«Я уже тебе не раз говорил, — внушал М. Логрази своей супруге, — что мы не можем выставлять на показ наше благосостояние». Мильо мог легко представить себе возражение жены типа «А на кой черт тогда его приобретать?», потому что после небольшой паузы Логрази сказал: «Достаточно того, что мы сами знаем о нем. Какое тебе дело до того, что подумают соседи. И чтоб я больше не слышал про соседей, Конни!»

После этой реплики он швырнул трубку. Через минуту послышался звук открываемой двери.

«Ты поздно встаешь, однако», — сказал Логрази.

«Был сеанс радиосвязи с Адмиралом Джумбо, — объяснил незнакомый голос. — Да и, кроме того, с самого Вьетнама я спал не более двух часов в сутки. По-видимому, одна из вещей, которые я оставил в Индокитае, это мой недосып».

«Ну и как ты здесь у нас акклиматизируешься?» — спросил Логрази.

«Да как сказать? Во всяком случае, не скучаю». Звуки перевертываемых страниц. «Просматриваю сметы, которые Старик мне дал, когда я уезжал из Вашингтона. Там у нас выявлен дьявольский дефицит, который должен покрыть Белый Тигр».

Мильо замер, не донеся чашку до губ. Старик, Вашингтон... О чем они, черт подери, толкуют? Уж, конечно же, не о доходах с импорта оливкового масла! Догадки жужжали в его голове, как надоедливые москиты.

«Все это верно, — согласился М. Логрази, — но только до некоторой степени».

«Почему? Кто, кроме самого Старика, которому мы принадлежим душой и телом, знает, что мы вообще существуем? Для всех наше единственное дело — импорт-экспорт, верно? У нас чертовски хорошее прикрытие. Старик сам об этом позаботился».

«Все это так, — сказал Логрази. — Но мы хотя бы частично зависим от правительства по части финансирования, как, по большому счету, и сам Старик».

Чашка выскользнула из руки, разбилась о приставку к магнитофону, обрызгав его горячим кофе, но Мильо этого даже не заметил. Неужели он не ослышался? Чтобы мафия финансировалась американским правительством, пусть даже и не подозревавшим об этом? Неужели Старик не саро di capi мафиозных семейств, как он всегда предполагал, а сам Президент Соединенных Штатов? Мильо понимал, почему все в нем противится этому предположению, несмотря на все новые и новые доказательства: это означало, что его догадки насчет Волшебника оказались верными. Боже всевышний, спаси меня, подумал Мильо.

Он остановил пленку рукой, дрожавшей так, что пришлось зажать ее между колен. С трудом перевел дух. О господи, меня надули, подумал Мильо. Логрази вовсе не мафиози, а сотрудник наивреднейшего шпионского гнезда Америки — ЦРУ!

Дрожь сотрясала его. Он достал платок, вытер вспотевший лоб. Мильо приходилось наблюдать за работой многочисленных цэрэушников в Юго-Восточной Азии еще в 50-е годы. Эти люди отличались одинаковой заносчивостью, невероятной уверенностью, что их предполагаемые неограниченные финансовые возможности позволяют им одним прыжком перемахивать через многоэтажные здания. Они считали, что деньги делают их неуязвимыми. Более глупые, чем большинство других представителей белой расы на Востоке, чаще всего они кончали тем, что получали пулю в затылок.

Но имя им было легион, и их непосредственным руководством было правительство Соединенных Штатов. По этой причине Мильо считал за благо иметь с ними как можно меньше общего. Но это отвращение сослужило ему плохую службу, как это он теперь прекрасно понял. Из-за него он оказался не на высоте на сей раз и дал себя провести американским спецслужбам. М. Логрази, оказывается, вовсе не такой дурак, каким прикидывался. Ну а что касается Волшебника, так тот и вообще дьявольский гений. От одной мысли, что он все еще жив, Мильо бросало в дрожь.

Он сделал несколько глубоких вдохов, чтобы успокоиться. Это значительно изменяет ситуацию, подумал он, и вернулся к прослушиванию пленки.

«Но, поскольку мы, как и все, ограничены в средствах, — говорил Логрази, — то это, естественно, сказывается и на наших ресурсах, и на размахе нашей деятельности. Вот Старик и подсказал нам идею Белого Тигра, для решения проблемы нашего финансирования, причем так, чтобы с лихвой хватило. Представить нам возможность, так сказать, полностью реализовать наш потенциал».

