– А я уже нашла, – опять задержала меня кареглазая.

– Когда же ты успела?

Девушка кокетливо повела плечами и сделала жест, долженствующий означать, что для нее женихи не проблема.

– А сколько за нами дашь? – вместо ответа спросила она.

– А сколько нужно?

– А сколько не жалко!

Вопрос поставил меня в тупик и отвлек от мыслей об Але.

– Пять ефимок хватит?

– Премного вам, боярин, благодарны, – низко поклонившись, ответила девушка. Она даже покраснела от удовольствия и победоносно посмотрела на подруг, слушающих наш разговор.

– А мне, боярин? – вышла из толпы очередная жертва сексуального насилия.

– Все получат по пять ефимок. У тебя что, тоже жених есть?

– А то!

Было похоже, что в огороде Меченого, кроме него, паслись и другие козлы.

– Ну, что же, счастья вам и согласия.

На этом активная фаза моей деятельности кончилась, и я вернулся в свои покои. Там уже с едой ждала кухарка, неряшливо одетая баба с заячьей губой. Еда оказалась свежей и отменно приготовленной.

– Спасибо, очень вкусно, – поблагодарил я, расправляясь с ужином.

– А то! – доброжелательно кивнула она. – Ешь на здоровье. Боярин, ты не знаешь, под кого мы теперь пойдем?

– Нет, не знаю.

– А ты сам не желаешь нами володеть? Я слыхала, что баба твоя здесь обретается. Оставайся...

– Я подумаю.

Утром я встал, как только рассвело, и вышел наружу. Аля ко мне так и не пришла. Все это было в высшей степени странно. Бросившись друг к другу, мы тут же почувствовали себя совершенно чужими. С вечера я еще надеялся, что она придет, и все объяснится, но к ночи ждать перестал. Кроме обиды, появилось раздражение, которое я не знал, на ком сорвать.

Когда я пришел в большой дом, там уже все встали. Приготовление к похоронам шло полным ходом. Плотники за ночь сделали-таки гробы, в них положили покойников и теперь ждали попа из соседнего села на панихиду. На кухне готовили еду к поминкам. Я без дела ходил по первому этажу в надежде встретить жену. Но ни ее, ни пассий Меченого здесь не было. Замотанный и задерганный староста торопливо поклонился, когда мы столкнулись в сенях, и, не останавливаясь, побежал по своим делам. У меня появилось чувство, что мне как мавру, сделавшему свое дело, остается удалиться. Что я и сделал.

Заняться было решительно нечем. Тогда я решил найти нарочного, чтобы отправить в Коровино, успокоить Минина, что со мной все в порядке. Увы, никто из тех, к кому я обращался, не пожелал лишить себя удовольствия присутствовать на похоронах помещика и, главное, участвовать в тризне.

Мои посулы хорошо заплатить никого не интересовали. Деньги играли столь незначительную роль в жизни крестьян, что интересовались ими только самые продвинутые. Основным трудовым стимулом, как и при социализме, была выпивка.

Все, кто мог передвигаться на своих двоих, или уже находились на барском дворе, или туда стремились. В избах и дворах оставались только древние старики и грудные дети. Побродив по пустеющей деревне, я вернулся на барский двор в народные гущи. Священник только что приехал на настоящей колымаге.

Я впервые видел этот экипаж, название которого сохранилось в языке, как обозначение чего-то громоздкого, неуклюжего. Действительно, это было весьма странное транспортное средство, домик, стоящий на высоких осях. Внутри колымага была обита красным сукном и малиновым бархатом, у нее по бокам находились двери, в которые были вставлены слюдяные окна с шелковыми занавесами.

Священник спускался из этого сооружение задом, по лесенке и, только оказавшись в безопасности на земле, повернулся к нам ликом и начал благословлять мирян. Это новое красочное зрелище привлекло во двор всех участников похорон и, главное, предстоящей тризны. Я надеялся, что и Аля выйдет под благословение, и мы, наконец, объяснимся, но ее по-прежнему не было.

Вместо нее явились все три невесты из числа раскаявшихся блудниц, чтобы пользуясь оказией, просить священника повенчать их с избранниками. Увидел я и женихов – совсем молодых парней, привлеченных, думаю, не столько приданым, сколько предстоящими плотскими радостями с красивыми и опытными девами.

Чтобы не выделяться из общей массы, я, как и все, подошел под благословение священника. Батюшка, старичок с добрым, простодушным лицом, щедро раздавал крестные знамения и давал целовать свою пухлую, мягкую руку.

– Это ты, сыне, привез убиенных? – спросил он меня.

– Я, отче.

– Как они преставились? – поинтересовался поп.

– Естественным путем, – серьезно ответил я. – Можно сказать, способом усекновения живота своего.

– Бог дал – Бог взял, – горестно вздохнув, сказал на это батюшка.

– Алеша, – позвал меня знакомый голос, и легкая рука прикоснулась к плечу, – нам нужно поговорить.

Забыв о священнике, я быстро обернулся. Аля, улыбаясь своей прежней, чуть смущенной улыбкой, стояла у меня за спиной.

– Не видел, когда ты подошла, я ждал тебя еще вчера, – со скрытым упреком сказал я.

– Прости, но я очень плохо себя чувствовала.

– Да, да, конечно. Я понимаю...

– Пойдем отсюда, здесь слишком много народа.

– Может быть, тогда в гостевую избу, там никого нет?

– Пошли.

Мы вышли из толпы, окружавшей колымагу. Я хотел взять жену за руку, но она незаметно ее убрала. Я сделал вид, что не заметил ее жеста и просто пошел рядом. К сожалению, у меня на совести было много чего, что должно было очень не понравиться любой жене, и это второй день угнетало меня. С ее способностью читать мысли она вполне могла узнать о моих романтических приключениях с другими женщинами и имела полное моральное право относиться ко мне, мягко говоря, сдержанно.

– Я недавно встретил бабку Ульяну, – сказал я, просто чтобы не идти молча.

– Да! Ну и как она живет? – вежливо удивилась Аля. – Здорова?

– Нормально живет, что ей сделается, она еще девчонка.

– Ты же сказал, что она бабка.

– Это в Захаркино она была бабкой, а здесь девчонка.

Аля, как мне показалось, хотела что-то спросить, но передумала, испытующе посмотрела на меня. Хотя так смотреть был повод скорее у меня. Она вела себя явно неадекватно, так, как будто потеряла память, или все, что нас связывало, было совсем неважно и забылось, как несущественные пустяки.