– Можно, конечно, может, женихов себе приищите, а я за приданым не постою, – пошутил я.

– А новенькую отпереть? – опять спросила та же одалиска.

– Какую новенькую? – не понял я.

– Ту, что в тереме запертая сидит.

– Господи, еще одна на мою голову, – подумал я, а вслух сказал: – Конечно, выпустите.

– Боязно туда идти, да нам самим и дверей не открыть – произнесла девушка, почему-то смутилась и покраснела.

– Пошли, покажете, где ее заперли.

Вся стайка жертв мужской сексуальной агрессии суетливо бросилась показывать темницу очередной мученицы, а я, чувствуя себя товарищем Суховым из фильма «Белое солнце пустыни», пошел следом за своим новоявленным гаремом. «Темница» или, вернее, «светлица» находилась в одной из дурацких башенок на самом верху дома. Дверь оказалась запертой тем же самым способом, что и в спальню. Я потянул веревку, вытянул тайный штырь и, пригнувшись, вошел в тесную коморку с узким стрельчатым окном. Лица женщины, которая встала навстречу, против света было не разглядеть.

– Здравствуй, милая! – как можно доброжелательнее сказал я.

– Здравствуй, Алеша, – тихим голосом ответила женщина и сделала маленький шажок в мою сторону.

В груди у меня похолодело, и разом стали ватными ноги.

– Аля! – только и смог произнести я. – Алечка!

Потом меня словно бросило вперед, и я сжал ее в объятиях. Жена вздрогнула, на какой-то миг у нее напряглись плечи, но тут же расслабились, и она прижалась ко мне.

– Аля, Аля! – бессмысленно повторял я в те моменты, когда отрывал губы от любимого лица. – Неужели это ты!

В дверях толпились взволнованные одалиски, жадно следили за нами, переговаривались, но все это было неважно, воспринималось краем сознания. Главное было то, что я все-таки нашел ее, что, наконец, мы вместе.

– Дай я на тебя посмотрю, – попросил я, когда начало проходить состояние шока, и повернул любимую лицом к свету.

С последней нашей встречи Аля совсем не изменилась. То же тонкое личико и тени под глазами.

– Ты такая же, совсем не изменилась.

– Да, да, – шептала она, – наконец мы встретились.

– Это моя жена, – зачем-то сказал я толпящимся в дверях девушкам. Потом спросил у Али: – Как ты сюда попала?

– Это неважно, – ответила она, – главное, что мы встретились...

Разговаривать и тем более целоваться при таком стечении народа было неловко. Глаза зрительниц горели как фонарики. Я слегка отстранился от жены, спросил:

– Как ты себя чувствуешь?

– Хорошо. У меня все хорошо, как ты?

– Спасибо, нормально.

Разговор явно не ладился. Может быть, оттого, что все произошло так неожиданно. Нужно было о чем-то говорить, чтобы прикрыть неловкость:

– Как сын?

– У него тоже все хорошо, растет помаленьку, – ответила она, улыбаясь и ласково заглядывая мне в глаза. В этот момент я понял, что она все-таки изменилась, если не внешне, то внутренне. Оно и понятно, бедной девочке пришлось столько пережить!

– Где он? – спросил я о сыне, которого никогда не видел. Мы с женой растерялись во времени, еще когда она была только им беременна. С тех пор не могли встретиться. Ей удалось из восемнадцатого века вместе с ребенком попасть в Москву, в мою квартиру, а я в это время строил коммуну в послереволюционной России.

– Гостит у родственников, – неопределенно ответила Аля, продолжая приятно улыбаться.

– Родственников? – удивленно переспросил я. – Каких еще родственников?

– Ты их не знаешь.

Я открыл, было, рот, чтобы уточнить, какие у нее, круглой сироты, родившейся в восемнадцатом веке, нашлись родственники в семнадцатом, но ничего не спросил. Решил, что со временем все и так выяснится.

– Я люблю тебя, – отчетливо подумал я и посмотрел ей в глаза.

Она почему-то никак не отреагировала на это признание, продолжала все так же нежно улыбаться. Это меня удивило еще больше, чем появление таинственных родственников. Дело в том, что моя жена умеет читать чужие мысли. Этот дар она получила от старушки знахарки по имени бабка Ульяна. Именно Ульяны. Этот подарок она получит от девчонки, что сейчас нянчится с детьми Морозовой, через сто девяносто пять лет!

– Ты разучилась понимать? – спросил я, не уточняя, что именно.

– Я все прекрасно понимаю, – не уточняя, уверила Аля, видимо, для того, чтобы не выдавать посторонним свои способности. – Я так ждала нашей встречи!

– Я тоже, – ответил я, начиняя запутываться в своих ощущениях. Что-то здесь было не то и не так. Мы помолчали, глядя друг на друга. Потом она спросила:

– А где боярин ?

– Какой боярин, Меченый, что ли?

– Здешний, хозяин, – уточнила она, видимо, не пожелав называть его неуважительным прозвищем.

– Погиб, – коротко ответил я.

Ее плечи под моими руками напряглись, стали твердыми.

– Как, как погиб! – воскликнула жена с неподдельным волнением.

– Не волнуйся, теперь все будет хорошо, его убили... Он там, внизу...

– Кто? Кто его убил?

– В бою, – неопределенно ответил я, не уточняя свое авторство.

Почему-то я не сказал правду, да и не нужно было Але говорить вслух, она сам могла прочитать мои мысли. Другое дело остальные пленницы, у которых с убитым были свои, может быть, не всегда неприятные отношения.

Почему-то Аля опять не поняла, о чем я подумал, и продолжала бессвязно, взволнованно говорить:

– Как же так, убили! Он сам кого хочешь убьет! Нет, этого не может быть!..

Я удивленно смотрел на ее неподдельно расстроенное лицо и ничего не мог понять. Неужели Меченый так ее запугал, что она поверила в его непобедимость? Или это синдром жертвы и палача?

– Он внизу, его готовят к похоронам. Можешь сама пойти посмотреть. Теперь тебе нечего бояться!

– Да, да, пойду... – бормотала она, потом внимательно посмотрела на меня и внезапно успокоилась. – Ты, Алешенька, за меня не волнуйся, это я так, я просто испугалась.

Тело ее расслабилось, как будто его отпустила внезапная спазма. Она вновь стала похожа на саму себя.

– Так кто же его все-таки убил? – неожиданно спокойно спросила Аля.

– Тебе это непременно нужно знать?

– Да, нужно.

Тихо, чтобы не услышали толпящиеся в дверях женщины, я признался: