы и мудрости» Птолемея Филадельфа и др.

Идеалом гражданственности и патриотизма у Скорины является библейская героиня Иудифь. Сюжет о ней был чрезвычайно популярным в западноевропейском искусстве; им, в частности, широко пользовались итальянские художники в целях гражданско-патриотического воспитания (Донателло, Джорджоне, Микеланджело и др.). Подвиг Иудифи, ее самопожертвование во имя любви к своему народу и родине Скорина оценивает не только этически, но и эстетически, как героический, прекрасный, возвышенный порыв, который должен служить образцом и идеалом поведения для всех людей (см. там же, 59). Возведение гражданственности и патриотизма в степень героического, прекрасного, возвышенного чрезвычайно характерно для эстетического сознания античности и Возрождения. В то же время оно чуждо средневеково-христианскому мировоззрению, отдающему предпочтение религиозно-космополитическим добродетелям человека (см. 90, 160). Мыслитель следует эстетическим традициям эпохи Возрождения и тогда, когда прославляет красоту земного, гражданского подвига, а не религиозное подвижничество. Скорина, как и многие гуманисты эпохи Возрождения, снижает библейскую сюжетность до обыкновенного человеческого понимания (см. 88, 234—235), делает ее объектом эстетического восприятия «посполитого» человека, что выражало тенденцию секуляризации искусства, его «имманентизации», «очеловечивания». Эстетизация гражданского патриотизма говорит также об исторической связи скорининских эстетических воззрений с эстетической мыслью Древней Руси (см. 18, 296).

Эстетический момент присутствует в высказываниях Скорины относительно идеального общественного устройства. В произведениях мыслителя содержится попытка ретроспективного конструирования социального идеала в духе утопических учений о «золотом веке». Взгляды Скорины на идеальное общество в какой-то мере перекликаются со средневековыми народными утопиями, в которых за эталон идеального социального устройства принимается образ жизни раннехристианских общин (см. 3, 96). Утопический ренессансно-просветительский характер носило перспективное конструирование общественного идеала, поскольку решающую роль в совершенствовании жизни общества должны, по мнению Скорины, сыграть морально-правовые факторы, а не коренное социальное переустройство.

В предисловии к книге Иова Скорина фиксирует противоречие между божественным провидением и индивидуальной человеческой судьбой и на этой основе пытается решить проблему трагического (см. 82, 43—44). Книга Иова — философская поэма, притча о превратностях человеческой судьбы по божьей воле. Иов, согласно библейской легенде, был «непорочен, справедлив и богобоязнен», у него было много детей, имущества и прислуги. И вот однажды бог по наущению сатаны решил испытать, «даром ли богобоязнен» Иов. Иов лишился всего, сатана поразил его «проказою лютою от подошвы ноги по самое темя». На почве личной трагедии в душе Иова совершается отчаянная борьба. В нем борются два человека: бунтарь, протестующий против божественной несправедливости, бессмысленного и изуверского испытания, и смиренный человек, подчиняющийся воле божьей, остающийся ему преданным и верным до конца. Библейская притча об Иове построена на античном и средневеково-христианском понимании трагического. Согласно этому пониманию, причина трагедии заключена не в свободной воле и действии субъекта, она навязывается человеку извне божественным провидением. Скорина трактует притчу об Иове как величайшее проявление человеческого духа в крайней, трагической, ситуации, как способность человека посредством долготерпения сохранить свое человеческое достоинство, остаться верным и преданным идее. В то же время следует отметить, что Скорине импонирует не Иов-бунтарь, а Иов смиренный, который был богом вознагражден за свое терпение. Сказание об Иове, полагает Скорина, «являет нам достойность, святость и терпение святого Иова... яко бо злато искушается огнем, тако и святии божии терпением» (3, 13). Однако Скорина не ограничивается констатацией трагического противоречия между богом и человеком, а ставит вопрос о характере божественного руководства миром в целом. Его волнует проблема трагической судьбы человечества, причиной которой является бог: почему по божьей воле добродетельные страдают, а порочные наслаждаются и благоденствуют? «В сих книгах,— пишет мыслитель,— открил ест нам бог великие тайны святым Иовом. Напервей, чего ради господь бог на добрих и на праведных допущаеть беды и немоци, а злым и несправедливым даеть щастье и здравие; теже о бедном и горком животе людском на сем свете и о конци добрых и злых; теже, которые зобижають убогых, что на таковых бог перепущаеть» (там же). Однако проблему теодицеи (богооправдания) Скорина решает в традиционно-христианском духе: бог вправе подвергнуть человека испытанию страданием, но он же и всемилостив, ибо пострадавший в конце концов будет щедро вознагражден, причем не только в будущей, но и в настоящей, земной жизни, как это можно убедиться на примере Иова (см. там же).