Тем не менее, он не страдал, как то могло показаться, от одиночества. Больше, чем от коллектива, Терри зависел от своих мыслей — то есть, самого мыслительного процесса. Так город зависит от электроэнергии для своего функционирования. Он получал колоссальное удовольствие, изучая это уникальное природное образование — свой внутренний мир, хотя Фрэнсис Бэкон и предупреждал, что те, кто любят одиночество, либо дикие звери, либо боги.

Мальчиком он не был склонен к беспочвенным мечтам и игре воображения. Насколько он мог себя помнить, он всегда знал — или ему казалось, что знал — что он хотел от жизни. Наблюдая за тем, как работал отец, он с потрясающей быстротой и наивной откровенностью, свойственной юности, сделал вывод, что единственной ценностью, не подверженной девальвации, является власть над другими людьми. Власть — универсальная ценность, понимаемая людьми, говорящими на всех языках, независимо от их возраста и религии. Это Золотое Руно, это Святой Грааль.

Он вспомнил одно Рождественское утро, когда отец снял с елки, украшенной настоящими леденцами, два длинных, перевязанных цветными лентами, пакета. «Счастливого Рождества!» — сказал он, подавая их детям.

Терри было тринадцать, Крису — двенадцать. Они оба пришли в кабинет отца, где, по традиции, на Рождественские праздники ставили елку. Терри притащил свой подарок на гигантский кожаный диван, что стоял напротив отцовского письменного стола с массивными, как римские колонны, ножками под огромным окном в эркере, длинном, как борт корабля. За окном виднелась березовая аллея, посеребренная инеем. В большом камине XVIII века, украшенном мраморными херувимчиками, пылал яркий огонь.

Малькольм Хэй, высокий, усатый, прекрасно одетый мужчина, стоял перед своим столом и смотрел, как его дети открывают подарки. Терри до сих пор помнит свое ощущение, когда он увидел охотничье ружье «Ремингтон 30-30». Холодок прошел у него по спине, и сердце замерло в груди от счастья.

А потом Малькольм Хэй облачился в твидовый охотничий костюм и отправился с сыновьями на природу. Там установил на ветках дерева консервные банки и разрешил им палить по ним. Бах! Бах! Бах! — довольный смешок, когда банка подскакивала в студеном воздухе, пробитая в самом центре меткой пулей Терри.

Но не для того, чтобы дырявить консервные банки, купил им отец ружья. Он думал об олене. Его собственный отец брал его с собой охотиться в Уэллсе, когда ему было только десять лет. «Я был ниже ростом, чем старое ружье, которое он мне дал, — рассказывал Малькольм Хэй, — но я с ним управлялся. Я управлялся со всем, что мне давал отец».

В этих словах звучал и упрек, и предупреждение. Терри давно понял, что отец никогда и ничего не рассказывает без причины. В его рассказах всегда крылся намек. Жизнь, часто говорил он детям, это серия уроков, которые следует усвоить. Чем лучше их усвоишь, тем дальше пойдешь. Малькольм Хэй очень ценил успех, и именно поэтому он так любил Америку, где успех в жизни — это то, что для страны королевская семья: король, королева и наследный принц.

В лесу кое-где в ложбинках сохранился старый снег, обледеневший, покрытый коркой.

— Ищите его следы, — наставлял их отец. — Ищите их там, где кора у дерева содрана их рогами. В лесу полно следов их присутствия, вы сами увидите. Только не забывайте, что ветер должен вам всегда дуть в лицо: тогда олень вас не учует. — Он тогда казался Терри похожим на Шерлока Холмса: высокий, сильный, имеющий в кармане ключ ко всем загадочным явлениям, для которого в мире не было тайн. С каким обожанием смотрел на него Терри!

И вот тогда Крис сказал:

— Я не хочу ничего искать. И убивать я никого не хочу.

Малькольм Хэй остановился и посмотрел на него. Терри заметил, что в глазах его зажегся недобрый огонек.

— Ты будешь делать то, что я тебе говорю, Кристофер, — сказал он.

— По банкам я буду стрелять, сколько хочешь, — возразил Крис, — но в животное — не буду.

— В жизни надо усвоить много уроков — важных уроков, — сказал Малькольм Хэй, — и не тебе выбирать, какие учить, а какие — нет. — Он взял Криса за непослушную холку и подтолкнул его вперед. Указав рукой вглубь леса, бросил Терри: — Проследи, чтобы он делал, как я велю.

