Они пришли к большому деревянному дому, возле которого прямыми аллейками тянулись маленькие деревца. В доме слышался визг девчонок. Возле одного окна стоял мальчишка в красной майке и барабанил по стеклу.

Только речник с Гирманчой переступили порог, как навстречу им примчался здоровенный парень на трёхколёсном велосипеде. Он крикнул: «Привет!» — и повернул обратно. Велосипед скрипел и визжал от надсады, а за ним следом гонялся малыш и хныкал. Откуда-то доносился смех, тренькала балалайка, хрипловато тараторил продырявленный меткими стрелками репродуктор, что висел на стене возле дверей. Капитан постоял, привыкая к содому, а Гирманча совсем оробел.

Покачал старый речник головой и, сжав покрепче руку Гирманчи, пошёл с ним вперёд. На одной двери была приклеена бумажка с какой-то надписью. Капитан постучал в дверь согнутым пальцем, и они вошли.

За столом сидел пожилой мужчина в очках и торопливо водил ручкой по бумаге. Видимо, потому, что глаза его были прикрыты очками, он показался Гирманче строгим и сердитым. Капитан пожал мужчине руку, что-то сказал. Тот снял очки и, держа их в руке, посмотрел на Гирманчу усталыми глазами.

Потом капитан рассказывал, а человек в очках слушал, время от времени поглядывая на Гирманчу. Наконец капитан поднялся, положил руку на плечо маленького эвенка и сказал:

— Ну вот, Гирманча, здесь будет твой дом. Слушайся, не дерись с ребятами-то. Вот так-то, друг. Да… — Капитан, как большому, пожал Гирманче руку, а другой рукой потрепал по щеке. — Ну вот, определил я тебя. Живи, нас не забывай, заходи, когда пароход увидишь. А зимовать будем в затоне, вместе пойдём петли на куропаток ставить.

Гирманча потряхивал головой и улыбался сквозь слезы. Он понимал, что старый капитан сейчас уйдёт, а Гирманча останется среди ребят, которые с непонятными криками носились по коридору и время от времени заглядывали в приоткрытую дверь кабинета. Ах, если бы ему, Гирманче, снова попасть в свой чум, где остался старый Турча! Сейчас осень, корма для Турчи много. А чем будет питаться пёс зимой? Жалко собаку, пропадёт. Как это слово звучит, которое говорил капитан? «Си-ро-та», — вспомнил Гирманча и потряс седоусого речника за рукав.

— Турча — си-ро-та, сдохнет Турча…

Капитан успокоил его, сказал, что завтра он зайдёт проведать Гирманчу, а потом поплывёт в низовья реки и обязательно возьмёт к себе Турчу, кормить его станет. Гирманча может прибежать на пароход и повидаться с Турчей. Мальчик обрадовался тому, что капитан придёт завтра и что Турча не будет сиротой. Он уже без слез проводил капитана и спокойно остался вдвоём с заведующим детдомом.

— Ну, давай знакомиться, — обратился тот к Гирманче. — Меня зовут Ефим Иванович.

— Фим Ваныч, — повторил Гирманча, и заведующий с улыбкой подтвердил:

— Приблизительно так. Для начала ладно. А сейчас, Гирманча, пойдём со мной. Будем тебя мыть, кормить, переобмундировывать, знакомить с ребятами.

В коридоре Ефим Иванович велел Гирманче подождать, а сам пошёл в одну из комнат.

К Гирманче стали подходить ребята. Они с любопытством рассматривали его парку, расшитую бисером. Некоторые заговаривали с ним, но Гирманча мало что понимал и насторожённо следил за окружающими его детьми, готовый, если потребуется, постоять за себя.

— Ребята, глянь! — заговорил один из мальчишек, у которого волосы были почти как у песца, белые. — Новенький какой черномазый, будто его в трубу протащили! И не говорит ничего: немой, поди. Эй ты, кала-бала! — подразнил белобрысый.

Ребята захохотали. Гирманче это показалось обидным. Он сжал кулаки и посмотрел исподлобья на белобрысого.

— Ох ты, кляча, ещё и с кулаками! — удивился мальчишка и взял Гирманчу за грудь так, что от его одежды крупой посыпался бисер. — Может, подраться хочешь?

Глаза, у белобрысого были прищурены, губы вызывающе сжаты. Гирманча сердито отшиб его руку от своей груди и обиженно заговорил на родном языке:

— Зачем трогаешь? Я — гость! Гостя надо чаем поить, рыбой кормить! Почему не уважаешь обычай?

Гирманча говорил быстро, размахивал руками, и ребятам показалось, что он ругается. Они прижали его к стене, и белобрысый снова — правда, уже осторожно, начал наседать на него.

