Экономическая предпосылка благоденствия из этого выходила не слишком убедительная.

Менелай не взял карту.

— Что, Эвридика? — спросил он. Я повторила все слово в слово. Менелай был человек не молодой, и его слух мог уже пострадать от времени. Орфей сказал бы, что в нем начались дегенеративные процессы.

— Я услышал это с первого раза, Эвридика, — терпеливо сказал он.

— Тогда давай мне скорее все, потому что дело серьезное!

— Кто-то пострадал, Эвридика?

— Конечно, кто-то пострадал. Иначе я не брала бы у тебя искусственную кровь! Я же не вампир!

Я осторожно подтолкнула к нему карту, но он не взял. Я начала топтаться на месте. Мне хотелось побыстрее бежать за врачом, объяснять все уже ему, но Менелай смотрел на карту с осторожностью.

— У нас человек со Свалки, — сказала я тихонько. Он сказал:

— Я понимаю.

Некоторое время он думал, поглаживая свою бороду. Мне тоже захотелось ее погладить и узнать, какая она на ощупь. Наконец, Менелай ушел в подсобное помещение и оставил меня одну.

— Но ты же вернешься? — крикнула я ему вслед. Хорошо, все-таки, что я бежала. Хоть какое-то время сэкономила, все изрядно затянулось, а мне ведь еще нужно было найти врача. Колокольчик звякнул, и я подумала, что кому-то нужны таблетки от головной боли после бессонной ночи. Полка с обезболивающими всегда была полупустой. Менелаю, подумала я, наверное очень грустно, если он знает о том, что случилось с Ледой.

Ведь наверняка именно он продал ей те таблетки. Сложно протянул нож, который она всадила себе в сердце.

— Добрый день, Эвридика!

Я развернулась так резко, что, должно быть, напугала Андромеду. В конце концов, именно она была мне нужна. Как только я не подумала об Андромеде, ведь я доверяла ей, и она была врачом. То есть, теперь она была оператором жизнедеятельности, но ведь раньше Андромеда лечила людей.

Она, удивленная моим резким движением, на секунду замерла на пороге, затем решительно прошла к прилавку. Наверное, теперь Менелай еще дольше будет держать меня здесь. Андромеда и Менелай были обслуживающим персоналом и не участвовали в нашем маскараде, оттого смотрелись странно. И если на нем была обезличивающая форма, то Андромеда носила милые платьица с романтичными воротниками и следила за модой, которая имела смысл и ценность только среди инженеров. Людям на Свалке все время было не до того, а мы, художники, оказались разделены десятилетиями и даже столетиями. Я знала, что Андромеда относится серьезно ко всему, даже к макияжу, которому она посвящает час каждое утро перед работой и все свободное время, чтобы набить руку (она тренируется, но все равно не красится быстро, потому что боится смазать стрелку или контур губ). Из-за этого она все время опаздывает. Иногда Андромеда давала себе паузы, чтобы подправить помаду, делала это мучительно долго, а затем убегала.

Мне казалось, она рисует на себе маску и ходит так быстро, чтобы никто ее не увидел. Андромеда была симпатичной молодой женщиной, надо сказать, черты ее были много интереснее вида, который она пыталась придать им с помощью макияжа. Андромеда хотела стать средней, обычной, и делала все для того, чтобы не выделяться. Она красила свои большие, светлые, еще говорят "инопланетные" глаза так, чтобы они выглядели обычными, светло-голубыми, не слишком огромными и не маленькими. Она хотела сгладить все собственное в своей внешности, и благодаря мастерству это у нее отчасти получалось.

Я обняла ее, и Андромеда снисходительно похлопала меня по плечу.

— Я опаздываю, милая, извини.

Даже слова Андромеды казались позаимствованными у кого-то. Я часто думала о том, что она потеряла себя и не может найти. Андромеда мягко отстранила меня, подошла к прилавку. Я сказала ей:

— Мне нужна твоя помощь.

Мне казалось, мы были подругами. В конце концов, Андромеда часто приходила ко мне осведомиться о моих жизненных показателях, и мы разговаривали и пили чай. Многие считали Андромеду занудой, но я знала, что у нее доброе сердце.