Терри, благодарный отцу за оказанное доверие, набросился на Криса.

— Ты что, — ворчал он, — не хочешь учиться охотиться? — Крис бросил на него враждебный взгляд, но тот не отставал: — Что с тобой такое, в самом деле?

— Оставь меня в покое, понял?

— Нет, не понял, и не дергайся так! Кто, кроме меня, может защитить тебя перед отцом? И что ты вечно нарываешься? Если бы не Рождество, он тебе точно сейчас по шее врезал. Но если ты не уймешься и будешь продолжать в том же духе, то Рождество или не Рождество, но ты получишь свои девять горячих. — Малькольм Хэй, который сам вырос на березовой каше, свято верил, что телесное наказание воспитывает характер.

— Он драл меня и прежде, — сказал Крис. — Выдерет и еще, дорого не запросит.

— И почему ты вечно надираешься? Как будто нарочно!

— Ты его сын, — сказал Крис. — А я, наверно, чей-то еще.

— Ты что, спятил? Как это такое может быть? Прямо не знаю, что я всегда заступаюсь за тебя.

— Так уж и заступаешься! Ты и сейчас пытаешься заставить меня верить в то, во что веришь сам. Ты весь в отца, вот он и любит тебя так.

— Он любит нас обоих, — возразил Терри. — А попадает тебе больше потому, что ты вечно пытаешься доказать, что ты не такой, как он.

— Я не знаю, любит ли он меня или нет, — сказал Крис, — но что он ко мне плохо относится, — это точно. Я не таков, каким он хотел бы меня видеть. Может, это и плохо, но я не нуждаюсь в его одобрении.

— Ты не прав, паря, — сказал Терри, когда Крис двинулся вглубь леса. — Только ты слишком упрям, чтобы признать это.

Конечно, оленя нашел Крис. Это был рослый, матерый самец. Они находились с подветренной стороны, в куртинке густых сосен — прекрасное укрытие. Терри был вне себя от волнения. Свалить такого красавца — это же просто мечта!

— Стреляй, — зашипел он брату. — Давай, стреляй скорее!

Крис не пошевелился, только стоял и смотрел на оленя. Он что-то пробормотал про себя, но Терри не расслышал. Что-то насчет того, какой он красивый.

— Ну, если ты не будешь, тогда я, — сказал Терри, прицеливаясь.

— Нет, здесь тебе не игра в Лабиринт, и здесь тебе не выиграть! — Крис так ударил ногой по ружью, что оно ударилось стволом о дерево, сбив прицел.

— Ах ты, сволочь! — шипел Терри. — Посмотри, что ты наделал. Скажу отцу, он тебя убьет!

И тут Терри увидел отца, который тоже заметил оленя и осторожно приближался к нему сквозь лес. Заметил ли он и сыновей тоже?

Терри отбросил в сторону свое ружье и схватился левой рукой за ствол ружья Криса.

— Нет! — запротестовал тот. — Я тебе не позволю...

Но Терри знал, что делает, и он был сильнее. Он стал двигать ствол ружья Криса, преодолевая сопротивление, пока не наставил его на бок оленя, который, ничего не подозревая, пасся себе спокойно в десяти шагах от братьев. Потом Терри протянул и правую руку и, продев указательный палец туда, где был курок, надавил на него. Палец его при этом лежал поверх пальца Криса.

Выстрел прогремел, как гром среди ясного неба. С сосен посыпался иней. Олень шарахнулся в сторону, словно поскользнувшись на обледенелом снегу, а потом опустился на землю: ноги будто подломились под ним. Весь бок его был в крови, и он вертел головой во все стороны, возможно, пытаясь определить источник боли. А потом завалился на бок.

Малькольм Хэй подбежал к ним. Он увидал, что Крис стоит, держа в руках ружье, в то время как ружье Терри валяется на земле.

— Ну ты молодец! — закричал он, громко хлопнув Криса по плечу. — Вот так подарок к Рождеству!

Посмотрев на брата, Терри недоумевал, почему он не радуется вместе со всеми? И затем почувствовал злость. Я тебя спас, неблагодарная свинья, а ты вместо благодарности смотришь на меня, как на злейшего врага, да еще и ревешь, как девчонка!