— До тебя не достучишься, — проворчал Иванов-старший. — Привет. Тебя достали домашние и ты специально такой дикий курорт выбрала? — предположил со смешком.

— Ну да, в некотором роде, — нервно хмыкнула в ответ. Хорошо хоть родной язык не забыла! Правда, выговаривать слова с харрскими зубами и гортанью оказалось сложно.

— Тата, а что у тебя с голосом? — закономерно удивился родитель. — Ты простудилась, что ли?

— Я… Пап… В общем, не знаю, как сказать. Ты, главное, не волнуйся, я жива, здорова и в безопасности!

— Ты серьёзно думала меня таким успокоить? — голос зазвучал ровнее и твёрже. — Так, мичманёнок, отставить болтологию. Докладывай по существу!

— А по существу… Короче, вот, — вздохнула я и подключила передачу изображения.

— Тата? — отец недоверчиво вскинул брови, обвёл взглядом моё лицо. Нахмурился, а голос еще похолодел. — Это не смешно.

— Не то слово! — согласилась, чувствуя, что уши виновато прижались к голове, а сама голова норовит втянуться в плечи. — Я сама в шоке. До сих пор поверить не могу.

— Поверить во что?

— Что у меня уши, усы и хвост, — честно призналась ему.

— Минута пошла, — ровно проговорил он. Холодно, отрывисто — верный признак злости. Не лично на меня, понятное дело, на обстоятельства. Но с ним таким лучше не пререкаться.

И я принялась торопливо, но стараясь не вдаваться в лишние подробности, пересказывать, что и как получилось. Про Нидара и наши с ним особые отношения тоже решила пока не упоминать, отцу и без того достаточно новостей.

Выражение лица родителя с каждым словом становилось всё более сложным. А когда дошло до последнего открытия, что я с большой вероятностью умудрилась наткнуться на какого-то агента РАО не из последних, отец прикрыл глаза и начал массировать переносицу. В конце концов я иссякла и насторожённо замолчала, не уложившись, конечно, в минуту. Несколько секунд повисела тишина.

— Плус мне в нос! — наконец вздохнул отец, опять сфокусировал на мне взгляд.

*Плус — противолодочный управляемый снаряд*

Самое грубое ругательство, которое он позволяет себе при нас. Я долгое время всерьёз верила, что папа такой интеллигентный всегда, пока Нинка не поделилась по секрету, как тот порой чихвостит подчинённых. Сама она тоже не слышала, но кое с кем из этих пострадавших была знакома.

— Тамара, объясни мне одно: почему ты раньше не рассказала? — продолжил папа.

— Не хотела беспокоить, — призналась, отводя глаза. — Я же не думала, что всё вот так закончится…

— То есть то обстоятельство, что моя дочь медленно сходит с ума, это недостаточный повод для беспокойства? — едко спросил отец. — Ладно. Ты там в этом могильнике сейчас?

— Это не могильник, — возразила я.

— Пока, — мрачно поправили меня. — Сиди там, проветривай трюмы. Есть у меня один хороший знакомый в ИСБ, может, чего присоветует.

— Пап, ты не обижайся, но я всё-таки спрошу… Ты помнишь, что всё это — собственность аборигенов Индры? И это… нашим генетикам я не настолько доверяю, чтобы позволить эксперименты над собой! Лучше с хвостом похожу.

— Отставить нытьё! — отец недовольно поморщился. — Если бы я хотел сдать тебя на опыты и поработить планету ради древних технологий, я бы не искал для этого хороших знакомых.

— Сам бы прилетел? — предположила я с иронией.

— Вроде того. С матерью сама объясняться будешь, — сменил тему Иванов-старший.

Лучше бы про безопасников продолжал…

— Прямо сейчас?

Кажется, в кои-то веки получилось достаточно жалобно и проникновенно, потому что взгляд отца смягчился и потеплел, губы тронула лёгкая улыбка. Он так-то вообще очень добрый и терпеливый, если напомнить, что ты девочка и тебя надо беречь. Жалобный взгляд, полный непролитых слёз, действует на него безотказно и почти полностью лишает воли к сопротивлению. Мы именно поэтому стараемся особенно не наглеть и нечасто прибегаем к этому средству: неловко пользоваться слабостями родного отца, особенно если эта слабость — его искренняя любовь к тебе. Но иногда всё равно пользуемся. И мы, и мама. Только Нинка на моей памяти ни разу такого не делала, слишком она строгая и принципиальная для этого.