Формально она занималась проверкой и сопоставлением наших сердечных ритмов, функций дыхания и других цифр в картах. Вместе с другими операторами жизнедеятельности, Андромеда сводила эти показатели и выясняла, не проникает ли зараженный мир на нашу стерильную территорию. Она должна была быть в курсе всего, точнее и чувствительнее любой машины, вот отчего Андромеда всегда была нервная.

Она постучала пальцем по прилавку, сделав вид, что не услышала меня. Я повторила, и Андромеда обернулась. Взгляд у нее был раздраженный, но она улыбнулась:

— Да, конечно. Что-то срочное?

— Очень срочное, — сказала я. Казалось, теперь ее настроение рухнуло в черную бездну. Она вздохнула:

— Излагай, Эвридика.

И я изложила:

— Там умирает человек. Очень милая девушка. Она ранена, в ногу. И потеряла много крови. Я нашла ее в шкафу. Вернее, мы, но это не так важно. Так вот, я не знаю, сколько она просидела там, и сколько крови у нее вообще осталось, поэтому надо действовать быстро.

Андромеда тихонько выругалась.

Я сказала:

— И я никак не могу просто вызвать скорую помощь, потому что она со Свалки. В конце концов, в любой момент могут вернуться Полиник и Семьсот Пятнадцатая, поэтому надо достать ее. А у тебя есть машина.

Тогда Андромеда выругалась еще крепче. Вышел Менелай. Он нес с собой большой пакет. Он протянул его мне, и я прижала пакет к себе, обняла его. Я снова подтолкнула к Менелаю карту.

— Ну-ну, Эвридика, — сказал Менелай. — Ты же уже заплатила.

Я поняла, о чем он. Менелай не хотел пробивать эти товары. Они могли вызвать вопросы у Сто Одиннадцатого. Иногда он интересовался нашими расходами, видимо, из чистого любопытства к тому, каким образом мы функционируем, и как работает наше общество.

Я забрала карту:

— Совсем забыла, — сказала я и улыбнулась. — Извини и спасибо.

Андромеда взяла три пачки таблеток от головной боли, сделав полупустую полку пустой на две трети. Я подождала ее снаружи. Когда Андромеда вышла, на лице ее отразились тоска и разочарование. Наверное, она надеялась, что я уйду. Но я никак не могла уйти.

— Сейчас покажу, куда ехать.

— Эвридика, скажи мне, что ты шутишь, хорошо?

Андромеда шла к машине быстрее меня, словно бы надеялась, что я отстану от нее в пути. Но я не была листом, упавшим с дерева или пластиковым пакетиком.

Она открыла дверь машины, и я сказала:

— Но если ты не поможешь, человек умрет. Очень хороший, смелый человек.

Андромеда закатила глаза, затем сказала:

— Тогда залезай уже в машину.

Мы ехали молча, я только говорила, где поворачивать. Рельсы, по которым двигался электромобиль, чуть потрескивали. Казалось, от напряжения, которое царило в машине. Мне нравилось кататься на машине и смотреть в окно за тем, как все меняется. В книгах и фильмах часто говорят о свободе, которую приносит с собой машина. Я никогда не чувствовала ничего такого. Весь Зоосад был снабжен сложной системой рельсов, по которым двигались электромобили, так что ни о какой свободе речи больше не шло, все было детерминировано, и если ты куда-то повернул, значит это уже кто-то предусмотрел, проложив здесь рельсы. Конечно, люди и раньше, используя обычные машины, редко нарушали правила дорожного движения или сворачивали с дороги в полный деревьев лес.

Но у них всегда была такая возможность. Пусть убийственная, пусть неразумная, но она была. Как желание спрыгнуть вниз, когда смотришь на мир с высоты.

Теперь все было определенно и предельно безопасно. На Свалке машин тоже стало мало. Воздух был слишком дорог, чтобы расходовать его вот так. Но там встречались дикие, не приученные к рельсам машины, которые могут сворачивать куда захотят, а не куда нужно.

— Объяснишь мне снова? — попросила Андромеда. Она постаралась скрыть свое раздражение. Я стала рассказывать все, как есть. Я уже несколько раз повторила основной посыл этой истории, поэтому стало ужасно скучно. Я принялась рассматривать таблетки в пакете. Одинаковые белые упаковки, пахнущие больницей. Все, кроме одной.