— Не разговаривай со мной, — пробормотал Тони и еще крепче сомкнул веки, лицо его все сжалось от напряжения и стало пунцовым.

— Встряхнись хоть немного, — взмолилась она. — Тебе следовало сейчас быть уже давно в постели. Хочешь завалиться в кроватку, Тони? Например, со мною? — Она положила руку ему на плечо; тогда он мало-помалу стал отодвигать свое плечо, пока рука ее совсем не повисла в воздухе. — Ты помнишь, что ты мне говорил: что я тебя люблю за то, что ты еще пока не настоящий мужчина? Так вот, Тони, ты самый настоящий мужчина. Кто-кто, но я-то это знаю, кто лучше меня способен в этом разобраться? И я всегда скажу тебе напрямик, когда ты — настоящий мужчина, а когда нет, если такое с тобою сможет случиться. Но пока что, если не считать сегодняшнего случая, ты был даже чем-то большим, чем мужчина. Знал ли ты раньше о том, что восемнадцатилетний парень способен испытать семь оргазмов за одни сутки? — Она ждала, но он ничего не отвечал. — Так вот, это очень неплохое достижение, — заметила она.

Вдруг Тони оживился.

— Знаешь что? Оказывается, есть еще одно Божество над почитаемым нами Божеством. Такое, что объемлет в себе все четыре.

— Какие четыре? Что за четыре?

— Четыре Манифестации, четыре Боговоплощения. Наставника, Заступника, Странника-по-Земле…

— А кто же четвертый?

— Форморазрушитель.

— Ты хочешь сказать, что тебе дано общаться с богом, который совмещает в себе Форморазрушителя с остальными тремя? Но ведь это невозможно, — Тони. Все они — добрые боги, а Форморазрушитель — воплощение вселенского зла.

— Я это знаю, — угрюмо произнес он. — Вот почему то, что мне видится, причиняет мне такие душевные муки. Бог-над-богом, которого никто не в состоянии постичь, кроме меня. — И он снова постепенно, как будто даже внешне незаметно погрузился в свой транс и перестал с нею разговаривать.

— Как же это получилось, что только тебе дано видеть такое, что недоступно никому другому, и вместе с тем самонадеянно считать, что такое существует на самом деле? — спросила Сюзи. — Спектовский нигде даже словечка не обронил о существовании подобного сверхбожества. Мне кажется, это все в твоем собственном сознании так перепуталось. — Ей стало вдруг как-то не по себе, холодно и неуютно, да еще и сигарета опалила край губы: она, как обычно, слишком много курила. — Давай лучше ляжем в постель, Тони, — решительно заявила она и одним движением загасила сигарету. — Ну давай. — Наклонившись, она подхватила его за подмышки. Но он оставался безучастным. Как камень.

Шло время. Он все продолжал свое общение с потусторонними силами.

— Господи! — В сердцах воскликнула она. — Ну и черт с тобой! Я ухожу. Спокойной ночи. — Поднявшись, она быстро прошла к двери, отворила ее, задержалась, наполовину переступив порог. — А ведь мы могли бы так славно позабавиться, если бы легли в постель, — жалобным тоном произнесла она. — Неужели есть во мне что-то такое, что тебе не нравится? Только скажи, я в состоянии устранить собственные недостатки. Я вот совсем недавно вычитала из книг — оказывается есть еще несколько таких способов, о которых даже я не догадывалась. Давай я тебя научу им. Судя по всему, они сулят неслыханные наслаждения.

Тони Дункульвельт открыл глаза и стал, не мигая, изучающе на нее глядеть, по выражению его лица она не могла разобрать, какие чувства им владеют, и это ее немало встревожило. Она вся съежилась, задрожала и стала растирать свои обнаженные руки.

— Форморазрушитель, — произнес Тони, — безусловно, не Бог.

— Я это и без тебя понимаю.

— Но этот «Безусловно-не-Бог» тем не менее тоже является категорией бытия.

— Раз ты так считаешь, Тони, значит так оно и есть.

