Много циклов запретные стерки приграничья не соприкасались с гаронами. Весть об их появлении в Ведимор принес Орсо — тинак Ювистеля. Он задумчиво погладил грудку верного помощника и посмотрел ему в глаза:
`Что ты думаешь?
`Тоже, что и ты: пришла пора'.
`Небо над Хаосом черно второй цикл, и как раз сегодня наступает третий… Да, я ждал'.
Тинак пересел на плечо друга и повелителя и растопырил серебристые крылья, открыл рот, гортанно засвистев в темноту окна. Свист хрустальным звоном разнесся по городу, оповещая братьев. Пара секунд и на главной площади стало светло от множества собравшихся вместе эльфов. Кто-то слетал еще со своего этажа, кто-то уже взбирался на соулоров.
Ювистель шагнул в оконный проем и медленно опустился на площадь, чтоб проводить воинство братства. Его зоркий глаз заметил, как замешкался Авилорн, забыв шейный анжилон дома. Взгляд его устремился в сторону своих покоев и встретился с пристальным взором тинака. Юноша вскочил на соулора, больше не помышляя вернуться за оберегом.
Орсо и Ювистель переглянулись, вернулись в башню. С высоты облаков было проще наблюдать за движением светлой дымки плывущей в сторону пятого стерка.
Пятого. Во имя хаоса? Что на этот раз родится на свет?
Тинак смешно зевнул, выказав свое отношение к происходящему и покинув хозяина, устроился на ночлег на спинке его резного хрустального стула, как раз на головах мужчины и женщины, держащих шар.
Ювистель прикрыл ресницами понимание в глазах: `что ж, действительно пора. Ты как всегда прав, друг мой'.
Орсо насмешливо клацнул клювом и прикрыл голову крылом.
Давно эльфы не видели гаронов, тем более не сталкивались с ними у стерков, еще дольше — не вступали с ними в бой. И уж тем более никому из вступивших в схватку со служителями хаоса не доводилось видеть результат их ритуалов. Жертва гаронов оказалась женщиной — красной от ран и крови от шеи до стоп. И митон уже был занесен над переносицей несчастной.
Авилорн без раздумий бросился на гарона, а тот словно ждал его. Какое-то мгновение, неуловимое движение и юноша опоздал на долю секунды, не правильно расценив намерения гарона. Авилорн прикрыл своим тонким клинком голову девушки от удара, но сам оказался беззащитен. Митон прошел по его груди, вскрыл кожу на предплечье. Схватка началась.
Эльфы теснили гаронов, но те не сдавались.
Авилорн получил третье касательное ранение и потерял меч. Такое с ним происходило первый раз, и он растерялся. Попытался руками и пассами отбить нападающего. Но получил митоном по ладоням. Гарон применил недозволенную мудру изменений и, не касаясь парня, развернул его за плечи, толкнул на окровавленное тело жертвы. Раны на ладонях юноши накрыли раны девушки на грудине и животе, след в след. Парень в ужасе пытался оторвать их, отодвинутся, но кровь человека уже смешивалась с его кровью, и в голове зашумело ненужные, чужие воспоминания, боль и обиды вытянули силы, оглушили. Гарон воспользовавшись его слабостью, впечатал Авилорна в тело жертвы, заставив и рану на груди наполнится кровью девушки, и, тем самым, усилил процесс, делая его необратимым:
— Нет, — умоляюще прошептали губы эльфа. Он сполз на траву в шоке от произошедшего, с тоской уставился на свои ладони: раны закрывались, забирая чужую кровь — человеческую, женскую.
`Уходим', - пронеслось в голове. Гароны тенями чернокрылых птиц взмыли в небо и исчезли.
Авилорн застонал, уткнувшись в колени лбом, зажав ранки на груди: лучше бы он погиб.
Царапины жгло, а чужая кровь, покалывая, пронзая вены и сухожилия, таранила его собственную, проникая все глубже внутрь, обживаясь, сживаясь с организмом эльфа как со своим родным, и пошли всполохи ненужных ему воспоминаний из непонятной, неприемлемой любому из братства — человеческой жизни. Закрутило, замутило в груди, в голове от сонма чувств и ощущений настолько острых, что хотелось закричать.
Почему?…
Что же теперь?…
О-о-о, нет! Пожалуйста, пожалуйста…
— Брат? — позвал его Соулорн, присел перед ним на колени, пытаясь заглянуть в глаза, и отпрянул, встретив взгляд Авилорна. — Ты ранен?
Парень показал ему ладони: от ран, почти не осталось следа, а красные пятна чужой крови рассказали остальное.