Лицо задиры не предвещало ничего доброго. Гирманча втянул голову в плечи. Когда белобрысый снова взял его за грудь, он тоже схватился за мальчишкину куртку.

— Дай ему. Кочан, дай! — поддразнивали своего дружка детдомовцы. Кочаном они, видимо, его прозвали за белую вихрастую голову.

— Через себя фугани, чтобы он ногами сбрякал! — по советовал кто-то из мальчишек.

Кочан попятился, сделал вид, будто падает, и, когда Гирманча навалился на него, быстро и ловко упал на спину. В воздухе мелькнули расшитые бисером бакари, и Гирманча, перелетев через Кочана, плюхнулся на пол. Белобрысый навалился на него, не давая пошевелиться.

Если бы Гирманча понимал, что кричали перед этим ребята, он бы поостерёгся и не дал так ловко себя обмануть.

Лицо его побледнело от обиды и ярости. Он неожиданно издал гортанный крик, рванулся и через секунду был на ногах. Прямо перед собой он увидел растерянное лицо Кочана и, уже. ничего не соображая, вцепился в это лицо, как когтистый зверёк, повалил противника на пол…

Эвенки — народ смирный, гостеприимный, вывести из себя их трудно. Ловкие в охоте, драться с людьми они не умеют. Но страшны они в своём редком гневе. Кочан не сразу, но понял это, а поняв, испуганно забормотал:

— Ну, в расчёте, в расчёте! — И вдруг завопил: — Лежачего не бьют!..

— Что здесь происходит? — послышался голос Ефима Ивановича. Он растащил дерущихся и гневно обернулся к «зрителям»: — Похохатываете? Весело вам?..

Ребята сконфуженно опустили глаза, замялись. Оглядев с ног до головы поцарапанного, перетрусившего Кочана, Ефим Иванович с укоризной и досадой сказал:

— Всегда с новенькими в драку лезешь, да ещё с теми, кто слабее тебя. Это ведь подло!

— Он сам полез, — пробубнил Кочан, глядя исподлобья.

— Врёшь! Ты первый заедался, — послышалось отовсюду.

— Помолчите! — прикрикнул на ребят Ефим Иванович. — Глазели, науськивали, а теперь виноватого ищете? Все виноваты, все безобразники! Умойся и отправляйся в классную комнату, под замок! — приказал Кочану заведующий. — А вы тоже шагом марш по своим местам! Собирались сегодня на экскурсию к причалам — теперь будете сидеть дома.

Ребята с унылыми лицами разошлись по комнатам.

— Ну, а ты, Аника-воин, тоже хорош! — заговорил Ефим Иванович, глядя на Гирманчу, взъерошенного, растрёпанного, но всё ещё трясущегося от злости. — Только что появился в детдоме — и сразу в драку! Кто бы мог подумать… Сын мирного рыбака, малый, щуплый…

Заведующий, не переставая ворчать, отвёл Гирманчу в комнату, где женщина в белом халате принялась стричь его, пощёлкивая блестящей машинкой. Чёрные жёсткие волосы Гирманчи клочьями повалились на пол. После стрижки велели снять одежду. Он заупрямился и, когда женщина попыталась сделать это сама, заревел. Но его всё-таки раздели, посадили в посудину с водой. Название посудины очень походило на отчество заведующего детдомом: ванна.

Был уже вечер, когда Гирманча пришёл в ту комнату, где недавно их вместе с капитаном принимал Ефим Иванович. Стриженая голова Гирманчи казалась синеватой, а на непривычно чистом лице стали особенно заметны яркие чёрные глаза, немного осовевшие от еды и тепла. В кабинете директора на диване было раскинуто одеяло, из-под которого белели края простыни.

Ефим Иванович поднял на лоб очки, посмотрел на Гирманчу и мягко улыбнулся:

— Как новый гривенник ты сейчас, Аника-воин.

Гирманча уставился глазами в рот Ефима Ивановича, стараясь вникнуть в смысл его слов. Понял он лишь одно, что тот уже не сердится на него. Гирманча тоже улыбнулся благодарно, застенчиво. Заведующий, пользуясь больше знаками, чем словами, велел Гирманче раздеваться и ложиться спать.

Гирманча с сожалением снял новую одежду, лёг на диван и тут же отпрянул в испуге: под ним что-то зазвенело, заскрипело, задзинькало. Пришлось Ефиму Ивановичу поднять диванную подушку и показать маленькому эвенку пружины, перепутанные верёвками. Гирманча рассмеялся, покачал головой: «Чудные люди. Нет чтобы сесть прямо на землю или на чурбак — тратят верёвки и проволочки, из которых можно сделать много хороших поводков и крючков к перемётам».