Тонкий слух примарха улавливал нестройный шум заводов — главных виновников загрязнения, решил Фулгрим, — и трескучее гудение эфирных куполов, которые прикрывали дворец от нападения с воздуха. В теории, а не на практике, если судить по маленькой авантюре бунтарей вчерашней ночью. Фениксиец сумел посадить поврежденный аэролет, но так и не узнал, что замышляли его пассажиры — побег или нечто менее очевидное.

Фулгрим посмотрел вверх. В небе плыли замысловатые на вид воздушные суда с базовыми эфирными двигателями. На корпусах многих из них виднелся правительственный герб. Эти аппараты — более крупные, чем тот, за которым гнался примарх, — развозили солдат по отдаленным аванпостам или доставляли дань с подчиненных территорий. Попадались и торговые аэролеты, принадлежавшие тому или иному патрицианскому семейству, и вычурно разукрашенные частные корабли.

Дворец, казалось, томно развалился в самом центре Новы-Василос. Остальной город был поделен на районы различной величины, а вдоль горизонта пролегала широкая черная полоса оборонительных укреплений. Столица давно уже разрослась за пределы изначального ограждения, потом перевалила и через новые крепостные стены. Теперь фортификации отмечали границы внешних округов.

Фулгрим изучил самые дальние орудия, подмечая их размеры и низкое качество производства. Таких пневматических бомбард и электрических орудий для стрельбы сверхскоростными снарядами на Терре не видели со времен Долгой Ночи. Примарх разглядел даже батарею старинных радиевых пушек — вроде тех, которыми щетинились бастионы древнейших твердынь Марса. Представители техножречества, получившие разрешение сопровождать Фениксийца, уже написали подробные доклады о псевдоархаичной природе данного оружия и его воздействии на планетарный ландшафт. В особенности механикусов заинтересовала так называемая Стеклянистая пустошь на южной окраине Халкидона.

Сын Императора обернулся на юг, где подрагивало над горизонтом необычное сияние — постоянная атмосферная аномалия. Она, словно могильный камень, напоминала о судьбе южного континентального правительства. Атомное пламя выжгло дотла плодородные холмы и равнины, испепелило их обитателей. Варварские племена из потомков выживших прозябали на руинах своей цивилизации.

— Вина? — спросил сидевший позади Фулгрима губернатор. Голос его звучал надломленно из-за старости и болезни.

Фениксиец обернулся. Он по-прежнему чувствовал смрад опухоли, пожирающей жизненные силы автократа. Может, приказать Фабию осмотреть его? Неловко получится, если Пандион умрет до церемонии приведения к Согласию.

Фулгрим принял изящный, соразмерно наполненный бокал. Вежливо понюхав вино, он нашел букет слабо выраженным. Немного отпив, примарх скривился от неожиданной горечи.

— Грубое, верно? — тонко улыбнулся правитель. — Всегда застает меня врасплох. Мне говорили, это из-за радиации. Виноградники южного Халкидона находятся у края Стеклянистой пустоши. Ягоды там вырастают сочными и приятными глазу, но после отжима появляется горечь. Мне нравятся эти сорта, но к ним нужно привыкнуть, не спорю.

Фениксиец отставил сосуд.

— Всегда полезно испробовать что-то новое, пусть даже ради того, чтобы понять: пробовать его не стоило.

Пандион рассмеялся — наполовину закашлялся, наполовину захрипел.

— Что думаете о Королеве Городов? — поинтересовался он. — Видели когда-нибудь нечто подобное?

Весьма… впечатляющая картина, — любезно произнес Фулгрим.

На свой провинциальный манер Нова-Василос выглядела мило, но не шла ни в какое сравнение с прекрасной Финикией. Столица Кемоса выстояла перед многими бедами, постигшими остальную планету, а под руководством примарха вознеслась к величию, о каком ее жители даже не мечтали.

Губернатор скривил губы.

— Когда-то подобный ответ оскорбил бы меня, но сейчас я понимаю, что мы при всем нашем величии — просто захолустье гораздо более славного королевства. И вы — его принц.

— По крайней мере, один из них, — улыбнулся Фениксиец комплименту. — И Визас чрезвычайно внушителен для захолустья.

— Да, так нам дают понять, — ухмыльнулся Пандион.

