Тохтамыш усмехнулся. Что ж, раз так случилось, стоит ли расстраиваться. Тем более он предполагал, что сегодняшнее дело именно так и закончится, потому что шел на этот шаг продуманно.

С той поры, как при поддержке Хромого Тимура объявил он себя ханом Белой Орды, каленым железом жгла душу мечта завладеть всей Золотой Ордой. Чувствуя его силу и угадывая далеко идущие намерения, льнули к Тохтамышу эмиры, мурзы, бии и батыры из родов, кочевавшим по просторам подвластных ему степей. Но хан не торопился ввязываться в борьбу с Мамаем. Тот был грозен и обладал достаточно большим войском, чтобы без страха выступить навстречу.

И теперь, когда весть о поражении Мамая, разнесенная по степи словно сказочным крылатым тулпаром, достигла его ушей, Тохтамыш не мешкая двинул свои тумены в сторону Сарай-Берке и, не встретив сопротивления, занял его. Тот, кому принадлежала древняя столица Золотой Орды, по неписаному закону становился и ее ханом. Но Тохтамыш хорошо понимал, что называться ханом – это еще не значит быть им. Мамай потерпел от русских поражение, но он по-прежнему владел большей частью земель, некогда принадлежавших Золотой Орде. В его руках оставался Крым, Северный Кавказ, низовья рек Днепра и Дона. На его землях стояли богатые торговые города Хаджи-Тархан, Азак, Кафа. Через них текло золото в казну Мамая, а это значит, что пройдет совсем немного времени, и он вновь обретет силы, чтобы продолжить борьбу и с русскими княжествами, и с ним, Тохтамышем. Чтобы окончательно сделать Золотую Орду своей и объединить роды под одной рукой, как это было при Берке и других прославленных в степи ханах, следовало, не откладывая надолго, покончить с Мамаем.

Хорошо знал Тохтамыш сильные и слабые стороны своего врага, а потому тщательно стал готовиться к встрече с ним.

У него было большое преимущество перед Мамаем – не он потерпел поражение на Куликовом поле, а потому ему не приходилось все начинать заново. Но следом пришла ясная и пугающая мысль, что битву-то проиграл не Мамай, а Золотая Орда. Именно против нее поднялись русские, и совсем неважно, какой хан стоял во главе золотоордынского войска. Значит, даже уничтожив Мамая, Тохтамышу предстояло, рано или поздно, столкнуться с Русью, чтобы снова бросить ее под копыта своих туменов. Получая земли, которыми сейчас владел Мамай, Тохтамыш получал и его заботы.

Услышав о бегстве от Мамая батыров Кенжанбая и Караходжи, Тохтамыш сразу же велел привести их в свой дворец.

Он знал, что Кенжанбай принадлежал к роду кенегес, который когда-то кочевал в степях близ Кумкента и лишь лет пятнадцать назад ушел в земли, ныне подвластные Мамаю. Знал он и о том, что батыр дружен с Едиге, потому что в детстве они знали друг друга.

После обычных приветствий, положенных по степным обычаям, хан отпустил всех приближенных, оставив при себе только Едиге.

– Славные батыры, – сказал он, – я хочу услышать рассказ о Куликовской битве от вас, видевших все своими глазами.

Рассказывать начал Кенжанбай. Тохтамыш слушал его, не перебивая, внимательно, стараясь все представить зримо, чтобы понять, в чем была главная ошибка Мамая. И когда наконец батыр умолк, хан спросил:

– Так что же стало главной причиной поражения?

Кенжанбай нерешительно посмотрел на Тохтамыша, словно раздумывая, стоит ли открываться перед ним до конца. Потом медленно сказал:

– Мне кажется, что с русскими княжествами не стоило начинать войну.

Хан нахмурился. Ему явно не понравился ответ:

– Почему?

Батыр замолчал, словно собираясь с мыслями. Тохтамыш не выдержал первым:

– Не хочешь ли ты сказать, что русские княжества сделались настолько сильными, что Золотая Орда уже не страшна им?

– Даже сильный человек может стать на какое-то время слабым, если его одолел недуг… – уклончиво ответил Кенжанбай.

Тохтамыш понял, что имел в виду батыр, говоря эти слова. Золотую Орду раздирали междоусобицы.

