Мои блуждания кончились довольно скоро. Я наткнулся на ключницу, женщину с чистым, красивым, каким-то даже благородно утонченным лицом, но маленькую и обезображенную горбом.

– Что тебе, государь-батюшка? – остановила она меня вопросом, когда я заглядывал в одну из камор.

– Боярыню ищу, – ответил я, – я с ней вместе приехал.

– Ее сейчас лучше не тревожить, – скорбно вздохнув, сказала красавица-ключница. – Скажи мне, может я чем помогу?

– Нам бы с товарищем поесть и баньку истопить...

– Я прикажу, – пообещала она.

Поблагодарив, я вернулся в свою светелку. Кузьма, истомленный дорогой и раной, заснул. Я тоже прилег на лавку. Время было уже вечернее, хотя на дворе было еще светло. От нечего делать я вытащил из ножен добытую в бою саблю и стал ее осматривать. Однако полюбоваться желанной, дорогой игрушкой мне не удалось, к нам заглянула горбатая ключница и пригласила в трапезную светлицу. Я разбудил Кузьму, он встал, и мы прошли в комнату с окошками (отсюда происходит и слово «светлица») и большим обеденным столом, и общими лавками вдоль него.

Боярская столовая во всем напоминала княжескую, и разнилась только масштабом, была поменьше. Мы с Кузьмой не стал чиниться местами и сели друг против друга. Последнее время я был на полуголодной диете, усугубленной великим постом, потому готов был съесть что угодно и в любом количестве. Подавала нам степенная женщина с поясными поклонами, каждый раз опуская правую руку до пола. Все было прекрасно, за исключением еды. Из-за отсутствия хозяев господских блюд не готовили и кормили нас «людскими кушаньями». Однако пища была обильна и вполне съедобна, так что я после еды едва выполз из-за стола.

Не успели мы вернуться в свою комнату, как ключница пригласила нас мыться. Кузьма, несмотря на слабость, охотно согласился составить мне компанию. Мы вышли на широкий огороженный двор частоколом, и слуга отвел нас в баню. Стояла она отдельно от остальных хозяйственных строений и была достойна русской знати.

Впервые на моем опыте в парной и моечном отделении было светло. Освещались они верхними слюдяными окнами. Для выхода излишнего пара предусмотрели даже окошечко под потолком, которое управлялось снизу. На лежанки были положены сенники из тонкого полотна с ароматными травами, потому дух был пряно-насыщенный.

Очаг с камнями был искусно выложен, с хорошей инженерной задумкой. Только мы разделись, банщик плеснул на камни настоянную на многих травах воду, и помещение наполнилось необычным, пьянящим ароматом.

Мы с Кузьмой легли на сенники, банщик взмахнул березовыми вениками, и начался праздник плоти...

Возвращаясь после бани, я впервые не пожалел, что променял новые времена на угрюмое, кровавое средневековье.

– Батюшка! Тебя боярыня кличет, – произнес у меня над ухом нежный женский голос, и легкая рука коснулась плеча.

Я открыл глаза и увидел рядом с собой горбатую ключницу. Она, склонив голову, внимательно смотрела прямо мне в лицо.

– Доброе утро, – сказал я, – приподнимая голову с мягчайшей пуховой подушки.

Ключница улыбнулась, приветливо кивнула и засеменила прочь из нашей светелки.

Я встал и сладостно потянулся. Кузьма уже не спал.

– Как ты? – поинтересовался я.

– Твоими молитвами, – ответил он, – заживает, как на собаке.

– Это хорошо. Я же говорил, что ты скоро выздоровеешь.

Моя постиранная и отремонтированная одежда лежала аккуратно сложенной на лавке. Я быстро оделся и пошел искать воду умыться. С этим вышла промашка, утренние умывания еще не вошли в моду, и мне составило немало труда объяснить слугам свою утреннюю прихоть. В конце концов, ни от кого не добившись толку, я умылся непосредственно в бане, где было еще тепло, и хранился запас воды.

– Как спал-то, батюшка Алексей Григорьевич? – спросила меня Наталья Георгиевна, когда я вошел в ее покои.

– Спасибо, хорошо.

– Прости, что велела разбудить, но у меня до тебя нужда.

– Слушаю.

– Я хочу послать дворовых за телом Ивана Михайловича и за детьми, да не знаю пути.

Мне идея не понравилась в принципе.

– У тебя что, есть дружина?

– Почто, я, чай, не царица, – ответила Наталья. – Снаряжу холопов с подводами. Они и поедут.

– Если их не перебьют по пути казаки или твои недруги.

Наталья Георгиевна задумалась, потом признала:

– Пожалуй, твоя правда, только мне-то что же делать?

– Подумаю, посмотрю, что за мужики у тебя, может быть, удастся научить их обращаться с оружием. Сделаем дружину, я с ними и съезжу...

– А и то дело, попробуй, научи, а то без мужа мы совсем остались без защиты.

– Сейчас давай позавтракаем, а потом вели собрать молодых мужиков и парней покрепче.

Так и сделали. Часа через два у боярского крыльца собралось человек тридцать особей мужеского пола из холопов и крестьян вотчинного села. Я вышел посмотреть на будущую дружину. Народ сюда и правду согнали крепкий и молодой. Я спустился в толпу и поклонился рекрутам. Мне чинно, без подобострастья ответили.

– Вы уже слышали, что лютые враги убили вашего боярина Ивана Михайловича? – спросил я у рекрутов.

Мне вразнобой закивали.

– Слышали, – ответил один за всех рослый парень с умными глазами. – Вечная память боярину, добрым был господином.

– Так вот, боярыня повелевает, чтобы мы отправились за ее детками и телом боярина.

Мужики молча слушали, никак не выражая своего отношения к приказанию Морозовой.

– Дело это непростое, – продолжил я, – кругом много врагов: татары, казаки и всякий сброд, нужны самые сильные и смелые.

– Дело нехитрое, – опять за всех ответил давещ. ний сметливый парень. – Исполним в лучшем виде.

– Исполнить-то исполним, только для этого нужно уметь воевать, не ровен час, самих перебьют или в полон угонят, – сказал я и замолчал, ожидая их реакции.

Мужики начали переговариваться, а некоторые и ухмыляться.

– Волков бояться – в лес не ходить, – весело заявил кудрявый красавец в холщовой ферязи с разноцветными завязками на груди и высокой войлочной шапке. – Уж как-нибудь справимся.

– А со мной справишься? – поинтересовался я для затравки.