На ограниченномпространстве текста - ничего лишнего. Но как зримо дано описание... Мы непросто видим облик человека, но уже и угадываем характер, соотнося с тем, что исамим знаемо по опыту. И как неожиданно и выразительно созданное слово:просаливалась сквозь толпу... Это высший пилотаж словесного искусства.
Книга рассказов НаталииСухининой - нужная, полезная, добрая. Всякий, кто прочтёт, с этим неизбежносогласится.
Михаил Дунаев,
профессор МосковскойДуховной Академии
СЕРЁЖКИ ИЗ ЧИСТОГОЗОЛОТА
Марии семь лет. Онаходит, вернее, бегает в первый класс. Почему бегает? Не знаю. Наверное, потому,что ходить у неё не получается. Ноги несут сами, худенькие, ловкие, проворныеножки, они едва задевают землю, по касательной, почти пунктиром, вперёд,вперёд... Мария черноглаза и остроглаза, буравчики-угольки с любопытствомсмотрят на Божий мир, радуясь ярким краскам земного бытия и печалясь от красокневыразительных. Нравится ли ей её имя? Она его обожает. Мария... Как такое имяможет не понравится? Конечно, Машка, Маруся, Маня не так благозвучно, иной рази откликаться не хочется, но она откликается. Не откликнешься, а её звали туда,где интересно. Мария живёт в православной семье, у неё три старших сестры и ниодной младшей. Домашние любят её, но не балуют. Мария и сама понимает -баловство до добра не доведёт и усвоила с пелёнок, что довольствоваться надомалым. Она и довольствовалась, пока не наступил тот незабываемый день.
Она скакала через лужи,и ранец небольно стучал ей по спине, вот уж весело, так весело: её сегодня поматематике - не спросили! А ещё дома сегодня - пироги! Мария уходила в школу, асамая старшая её сестра Лена ставила тесто:
— Придёшь из школы, аони горяченькие...
Бывают же такие дни. Всёладится, даже через лужи прыгается легко и грациозно, вот сейчас какразбегусь... И - встала. И чёрные глазки-буравчики засветились восторгом.Навстречу Марии шла красавица. Её пепельные волосы струились по плечам, походкалегка и независима, в глазах — великодушное снисхождение ко всем человеческимслабостям вместе взятым. А в ушах - серёжки! Умопомрачение, а не серёжки!Мерцающие, вздрагивающие на солнце огоньки. Марии даже почудилось, что онизвенят. Как весенние капельки - звяк, звяк...
Сердце девочки забилосьпод синей, на синтепоне, курточкой громче, чем это звяк, звяк... Померклосолнце. Вкус ожидаемых пирогов стал неуместен и груб. Красавица прошла мимо,грациозно обойдя большую, сверкающую на солнце, лужу. А Мария остановилась передлужей в бессилии - не перепрыгнуть. Легкость в ногах сменилась свинцовойтяжестью. Она притащилась домой и с размаху запустила ранцем в зелёногомохнатого зайца, мирно сидящего на диване и равнодушно глазеющего на настенныйкалендарь с видами зимнего Торонто. Заяц смиренно затих под тяжестью мудрёныхМарииных учебников. А сама она, как была в куртке, свернулась рядом с зайцемкалачиком, отвернулась к стене и -заплакала горько. Пришла мама, села рядом.Молча положила руку на разгорячённую дочкину голову. Пришла самая старшаясестра, поставила рядом на столе тарелку с пирогами. Пришла самая младшая изстарших сестер, перепуганная:
- Ну чего ты, Маш, нучего ты?
Не было папы, он работалв вечернюю смену, и ещё одной сестры, она в институте. Собравшиеся вокруг диванаждали Марииных объяснений.
И они их услышали:
- Я хочу серёжки, -всхлипывая, выдавила из себя Мария, - маленькие, из чистого золота. Но вы мнеих никогда не купите... - и опять заревела, горько размазывая слёзы понесчастному лицу.
Вечером, когда собралисьвсе, а Мария, утомлённая потрясением дня, крепко спала, на кухне начался «советв Филях» о правильной тактике и мудрой стратегии. Конечно, серёжки для Мариисемейный бюджет не осилит. Да и зачем маленькой девочке такое баловство? Троедочерей выросли без этих капризов, и Машка перебьётся, надо поговорить с нейстрого. Кому? Папе? Старшей сестре? Маме? Маме.
- Ты знаешь, это оченьдорогая вещь и нам не под силу. А увидишь на ком-то норковое манто, тожезахочешь? Так не годится, мы люди православные, нам роскошество не на пользу.Вот вырастешь, выучишься, пойдёшь на работу...
