Впрочем, какое ей дело, если процесс не завершится за отведенное время? По сути, для всех заинтересованных сторон будет даже лучше, если Фулгрим на первом же задании столкнется с последствиями своего высокомерия. Пусть иголочка реальности проколет его пузырь «совершенства».

Но что, если?..

Голконда посмотрела на Абдемона:

— Шансы есть?

— Шансы есть всегда, — пожал плечами лорд-командующий. Он вскинул руку, предупреждая возражения: — Возможны два варианта. Первый: после завтрашнего выступления все забудут о революции. Патриции попытаются сохранить свое влияние и откажутся от бессмысленной войны.

— А второй?

— Заявление Пандиона побудит их к действию. — Легионер сдвинул брови. — Подозреваю, что Фениксиец на это и рассчитывает. Явного врага легче победить, чем тайного.

Абдемон помолчал.

— Знаете, он близко к сердцу воспринял покушение на губернатора. Вчера вечером кто-то пытался убить руководителей имперской делегации, и это якобы пятнает честь примарха. — Воин нахмурился еще заметнее. — Заговорщики надеялись, что им все сойдет с рук, и это кажется Фулгриму оскорблением в адрес Третьего.

Главный итератор вздохнула.

— Не сомневайтесь, за оскорбление уже отплатили.

Об этом она позаботилась лично. Уже через час после того, как Фениксиец захватил аэролет, Пайк знала имена всех, кто участвовал в попытке отравления. От кого-то посланница тихо избавится, других склонит к сотрудничеству и воспользуется их сведениями. Без шпионов в ее деле никуда; они могут пригодиться в любой момент.

Нова-Василос кишела всевозможными заговорщиками. Дворец также полнился интриганами, каждый из которых преследовал собственные цели. Большинство из них не имели отношения к задачам Двадцать восьмой экспедиции, но за отдельными личностями требовалось проследить — и при необходимости вырезать их из органов власти.

— Где сейчас Фулгрим? — спросила Голконда. — Чтобы наилучшим образом исполнить свои обязанности, я должна узнать его план.

Космодесантник ответил не сразу:

— Он пошел к апотекарию Фабию.

Гримаса, с которой Абдемон произнес имя медика, говорила о многом. Фабию предоставили покои на одном из нижних ярусов дворца, где его сомнительные занятия никого бы не встревожили. Пайк с каждым днем все больше радовалась такому решению.

— Тогда поговорю с ним позже, — поежилась женщина.

— Разумное решение, — мрачно кивнул лорд-командующий. Он вздохнул: — Вшестером против всего мира. Кто-нибудь назвал бы это гордыней.

— Ввосьмером, — заметила Голконда.

— Точнее, вдевятером, — улыбнулся легионер. — Считая вас.

— Победа нам обеспечена! — рассмеялась Пайк.

Коридоры на нижних уровнях губернаторской резиденции освещались натриевыми лампами. Сторожа в темных мундирах, которые патрулировали эти чистые проходы из гладкого камня, готовы были в любой момент выхватить и решительно пустить в ход пистолеты или особо прочные дубинки.

Впрочем, Фулгрима за время спуска никто не остановил. Он не знал, выполняли охранники приказ Пандиона или просто боялись примарха. Главное, что не мешались под ногами.

Преодолевая узкие коридоры, Фениксиец старался не обращать внимания на звуки из камер. Заключенных тут было немного: тех, кто совершал преступления в Нове-Василос, обычно отправляли на каторжные работы в аграрном поясе или лунных колониях. Некоторых, однако же, считали слишком опасными, требующими пристального надзора. К ним относились всяческие смутьяны — агитаторы и инакомыслящие, пытавшиеся нарушить естественный порядок вещей, каким его видело континентальное правительство.

Подобные движения встречались и на Кемосе в годы возвышения примарха. Административные кланы Каллакса жестко, часто безжалостно подавляли протесты рабочих. Фулгриму вспомнились облака жгучего газа, ползущие по тесным улочкам, и треск, с которым шоковые жезлы смотрителей врезались в тела людей. Он неосознанно сжал кулаки.

