Покончив с приготовлением блюда, Гурронсевас уступил место у очага четверым поварятам. Они принялись раскладывать еду по мискам и расставлять их на специальные полках, где еда дольше не остывала. Полки были одним из нововведений Гурронсеваса. Один из поварят — подросток по имени Эвемерт (похоже, это был действительно он, хотя Гурронсевас до сих пор с трудом различал вемарских детей) — украсил блюдо, положив поверх подливки несколько молодых побегов дрисса. На вкусе блюда это никак не могло сказаться, но внешний вид его стал несколько привлекательнее. Украсил Эвемерт таким образом только одну тарелку — скорее всего свою собственную.

Были в жизни Гурронсеваса времена, когда бы он сурово наказал дерзкого новичка за такие новшества — хотя бы для того, чтобы тот знал, что Великий Маэстро на страже и от его зорких глаз ничего не скроется. Но этот юный вемарец продемонстрировал кулинарную изобретательность и воображение, а главное — сделал это самостоятельно. Эвемерт — если то был Эвемерт — подавал большие надежды.

— Я на вас не сержусь, — неожиданно заговорила Ремрат.

«Ну да, а черное — это белое», — с горечью подумал Гурронсевас. Но сейчас не время было вступать в полемику. Он почувствовал, что Ремрат хочет сказать ему что-то еще, и промолчал.

— За короткое время — такое короткое, что мы до сих пор диву даемся, — сказала Ремрат, — и несмотря на вашу страшную наружность, мы к вам привыкли. Вы завоевали наше уважение и дружбу — по крайней мере дружбу одной из нас. Но мы очень недовольны хранителями с вашего корабля, и, естественно, наш гнев отражается и на вас, одном из них.

— Понимаю, — проговорил Гурронсевас сокрушенно.

Он знал, что все разговоры, ведущиеся в пещерном поселке, слышат на «Ргабваре» и «Тремааре». Но в последние дни его оставили в покое и не приставали с просьбами типа «спросите то-то» и «ответьте так-то». А сейчас Гурронсевасу так хотелось, чтобы его беседой с вемаркой руководили.

— Но хранители, как и я, хотят только одного: помочь вемарцам. Вы все должны это понимать и верить в это. Так за что же вы сердитесь на них? И что мне сделать для того, чтобы вернуть вашу дружбу?

Гневным, нетерпеливым голосом существа, разговаривающего с ребенком-несмышленышем, Ремрат произнесла:

— Они не отдают нам Критхара.

Гурронсевас немного успокоился. Оказывается, обе проблемы имели под собой одну причину: скорейшее возвращение раненого охотника. Старательно подбирая слова, Гурронсевас сказал:

— Ваш сын вернется к вам в самое ближайшее время. Сам я не хранитель и потому не могу сказать, сколько именно времени еще продлится ваше ожидание. Я спрошу об этом у хранителей. Да вы и сами могли бы побывать на корабле, навестить Критхара и спросить хранителей обо всем, что вас интересует.

— Нет! — решительно отказалась Ремрат — так она всегда отвечала на предложения навестить сына — и сердито продолжала:

— Вы очень жестоки, Гурронсевас. Мне больно говорить об этом, но я начинаю подозревать, что и вы, как ваши друзья-чужеземцы, обманщик. Я буду не против, если вы докажете мне, что это не так, но, пока этого не произойдет, я не желаю с вами разговаривать. Возвращайтесь на корабль и скажите вашим друзьям, чтобы они немедленно отдали нам Критхара.

Вспоминая свой последний разговор с Приликлой, Гурронсевас поплелся к «Ргабвару», гадая, мечтает ли там хоть одна живая душа о его обществе. Если молодой вемарец был еще жив, может быть, он смог бы объяснить тралтану странное поведение Ремрат и других его сородичей. Тайны и вопросы, на которые он не мог найти ответа, метались в мозгу у несчастного диетолога подобно выметаемому мусору, а это было ему до крайности неприятно, так как он привык к тому, что в мозгу у него такой же образцовый порядок, как на всех кухнях, где ему доводилось работать. В конце концов он решил, что попросит у Приликлы разрешения переговорить с Критхаром с глазу на глаз.