Мария ужаснуласьдлинному пути к её заветной мечте. С ума сойти - вырасту, выучусь. Серёжкихотелось сейчас. Яркие огонёчки, золотые капельки прожигали сердце, и всладостной истоме оно ныло и роптало против материнской логики.
- Сто лет пройдёт. А ясейчас хочу! Ничего мне не покупайте, ни ботинки на зиму, ни свитер, ну купитесерёжки...
В голосе мамы зазвучалистальные нотки:
- Прекрати капризы. Ишьмоду взяла - требовать. Никаких сережёк ты не получишь.
Затосковала,запечалилась девочка-попрыгушка. И надо было ей встретиться скрасавицей-искусительницей? И вот ведь что интересно: жестокий мамин приговор«никаких сережёк ты не получишь» ещё больше распалил её сердечко. Ей хотелосьговорить только про серёжки.
Она вставала передзеркалом и представляла себя счастливую, улыбающуюся, с серёжками в ушах. Дзинь- повернулась направо, дзинь - повернулась налево.
- Ну купите...
- Маша, прекрати.
- Ну не надо мне зимнихботинок.
- Сколько можнотвердить об одном?
- Ну, пожалуйста...
Получила подзатыльник отсамой младшей из старших сестер. Поплакала. И - опять за своё.
Решение пришлонеожиданно. Она поняла, что ей никогда не разжалобить стойких в жёсткомупорстве домашних. Надо идти другим путём. И путь был ею определён.
Воскресный день выдалсясерый, тяжёлый, слякотный.
- Я гулять.
- В такую погоду?Только недолго.
Бегом, не оглядываясь, кэлектричке. Встала в тамбуре, уткнулась носом в стекло, только бы неконтролёры. Ей всего четыре остановки. Ей в Сергиев Посад. В Лавру. Кпреподобному Сергию.
Огромная очередь вТроицкий собор к раке с мощами преподобного Сергия. Встала в хвосте, маленькая,черноглазая девочка-тростиночка с самыми серьёзными намерениями. Она будетпросить Преподобного о серёжках. Говорят, он великий молитвенник, всех слышит,всех утешает. А она православная, крещёная, мама водит её в храм, причащает,она даже поститься пробует. Неужели она, православная христианка Мария, неимеет права попросить Преподобного о помощи? Пошёл дождь. Женщина, стоящаявпереди, пустила её под зонт. Потихоньку, потихоньку, к раке...
Упала на колени пожилаяженщина со слезами отчаянья - помоги!
Мария на минутуусомнилась в своём решении. У людей беда, они просят в беде помочь, а я -серёжки... У Преподобного и времени не останется на меня, вон народу-тосколько, и все просят - о серьёзном!
Но как только подняласьна ступеньку перед ракой, так и забыла обо всём, кроме серёжек. Подкосиладетские коленочки чистая искрения молитва. Глаза были сухи, но сердце -трепетно.
Дома беспокоились. НоМария решительно прошла на кухню и попросила есть. Домашние переглянулись -отпустило. А она на другой день поехала в Лавру опять. Прямо после школы, незаходя домой. Народу было меньше, и она быстро оказалась перед святой ракой.Опять просила - упорно и настырно. Третий раз - неудача. Марию в Лавреобнаружила подруга старшей сестры Лены.
- Ты одна? А домазнают?
Ну, конечно же,доложила. «А знаете, ваша Маша...» Мария получила за самоволие сполна. Онаупорно молчала, когда домашние допытывались, зачем она ездила в Лавру. Наконец,не выдержала и крикнула:
- Да серёжки я уПреподобного просила! Вы же мне не покупаете. Серёжки!
Начались долгиепедагогические беседы. Мама сказала, что у Преподобного надо просить усердия вучёбе, он помогает тем, кто слаб в науках. А ты, Маша, разве тебе не о чемпопросить Преподобного? Разве у тебя всё в порядке с математикой, например?
И опять Мариязагрустила. Мамина правда устыдила её, разве до серёжек преподобному Сергию,если со всей России едут к нему по поводу зачётов, экзаменов, контрольных?
И был вечер, тихий итеплый. Солнечный день успел согреть землю и она отдавала теперь накопленноеласковым сумеркам, вовремя подоспевшим на смену. Мама вошла в дом таинственная,молчаливая и красивая. Она долгим взглядом посмотрела на Марию, не поспешила,как обычно, на кухню греметь посудой, жарить и парить, а села на диван, обняладочку.