— А понятие «Бог» включает в себя все категории бытия. Следовательно, Бог может быть и «Безусловно-не-Богом», что уже лежит за пределами человеческой логики и возможностей человеческого мышления. Но мы интуитивно чувствуем, что это так. Ты разве этого не чувствуешь? Разве ты была бы против некоего Цельного, Единого, что преодолевало бы нашу жалкую раздвоенность? Ведь настоящий, внутренне непротиворечивый монизм лучше нашего низменного дуализма! Спектовский был великим мыслителем, но даже и ему не удалось разглядеть более совершенную монистическую структуру, которая существует на более высоком плане бытия, чем дуализм. Да, вне всяких сомнений, существует Бог более высокого порядка! — Торжественно провозгласил он, продолжая смотреть на Сюзи. — А что ты думаешь об этом? — спросил он несколько застенчиво.

— Я думаю, что это просто замечательно, — с энтузиазмом откликнулась Сюзи. — Это ведь так грандиозно — впадать в транс и получать возможность постигать то, что постигаешь ты. Тебе следовало бы написать книгу и сказать во свеуслышание, что то, о чем толкует Спектовский, неверно.

— Это вовсе не неверно, — возразил Тони. — Оно просто не укладывается в то, что удается видеть мне, оно лежит за его пределами. Когда забираешься на столь высокий уровень, возможно равенство двух противоположностей. Именно это я и пытаюсь раскрыть.

— А ты бы не мог раскрыть это завтра? — все еще дрожа и продолжая массировать голые руки, спросила Сюзи. — Мне так холодно, я так устала, у меня уже произошла сегодня вечером такая ужасная ссора с этой мерзавкой Мэри Морли, так что — давай, пожалуйста, не упирайся. Давай поскорее залезем в постель.

— Я пророк, — изрек Тони. — Как Иисус Христос, как Моисей или Спектовский. Мир меня никогда не забудет. — Он снова закрыл глаза.

Тусклая свеча замерцала и почти погасла. Он этого даже не заметил.

— Если ты пророк, — сказала Сюзи, — то сотвори чудо. — Она когда-то читала в «Библии» Спектовского что-то в таком духе, о пророках, наделенных чудодейственными способностями. — Докажи это мне, — сказала она.

Тони приоткрыл один глаз.

— Для чего это тебе вдруг так понадобилось знамение?

— Мне не нужно никакого знамения. Я хочу увидеть чудо.

— Чудо, — глубокомысленно произнес он, — и есть знамение. Ладно. Я сделаю что-нибудь такое, чтобы доказать тебе. Он обвел взглядом комнату, выражение его лица теперь стало искренне негодующим. Она поняла, что только сейчас полностью его разбудила. И что это ему очень не понравилось.

— Твое лицо становится черным, — сказала Сюзи.

Он, как бы пробуя, прикоснулся ко лбу.

— Оно становится красным. Но свет от свечи не содержит в себе весь цветовой спектр, поэтому оно и кажется черным. — Он как-то незаметно поднялся на ноги и стал медленно прохаживаться по комнате, потирая пальцами нижнюю часть шеи.

— Сколько времени ты так просидел? — спросила она.

— Не знаю.

— Это верно. Ты потерял всякое представление о времени. — Она вспомнила, что когда-то он сам говорил ей об этом. Только одно это привело ее в ужас. — Так вот, — сказала она. — Преврати вот это в камень. — Она нашла буханку хлеба, она двинулась к нему, чувствуя охватившее ее озорство. — Можешь это сделать?

— Это чудо, обратное тому, что совершил Иисус Христос, — торжественно заявил Тони.

— Так можешь это сделать?

Он взял у нее буханку хлеба и, держа ее перед собой обеими руками, стал пристально на нее глядеть, шевеля при этом губами. Все лицо его исказилось, подчеркивая чудовищность предпринятой им попытки. Оно еще более почернело, глаза совсем потухли и стали непроницаемыми отверстиями в черепе, в которых зияла непроглядная тьма.

Буханка хлеба подскочила вверх, вырвавшись из его рук, стала подниматься, пока не зависла у него над головой… Она вся затрепетала, как бы подернулась дымкой, а затем камнем плюхнулась на пол. В самом ли деле камнем? Сюзи стала на колени, пытаясь это выяснить. На какое-то мгновение ее даже охватило опасение, что освещение комнаты вот-вот и ее саму ввергнет в состояние гипнотического транса. Буханка хлеба исчезла. То, что покоилось на полу, оказалось крупным гладким камнем, отполированным горным потоком обломком скалы.

— Бог ты мой, — непроизвольно вырвалось из нее полушепотом. — Смогу ли я его поднять? Может быть, это опасно?