— Я как раз собирался вам предложить именно это, друг Гурронсевас, — объявил эмпат. — Положение дел в плане контакта с вемарцами ухудшается с каждым днем. Известно ли вам о том, что они прервали с нами всякую связь и отключили коммуникаторы после того, как заявили, что они больше не желают видеть чужеземцев у себя в пещерном городе? Теперь Критхар остался нашим единственным каналом связи с вемарцами, но он все время твердит, что не желает знаться с чужеземцами.

Приликла указал на кровать пациента и неторопливо полетел к ней. Рядом с больным никого из медиков не было — вероятно, потому, что он не желал никого видеть. Приятно было убедиться в том, что первое предположение верно.

— Самочувствие друга Критхара, — сообщил Приликла, — весьма неплохое. Со времени начала применения местных лекарственных трав его состояние перешло от тяжелого к близкому к выздоровлению. Но вот эмоциональное излучение пациента оставляет желать лучшего. Я ощущаю постоянное глубокое беспокойство и опасения, которые пациент старается прятать и сдерживать. Он отказывается обсуждать с нами свои проблемы, несмотря на все мои попытки приободрить его...

Приликла, на взгляд Гурронсеваса, был не просто эмпатом — то есть существом, способным улавливать чужие эмоции, — но и прекрасно умел повышать другим существам настроение. От одного взгляда на цинрусскийца, порхающего по заставленной оборудованием палубе, становилось легче на душе.

— Во время нашего последнего и очень короткого разговора, — рассказывал Приликла, — пациент поинтересовался тем, как поживает его мать, Ремрат, друзья из охотничьего отряда и как вообще дела в пещерном поселке. Это было два дня назад. С тех пор он отказывается говорить с нами и не желает нас слушать. Он очень нервничает, когда мы начинаем обсуждать его самочувствие в его присутствии — до такой степени, что я вынужден отключать его транслятор. Кроме того, он отказывается от еды. Он не знает, как важно и с медицинской и с психологической точки зрения, чтобы выздоравливающий пациент получал калорийное питание. В данном случае пациент сильно ослаблен продолжительным голоданием, и без еды летальный исход для Критхара предрешен, и ждать его осталось недолго.

Но у вас, друг Гурронсевас, в этом плане по сравнению с нами имеются очевидные преимущества, — продолжал эмпат. — Придя в сознание, пациент еще ни разу вас не видел. Вы не медик, и потому у вас не возникнет искушения говорить в присутствии больного о его самочувствии. Вы профессиональный повар и могли бы выяснить, какую пищу предпочитает наш пациент. И, наконец, вы в курсе последних событий в пещерном поселке. Вот почему мне бы хотелось, чтобы вы как можно скорее поговорили с Критхаром.

Плавно шевеля радужными крыльями, Приликла завис над кроватью больного и добавил:

— Вемарцы считают вас другом, они относятся к вам даже лучше, чем некоторые медики. Только хочу предостеречь вас: не меряйте вемарцев на свой аршин. Они не похожи ни на кого из нас. Именно из-за различий между нами, осложненных нашими неверными действиями или словами, они и перестали быть нашими друзьями.

— Я буду осторожен, — пообещал Гурронсевас.

— Я вам верю, — сказал Прилипла, вытянул тонкую переднюю лапку и коснулся кнопки на прикроватном мониторе. — Я буду следить за эмоциональным излучением больного и оповещать вас о нем. Общаться с вами мы будем на особой частоте. Транслятор пациента включен. Глаза друга Критхара закрыты, но он не спит и слышит нас. А теперь мне лучше вас покинуть.

Критхар лежал на терапевтической кровати, его задние и передние конечности в местах переломов покрывал гипс, и для них было создано удобное положение посредством хитроумной системы подвесных петель. Зрелище напоминало Гурронсевасу снасти древнего корабля. Туловище и хвост вемарца были закреплены ремнями. Для чего это было сделано, Гурронсевас не понимал — то ли для того, чтобы оградить больного от возможных травм при резких движениях, то ли затем, чтобы обезопасить медиков от нападения. Повязки были прозрачными, на пациенте не было ни бинтов, ни пластырей, не было видно и вемарских примочек, поэтому Гурронсевас заметил, что большинство поверхностных ран у Критхара либо уже затянулись, либо затягиваются. Неожиданно больной открыл глаза.