Фениксиец вновь ощутил тупое жжение от удара дубинкой по ладони, увидел выражение лица ее хозяина в тот миг, когда примарх проломил ему череп. Фулгрим не забыл, как газ обжигал ему легкие и разъедал глаза, пока он выбирался из паникующей толпы. В тот день едва не погибла Туллея, и сын Императора вышел из себя в первый раз — но не в последний.

Тогда все было проще. Он без труда различал хорошее и плохое, с легкостью определял своих врагов. Но к тому времени примарх еще не повзрослел и смотрел на мир глазами ребенка. Лишь впоследствии он осознал, что реальность — сложное устройство, полное движущихся частей, любая из которых выполняет собственную функцию и может сломаться. Когда Фулгрим разобрался в работе этого механизма, концепции вроде «добра и зла» сменились для него «эффективностью и необходимостью». Да, треснувшая шестеренка порой громко скрипит, пока ты снимаешь ее, но испорченные детали нужно заменять ради машины в целом. Фениксиец нисколько не сомневался в этом.

И все же он отчасти признавал ценность сломанных шестеренок. Их предназначение определял не механизм, а мастер. Проявив достаточно терпения и заботы, он мог сотворить нечто прекрасное из кучи поврежденных деталей.

Фулгрим заставил себя успокоиться перед тем, как войти в логово Фабия. Апотекарий, к немалому разочарованию примарха, снова изолировал себя от боевых братьев. Медик словно нарочно раздражал Фениксийца. Правда, раздражители тоже нужны организму…

Отведенные ему покои Фабий превратил в некое подобие своего апотекариума на борту «Гордости Императора». Повсюду стояли закрытые или распакованные ящики с оборудованием, доставленным с корабля. Генераторы тихо гудели, отбрасывая на бледные стены полоски света и теней. С момента прибытия медик собрал несколько сотен генетических образцов — крохотные пробирки с кровью и плазмой стояли в подставках на столе, ожидая дальнейшего изучения. Фулгрим долго не мог отвести от них взгляда, надеясь заметить хоть какой-нибудь признак того, что они содержат в себе будущее легиона.

К сожалению, пробы не раскрыли примарху своих тайн.

Услышав приглушенный стон, Фениксиец повернулся к центру помещения, где находилась диагностическая кушетка. На ней лежал бунтовщик, захваченный в банкетном зале. Над пленником возвышался Фабий с красными по локоть руками.

То, что визасец еще дышит, не удивило Фулгрима. Люди при всей их хрупкости были поразительно живучими.

— Что ты узнал у него? — тихо спросил примарх.

Он не стал приветствовать апотекария, поскольку уже понял, что такие мелочи не волнуют Фабия. Еще один признак его растущей склонности к затворничеству.

Медик ответил, не оборачиваясь:

— В основном то, о чем вы и так догадывались. Аристократия раздроблена — существуют двенадцать главных претендентов на пост губернатора, и еще как минимум трое пользуются меньшей, но все равно значительной поддержкой.

— Как они еще друг о друга не спотыкаются, — произнес Фениксиец, раздосадованный тем, что Пандион не упомянул о состязании за престол. Дело, казавшееся простым и ясным, начинало запутываться.

Фабий покосился на него.

— Спотыкаются. В вине, которое нам подавали вчера вечером, содержалось десять различных ядов. Четыре из них нелетального воздействия, шесть — смертельные. Все происходят из разных источников.

— Как неуклюже, — пробормотал Фулгрим. Колоссальный хаотичный абсурд происходящего мог показаться забавным, вот только разбираться в нем предстояло самому примарху. — Но, пожалуй, неудивительно, учитывая их количество.

— Кланами вопрос не ограничивается. — Отложив инструменты, апотекарий обернулся. — Существуют фракции внутри группировок, а также организации, не связанные со старой аристократией. Местные жители превратили измену в… увлечение! В искусство! Их интриги развиваются на протяжении жизни нескольких поколений. С каждым десятилетием сложность этих замыслов растет, а шансы на успех снижаются.

Фениксиец, никогда не видевший Фабия таким возмущенным, едва удержался от улыбки.