— Ладно. Шимку отключи, я скажу, что ты выходила на связь, всё в порядке. Потом придумаем, как маме всё объяснять. Завтра в это же время включишь опять, уже что-то прояснится. Эти, местные, которые там с тобой. Им доверять можно?

— Да, более чем! Это местная полиция, — поспешила заверить я.

— Хорошо. Отбой.

Ну да, он не любит подолгу что-то обсуждать и зацикливаться на деталях, тем более когда решение уже принято. В таких ситуациях, как сейчас, я искренне завидую этому его умению.

Повисла тишина. Я несколько секунд смотрела прямо перед собой, сквозь сидящего на корточках Нидара, потом глубоко вздохнула.

— Что-то не так? — напряжённо спросил харр.

— Не знаю, — пробурчала в ответ. Поднялась, потянула его за собой только с одной целью: чтобы обнять и частично спрятаться под его жилетку. — Папа обещал найти выход, но… я же ему не всё рассказала.

— Про пирамиды? — озадачился мужчина.

— Про тебя, — призналась честно. — Про меня… Про нас. Потому что не представляю, что сказать, как сказать. Я и сама толком не знаю, что делать… Нир, почему всё так сложно?

— Всё просто, — спокойно возразил он, ласково почёсывая меня за ухом. Было приятно настолько, что я блаженно прижмурилась, несмотря на общий низкий градус настроения. — Ты останешься на Харре, будешь исследовать эти пирамиды, выбирать, о чём можно безболезненно сообщить урши. Здесь. Я буду о тебе заботиться. И с твоим отцом, если хочешь, я поговорю сам.

— Ты… непрошибаем, — вздохнула в ответ на этот стройный план. — А я даже обидеться на тебя не могу!

— Зачем? — с искренним недоумением уточнил рыжий.

— Действительно, зачем? — переспросила риторически, глубоко вздохнула, стараясь успокоиться. Потому что ругать некого, нет в этой ситуации виноватых. Просто так получилось. А Нир…

Всё-таки завидую я его спокойствию. Мне кажется, если бы этот храм, наоборот, превратил его в человека, он бы всё равно оставался таким же серьёзным и невозмутимым, учился жить в новых обстоятельствах. И как жаль, что я этого не могу.

Впрочем, никто же не мешает попытаться?

— Нет, с папой я поговорю сама, — твёрдо заявила наконец и выпрямилась. — Но будет здорово, если ты окажешь моральную поддержку. Постоишь рядом, подержишь за руку. Папа хороший, понимающий, но… он всё-таки папа. И я даже представить боюсь, чем может закончиться ваша беседа с глазу на глаз. То есть ты замечательный, он тоже разумный, но с учётом обстоятельств… лучше не рисковать. Ай, во Тьму! Не хочу обо всём этом думать, вообще думать не хочу! Поцелуй меня, а?

Нидар чуть заметно улыбнулся — мне показалось, с сочувствием — и склонился к моим губам. И через десяток секунд все сложности… Нет, не решились, но заметно потускнели и отодвинулись на второй план.

Да, проблемы есть. Да, жизнь моя резко изменилась. Но ведь не во всём — к худшему! И мне совсем не обязательно переживать это в одиночестве, есть на кого опереться. Есть тот, кто готов поддержать, помочь, защитить. И проявляет удивительное, редкое понимание, не пытаясь переделать меня еще больше.

Надо просто немного привыкнуть. Постараться не думать о плохом и не гадать, что было бы, если…

А не думать, когда вот так целуют, проще всего.

Нир сел на ящик, я с удовольствием устроилась верхом на его коленях, и на какое-то время мы потерялись для мира, увлечённые поцелуем и друг другом. Хотелось даже увлечься совсем, наплевав на возможных свидетелей в лице прочих харров, которые точно были где-то неподалёку, и сделав вид, что мы одни в целом мире. Очень хотелось, потому что, ощутив ладони мужчины на своей коже, вцепившись в его плечи, я вдруг поняла, что успела за всеми этими переживаниями соскучиться.

И, что особенно приятно, не было в этом стремлении ничего постороннего и чрезмерного, какое лишало воли в прошлый раз. Потому что харр всё же сумел ограничиться поцелуем, не заходя дальше, а я — не стала настаивать.