– У Мамая было войско, численностью превосходящее русское. И, кроме того, конница, не знающая себе равных. В умелых руках она способна сокрушить на своем пути все… – нетерпеливо сказал хан.

– Все это так, но князь Дмитрий имел засадный полк, о котором ничего не знал Мамай…

Едиге покачал головой:

– Мне кажется, это была его главная ошибка. Воин, когда у него меньше сил, чем у врага, придумывает хитрость. Зная, что у русских воинов не столько, сколько у него, Мамай должен был подумать об этой истине и побеспокоиться, чтобы князь Дмитрий не постарался именно хитростью уравняться в силах. Врага всегда надо считать сильнее себя и никогда не верить глазам. И воинам нельзя говорить, что враг слаб, потому что это делает их беспечными, отнимает мужество. Времена меняются. Сейчас нельзя бросать в битву сразу все войско. Предводитель должен думать о неожиданностях и превратностях судьбы. Если бы так поступил Мамай и оставил в запасе достаточное количество воинов, десятитысячный русский полк не смог бы повлиять на исход битвы.

Тохтамыш задумчиво посмотрел на Едиге. Все очень правильно говорил батыр… Воины не напрасно уважают его и всегда охотно выполняют его приказы… Захочет ли такой человек долго ходить в эмирах, которому подчиняется только левое крыло золотоордынского войска? Не замахнется ли он однажды на все? По уму он достоин стать лашкаркаши – командующим всем подчиненным Тохтамышу войском. Но такой человек опасен. В нем надо быть уверенным, как в себе самом, а потому Едиге следует испытать.

– Мамай поступил иначе, – сказал Кенжанбай. – Он сделал так, как привык делать, – бросил в битву все силы, какие у него были, желая сразу же смять и уничтожить русских…

– Если бы они все были перед ним, быть может, так бы и следовало поступить… – возразил хан.

Никто не стал оспаривать сказанное Тохтамышем.

– И еще была одна ошибка, которая стоила Мамаю победы, – сказал Кенжанбай. – Заключив союз с литовским князем Ягайло и рязанским Олегом, он не проявил должной твердости, и они, почувствовав это, не пришли в назначенный час на поле битвы. А ведь войско каждого из них – это сильное войско.

– Гяуры! – проворчал Едиге. – Чего другого можно было от них ожидать…

– Меня интересует другое… Разве не знал Мамай, что невозможно опрокинуть вражеский строй конницей, если воины стоят плечом к плечу, ощетинившись копьями?

– Знал. И на этот раз он не бросил ее сплошным потоком на русских. Он построил свое войско в форме журавлиного клина, на острие которого находился отборный отряд из пятисот всадников, защищенных кольчугами. Даже кони имели железные нагрудники. Отряд должен был пробить брешь в рядах русского войска. Хотя бы небольшую и ненадолго. Стремительно развернувшиеся крылья клина охватили бы тогда распавшиеся полки и легко уничтожили их… Но русские устояли… Многие воины потеряли коней, а пеший степняк уже не воин. В рукопашной битве нет русским равных… Быть может, все закончилось бы и раньше, но нас было все-таки больше. Мамай велел попробовать заманить русских отступлением, но они не бросились в погоню и не нарушили свой строй. Было похоже, что князь Дмитрий угадывал все, что задумал Мамай, и не мы, а он определял, как должна идти битва. В один миг, когда Мамай послал на русские полки левой руки воинов из своей личной охраны, казалось, что наконец счастье улыбнулось нам. Это я видел сам, потому что был там. Но именно в это время появился засадный полк, и уже ничто не могло изменить исхода битвы…

– Неужели Мамай и вправду поверил, что московский князь поставил на поле битвы все свое войско? – спросил Едиге.

– Мне трудно отвечать за его поступки…

– Где же тогда был славный батыр Кенжанбай? – в голосе Едиге послышалась чуть заметная насмешка.

Тот вскинул голову. Он действительно считался одним из самых смелых батыров по всей Дешт-и-Кипчак, а в стрельбе из лука ему вообще не было равных.

– Мы верили Мамаю.

Тохтамыш исподлобья посмотрел на Кенжанбая:

– Вы, наверное, и покинули его сейчас за то, что он не оправдал ваших надежд?