– Не дело это, княже! – Свенельда было не так легко переубедить. – Не пропустят тебя печенеги. Переймут на волоках.

– Это мы еще посмотрим! Зато пока они будут сторожить меня на Днепре, ты степью пройдешь в Киев.

– Зачем тебе плыть самому, княже? – не сдавался князь-воевода. – Иди с нами. А с лодьями пусть воевода Серегей пойдет. Он хитрый. Вывернется как-нибудь. А ты Киеву нужен!

Святослав подошел плотную к Свенельду, положил руки ему на плечи, заглянул в глаза.

– Ты был мне хорошим наставником, князь-воевода, – сказал великий князь. – Так же, как Асмуд. Так же, как Серегей. И вы все учили меня: судьба дружины – это судьба князя. Я пойду водой, Свенельд. А ты – полем. Если я не дойду, значит, боги от меня отвернулись. Зачем Киеву князь, которого не любят боги?

Свенельд молчал. Понял, что переубеждать Святослава бесполезно.

– Я пойду водой, – еще раз повторил великий князь. – Но не до самого Киева. Встану на острове Хорса и буду ждать там тебя. А ты, воевода, дойдешь до Киева, соберешь воев, сколько надо, и на лодьях двинешь ко мне навстречу.

– А если копченые на тебя раньше нападут?

– Не думаю. Волок за Хортицей для нападения самый удобный.

– А если не поверят копченые, что у тебя золото? – усомнился Свенельд. – Если догадаются? Мне в степи от орды не уйти.

– Не догадаются, – качнул головой князь. – У копченых тут свои послухи есть. А коли нет, так им ромеи непременно подскажут, что хакан Святослав в Киев идет с малым войском и большой добычей. А с тобой мы полаялись, потому что я, жадный, всё золото под себя подгреб, с тобой делиться не захотел. Вот ты и обиделся, бросил меня и уехал.

– А если не поверят?

– Поверят. Они ведь по себе судить будут, копченые. Скажи, князь-воевода, ты можешь себе представить печежского большого хана, который бы двести мешков золота своему подханку доверил?

Свенельд покачал головой.

– Не можешь. Вот то-то.

Святослав помолчал немного и произнес уже не по-княжьи сурово, а мягко, по-дружески:

– Но если боги и впрямь от меня отвернулись… Отдай добычу моим сыновьям, князь-воевода. И еще… Поклянись, что поможешь Ярополку удержать киевский стол.

– Клянусь Перуном и Волохом, – торжественно произнес Свенельд, коснувшись седых усов, груди и рукояти меча. – Я буду с ним, пока жив. Или пока он не велит мне уйти.

– Благодарю тебя! – Святослав коснулся щекой щеки князь-воеводы и шепнул ему на ухо: – Только я дойду. Мы с тобой еще покажем ворогам, каковы наши мечи, друже! – И, отстранившись, снова превратился в сурового вождя. – Отправляйся, князь-воевода! Придешь – не медли! Один потерянный день может обернуться потерей всего.

Дружина Свенельда ушла вскоре после полудня, забрав почти всех коней.

Вряд ли кто-то из русов поверил, что Свенельд и великий князь поссорились по-настоящему. Но вот о том, что Свенельд увез с собой золото, драгоценности и всё, сколько-нибудь ценное, что можно было увезти в седельных мешках, знали только сам Свенельд, Святослав и Духарев с Поняткой, последние воеводы Святослава.

Вместе со Свенельдом ушли полочане и оставшиеся в живых хузары. Ушли в сурожскую степь, стараясь сразу же отойти как можно дальше от Днепра.

Лодьи Святослава должны были отплыть утром. Им спешить было некуда. Разведчики еще вчера видели впереди передовые дозоры печенегов.

Вечером того же дня Духарев велел послать за Йонахом.

– Вот что, сынок, – сказал он. – Возьми моего Калифа, пару заводных и скачи в Саркел. Твой отец должен быть там. Расскажи ему, как погибла Элда. И еще передай ему наказ князя: пусть поднимет всех, кого сможет, и спешно идет к нам. Скажи: великий князь в опасности. Скажи: если всё будет, как задумано, мы доплывем до острова Хортицы. Там и будем ждать.

– Это где большое капище? – уточнил Йонах.

– Точно. Дальше мы не пойдем. Дальше – волок, на котором печенеги на нас наверняка нападут. Так что станем на острове и будем ждать подмоги. Из Киева, если Свенельд первым поспеет. Или – твоего отца.

– А он точно – в Тмуторокани? – усомнился Йонах. – Не в Итиле?

Духарев наклонил голову, чтобы скрыть усмешку. Из его гридней только Йонах был способен так отреагировать на прямой приказ.

– Точно. Дойдешь? Вокруг полно копченых…

– Ха! Бог мне свидетель – через десять дней я буду в Саркеле!

– Надеюсь. Когда выедешь?

– Как стемнеет. – И добавил, словно извиняясь: – Ты верно сказал, батька, копченых вокруг – как лягушек на болоте.

– То-то и оно. Иди, собирайся. Если кто и сможет проскочить, так это ты, сынок. Только дойди, а уж за наградой дело не станет.

Молодой хузарин метнул на него пылкий взгляд, даже рот открыл…

Но спросить не рискнул. Сказал коротко: «Дойду, батька». И вышел из шатра.

Впрочем, Духарев и сам знал, какая награда люба сыну Машега. Данка…

Купеческая флотилия, к которой присоединился Дужка, подошла к последнему волоку. Печенегов на берегу было – черным-черно.

Только сошли на берег, сразу подлетел копченый.

Печенежский большой хан Курэй звал к себе старшего караванщика. Тот взял с собой золото на откуп и пошел. Попробуй откажи, когда тебя со всех сторон окружают копченые! Когда сотни всадников в мохнатых шапках стоят на высоком берегу и смотрят, как челядь, надрываясь, тянет на катках струги и лодьи, волочет на тележках товары… И только воля большого хана удерживает степняков.

Старейшина сам был из Киева. Хана Курэя знал не первый год. Вернее, был с ним знаком, потому что знать печенега невозможно.

Старейшину сопровождали десять воинов. Не для защиты (от большого хана не защитит и тысяча) – для почета.

Среди этих десяти был Дужка.

Курэй сидел на кошме у входа в свой шатер. Это было хорошим знаком. Значит, большой хан собирался говорить, а не резать.

Старшему караванщику бросили на траву кусок войлока: садись. Это тоже было добрым знаком.

Разговор начался тоже хорошо.

Большой хан осведомился, как здоровье караванщика, его сыновей, стад, жен, челяди… Старейшина отвечал с большой почтительностью, слова подбирал очень тщательно. Любая оговорка могла стоить больших денег… Или многих жизней.