Соулорн мотнул головой: `нет. Этого не может быть, не могло случиться'.
`Случилось'… - с тоской обреченного на вечные муки смотрел на него Авилорн.
`Что же делать'? — растерялся брат.
«Не знаю'.
`Ничего', - за спиной юноши стоял Велистен, с сочувствием и пониманием глядя на Авилорна: `Поздно — от твоих ран не осталось и следа.
`Но должен же быть выход'! — вскочил Соулорн, готовый отправится, хоть в Хаос в одиночку, лишь бы избавить брата от постигшего его несчастья.
`Что сделано, то сделано', - предостерег его товарищ от бездумных поступков: пути назад нет.
`Но, возможно, она мертва'!
`Да, это выход', - согласился Велистен.
Авилорн с надеждой посмотрел на собравшихся вокруг собратьев, встал и оглядел девушку, не решаясь, не желая больше к ней прикасаться. Он видел — девушка жива, но как хотелось верить в обратное, и как страшно, отвратительно было осознавать, что он так думает.
Пара пассов над лицом жертвы гаронов, не для того, чтоб удостоверится, для того, чтоб с собой справится, свыкнутся с удручающей мыслью, что он обручен с человеком, обручен гаронами, против собственной воли. Что ждет его впереди, как они будут жить вместе? Хаос посеял хаос…
`Законы старшин жестоки', - посмотрел на Велистена.
`Не нам судить. Не нам законы предков не переступать'.
Авилорн сглотнул комок в горле и, понимая, что выхода нет, начал освобождать девушку от пут. Медленно стянул с себя рубашку, постоял, набираясь решимости и зажмурившись, прикусив губу, приподнял непослушное тело жертвы, одел в рубашку.
Товарищи не помогли — не могли, не имели прав. Авилорн знал это, понимал и старался не смотреть на них, чувствуя себя отверженным и бессильным перед свалившимся на его голову и на плечи семьи несчастьем. Горько было, больно.
— Смирись, — сжал его плечо Соулорн.
— Дай мне время.
Парень кивнул с пониманием и свистом.
Авилорн медленно, нехотя поднял свое достояние на руки и шагнул по воздуху вверх, сел на рысака придерживая девушку. Эльфы молча садились на своих огнегривых товарищей, с тоской и сочувствием поглядывая на Авилорна.
`Пусть решит Ювистель', - предложил Лавирн юноше: Он может, он должен…
И отвернулся, понимая, что дает другу тщетную надежду на лучшее.
Светало. Отряд полетел в Ведимор.
Народ слетался на площадь.
Ювистель стоял у рубинового алтаря, который был сооружен на почетном месте среди цветущих роз и позолоченных фонтанов, и ждал, будто уже знал, что ему предстоит совершить. Он смотрел лишь на Авилорна.
Тот замешкался, глядя на место влюбленных, святое, священное. Здесь заключали союз его предки, его родители, сестра. И был великий праздник, смех и веселье…
Взгляд юноши ушел в сторону притихшей толпы родичей. Умарис — вот та, с кем он намечал прийти сюда будущей весной. Несчастная готова расплакаться от горя и сожаления, но как обычно, переживает за него больше, чем за себя.
Прекрасная Умарис, прости…
— Иди, — поторопил парня Велистен. Соулорн лишь посмотрел в глаза брата и отвернулся не в силах видеть его муки. Но что он может сделать, чем поможет? Бросится в ноги Аморисорна?… А почему нет? Он должен понять страшную суть происходящего, должен остановить, восстановить равновесие! Юноша ринулся к башне мага, взлетел над толпой.
Велистен лишь головой качнул: любому ясно — раз Юстинель стоит у алтаря, значит, старший маг знает, что в один из самых уважаемых домов Ведимора войдет человек, станет членом огромного рода эльфов. И дал разрешение, и не счел подобный союз угрозой братству…
Умарис жалко.
Авилорн тоже посчитал затею брата пустой. Он слез с соулора и пошел к старшине, неся на руках невесту. Нет, ни такой он представлял свою свадьбу, не такой будущую жену, что множество циклов будет украшать его дом, станет его половиной. Что может дать ему та, что не ведает законов предков, не знает о гармонии души и мира, не слышит, не видит ни себя, ни других. Человек… Тьму времени они властвуют в том мире, где жили предки эльфов, храня баланс меж природой и людьми, щедро делясь знаниями и законами, которые человек потом повернул сначала против своих учителей, потом против природы и себя самого. Эльфы покинули обжитые места, перестали вмешиваться в дела людей, но теперь человек сам явился к ним, чтоб вмешаться в разменянную жизнь, нарушить спокойствие их мира.