«Подросшие дети могут оказаться опасными», — предостерег голос Волшебника.

«Пожалуй, — согласился Логрази. — Но опасность — непременный элемент в нашей профессии, не так ли?»

«Я хочу сказать, — продолжал Волшебник, — что чем свободнее мы от обычных служебных каналов, тем в большей степени зависим от воли одного человека. А человек есть человек. Поэтому вместо более жесткого контроля, который можно было бы ожидать, его оказывается гораздо меньше. Уж в этом ты можешь мне верить, дружище. Я имею достаточный опыт работы вне рамок законности. Закон нам не писан. Мы на особом положении, потому что выполняем особое задание. Часто такого рода работа сопряжена с рискованными ситуациями, в которых строгое соблюдение закона может оказаться опасным, если вообще не смертельным. Америка должна быть сильной, и мы для этого должны выполнять свою работу, как надо».

«Потому-то Старик о нас и заботится. Не мне тебе об этом говорить: сам знаешь».

«Вот и я о том же самом толкую. Возьмем, к примеру, твою веру в свои силы. Она поистине безгранична. Но задумывался ли ты когда-нибудь о том, что побеждает, когда вера вступает в спор с контролем? Позволь мне заверить тебя, кореш, что там, где замешаны двое, вера значит куда больше. Вера движет горами, а не контроль. На контроль они чихали».

«А я всегда считал, что вера — удел бедных, убогих, нецивилизованных, — возразил Логрази. — По-моему, вера — это вежливый синоним суеверия. Я бы оставил эту чушь азиатам».

«А разве в тебе нет веры в Старика? Конечно, не в том смысле, что он непогрешим. Непогрешимых нет. Но скажи на милость, кто здесь заправляет всем?»

«Мы не безродные бродяги, — ответил Логрази с раздражением в голосе. — Не хочешь ли ты сказать, что наши действия выходят за пределы распоряжений Старика?»

«Ни в коей мере. Если он тебя в этом заподозрит, от тебя мокрое место останется. Вспомни, что он мог сделать со мной, — сказал Волшебник. — Нет, я только ставлю весьма уместный вопрос: о чьих интересах здесь печется Старик: твоих или его собственных? Видишь ли, в нашем деле, в отличие от других сфер деятельности, чем глубже ты зароешься, тем легче тебя обнаружить. Поэтому лучше передвигаться по поверхности, вместо того, чтобы ждать, когда Старик начнет копать под тебя и выкопает тебе могилу».

«Что же ты предлагаешь?» — спросил Логрази, хотя по его тону было ясно, что он прекрасно понимает язык иносказаний.

«Я просто подумал, получаешь ли ты полностью свою долю барышей от Белого Тигра? И еще я подумал, а не пора ли нам с тобой начать самим собирать свои каштаны».

Здесь в наушниках послышался шорох, какой обычно бывает, когда один человек наклоняется к другому для пущей конфиденциальности:

«И у тебя на уме есть какое-то конкретное предложение?»

«Есть, — ответил Волшебник, — и было с самого начала операции».

Катушка с пленкой перестала вращаться. — Теперь я понимаю, каким образом был куплен Адмирал Джумбо, — лихорадочно думал Мильо. — Волшебник — шпион новой формации. И только Господь Бог и сам дьявол знают, какой фокус таится в бездонных рукавах этого золотистого мага.

Мосье Мабюс, левая рука которого была замотана оторванной от рубашки полоской ткани, двигался в их направлении по полу, расчерченному на квадраты полосками света, струящегося из окошка. Рана, нанесенная ножом Криса, не кровоточила и не болела: усилием воли, развившейся на занятиях боевыми искусствами, он ликвидировал и то, и другое. Но закрепощение травмированных мышц так просто не снимешь.

Крис и Сутан укрылись среди теней в дальнем конце конюшни. Они были за полуразрушенными стойлами. Мабюс не мог видеть их, но и они не имели понятия, где он находится в данную минуту.

Недалеко от них громоздились штабеля коробок и ящиков под промасленным брезентом. Крис прислушался, но не услышал ничего. Это его очень обеспокоило, поскольку он знал, что их враг подкрадывается к ним с какой-то стороны.