Поднявшись, сановник встал рядом с Фулгримом у перил и посмотрел на свой город.

— Нам многое дают понять, — добавил он, сделав большой глоток. Обернувшись, правитель окинул взглядом диковинное свечение над Стеклянистой пустошью. — Почти красиво, не так ли? — с легкой тоской сказал Пандион.

Он снова приложился к чаше.

— Вчера вы спасли мне жизнь.

Примарх блеснул зубами.

— Наследный губернатор, мне приятно было помочь, и я исполнял свой долг.

— Подозреваю, первый мотив весомее второго.

Фениксиец промолчал.

— Разумеется, на меня уже покушались, — хмыкнул автократ. — Уже не помню, когда начались попытки. — Он прищурился: — Думаю, тогда я был ребенком. Таким маленьким, что не мог понять, почему кто-то хочет моей смерти.

— А теперь?

Пандион холодно, жестко улыбнулся:

— Теперь чересчур хорошо понимаю. — Губернатор вздохнул. — Я одновременно символ распущенности нравов и препятствие на пути к увеселениям. — Он поднял бокал, словно пил за здоровье города. — Я — причина и решение каждой проблемы, терзающей наш искалеченный мир.

Сановник допил кубок с легкостью, говорящей о чрезмерном опыте. Если Пандион все время так прикладывался к вину, просто чудо, что Фулгрим еще не видел его пьяным. Правитель взглянул на примарха:

— Мы любопытны вам, верно? По вашему лицу и голосу сложно догадаться, но иначе вы не прилетели бы сюда.

Он снова наполнил сосуд.

— Да, — ответил Фениксиец, не найдя причин для скрытности. — Очень немногие миры так охотно принимают Согласие. Это почти неприлично.

— Ну, я ведь в отчаянии! — рассмеялся губернатор.

Фулгрим вскинул бровь:

— Просто так признаётесь?

— Я слишком стар и давно устал от игр. Моя планета умирает от тысячи порезов. Кусочек за кусочком мы утрачиваем нашу суть. Скоро ничем не будем отличаться от зараженных радиацией дикарей со Стеклянистой пустоши. — Нахмурившись, он осушил кубок. — Вам бы посмотреть на них… Жалкие, сломленные существа, нашпигованные опухолями, они сражаются за оазисы порченой воды. Не хочу для себя такого наследия.

— Не волнуйтесь, — сказал Фениксиец. — Как только вы формально заверите Согласие, Империум возьмет на себя ответственность за Визас. Со временем он станет алмазом на небосводе.

— И кое-чем еще, а? — воззрился на него Пандион. — Мне сообщили, что ваш боец с этим… устройством на спине берет генетические образцы у детей патрициев. Я получаю жалобы. Люди обеспокоены и пытаются понять, что он ищет.

Сановник налил себе еще вина.

— Он проверяет их на генетическую совместимость.

— Зачем? — после паузы спросил визасец.

— Мои воины благородного племени, наследный губернатор. И племя это требуется пополнять. В условия Согласия входит «кровная подать» — желательно первенцами, но мы примем любого подходящего ребенка.

Пандион побледнел:

— Вы хотите сказать, что заберете моих… наших детей?

— Мне представлялось, что вас известили о кровной подати, — мягко проговорил Фулгрим. — Уверяю вас, это высокая честь.

— Я думал… я предполагал, что их заберут в заложники^[6]. Не знал о… — Он умолк, не желая встречать непоколебимый взгляд примарха. — Чести, — закончил автократ без выражения.

— Причем величайшей. — Отступив на шаг, Фениксиец раскинул руки. Он знал, какое впечатление производит в своих позолоченных латах, и специально надел на эту встречу доспех. Пандиона следовало убедить раз и навсегда. — Они станут моими сынами, воспитанными в великом почтении к Императору, и понесут Его символ. — Фулгрим коснулся аквилы на броне. — Они обретут славу и узрят чудеса, каких вы представить себе не можете.

— И все это на войне, — вздохнул губернатор. — Мы сами слишком много воевали. Слишком. — Он поднял глаза. — Патриции уже на грани восстания. Одна их половина считает меня слабым правителем, другая — деспотом, но все рвутся в бой. Вчерашняя дурацкая выходка — просто первый звоночек. Они искали только повода, чтобы окончательно убедить своих последователей, и ваше прибытие стало таковым.