— Что он сказал? — прошипел в ухо Гиви Шендерович, покачиваясь не в такт верблюжьей трусце.

— Сказал, пристрелит, если что.

— Ты гляди, он всего двоих с собой взял. Небось, самых доверенных! Кому нас сдают?

— Не ООН, — твердо сказал Гиви.

— И смыться нельзя… — опечалился Шендерович.

— Нельзя…

— Йа-ха! — пронзительно закричал Предводитель, подхлестывая белую верблюдицу.

Земля под Гиви дрогнула и поплыла назад — их обоюдный верблюд снялся с места и помчался, разбрасывая песок мощными копытами. Навстречу неслись кустики скудной травы, которые вскоре сменились колючками, а потом и вовсе пропали. Мелкая песчаная рябь, которую лишь кое-где пересекали цепочки крохотных следов — то ли мышь пробежала, то ли ящерица, — в свою очередь сменилась высокими барханами, отбрасывающими на запад длинные лиловые тени.

Гиви было страшно.

Двое мрачных всадников ехали по бокам, распяленные поводья центрального верблюда натянулись между ними, все три животных мчались, вытянув шеи, словно единое трехголовое чудище. Гиви ерзал в седле, пытаясь умоститься поудобнее, но без особого успеха. Сзади кряхтел и стонал уязвленный скачкой Шендерович.

Сквозь поверхность пустыни проступили выветренные камни — ветер и зной прорыли в них ходы и пещеры и слышно было, как зудит, пересыпаясь из трещин, вымываемый ветром песок. Чуть дальше скалы были повыше, они виднелись на фоне своих мелких собратьев, словно причудливые фигуры скрюченных исполинов.

Всадник, скачущий по правую руку, нервно дернул поводья гивиного верблюда.

— Нехорошее место, — сказал он, обернувшись, — и ежели тут не жили дэвы, я готов съесть свою чалму.

— Тогда поторопитесь, сыновья ленивых отцов! — воскликнул Предводитель и, подхлестнув верблюдицу, поскакал вперед.

Впереди у Гиви мелькал меж камнями зад белой верблюдицы Предводителя, которая, задрав хвост, нервно облегчилась на скаку.

За спиной у Гиви продолжал охать и стонать Шендерович.

От бешеной скачки ребра Гиви стиснул тугой обруч, и он отчаянно и безуспешно ловил ртом горячий воздух, словно вытащенная на сушу рыба. Солнце раскаленным белым шаром повисло над головой, перед глазами поплыли в дрожащем мареве черные точки. Он уже открыл рот, намереваясь пояснить Предводителю, что смерть от солнечного удара явно снизит его, гивину, покупную ценность, когда Предводитель вдруг остановился, затормозив верблюда так резко, что тот уперся в песок всеми четырьмя копытами, взбивая мощные фонтаны песка.

— Птицы Анка! — закричал Предводитель, обернувшись к своим спутникам и одновременно показывая рукой в ту сторону, где парили, все приближаясь, клочки мрака.

То, что Гиви поначалу принял за вызванную жарой галлюцинацию, на деле оказалось стаей птиц, которая медленно сыпалась с раскаленного неба. Больше всего они походили на хлопья пепла, кружащиеся вокруг пылающего костра.

— Стреляйте же! — закричал Предводитель. — Стреляйте, о, дети черепахи!

Один из разбойников, вытащил, было, стрелу, но, прежде чем он натянул тетиву, с неба посыпался рой черных шершней. Нечто пролетело мимо с тонким пеньем вспарываемого воздуха, вонзилось в седло, да так и осталось там, трепеща и подрагивая. Гиви в ужасе подпрыгнул; в седле торчало, отливая металлическим блеском, заостренное черное перо.

Разбойник швырнул лук на песок и в ужасе прикрыл голову руками.

Верблюдица предводителя захрипела и замотала головой. С презрительно оттопыренных губ на изукрашенные поводья слетали хлопья пены. Предводитель развернул упирающееся животное.

— Назад! — закричал Предводитель. — Назад! В скалы!

Птицы парили над ними, время от времени издавая вопли, подобные скрипу ржавых дверных петель. Одна из них, снизившись, вспорола клювом чалму Предводителя, и лохмотья развевались за его головой, трепеща от бешеной скачки.

Верблюды неслись с грохотом, от которого сотрясалась земля.

Наконец крохотная кавалькада вновь въехала в изъеденные скалы, пронеслась мимо причудливых каменных столпов и остановилась под подобием массивной арки — призрачных врат, ведущих из никуда в ничто.

Предводитель первым спрыгнул с верблюда, давая тем самым команду спешиться остальным.

Оказавшись меж двух огней — неведомым грозным заказчиком и не менее чудовищными птицами, он явно нервничал, пиная песок носком изукрашенного сафьянового сапога. Возможно, он рассчитывал, что птицам надоест преследование, и они отправятся на поиски иной, более доступной добычи.

Птицы, однако, покружившись, точно обгоревшие клочки бумаги, не улетели, но расселись по ближайшим скалам, время от времени перелетая с места и на место и перекликаясь пронзительными металлическими голосами.

— Во, гады, — игнорируя систематику животного мира, прокомментировал Шендерович.

— Э, Миша, не скажи, — возразил Гиви, потирая отбитый верблюдом зад, — оч-чень полезные птички.

— Ну да, ну да, — согласился Шендерович, глядя на озабоченное лицо Предводителя, что-то свирепо бормотавшего в усы.

Двое разбойников перешептывались, тревожно озираясь по сторонам, потом один, видимо, самый храбрый, осторожно потянул Предводителя за рукав и тут же попятился, почтительно сложив ладони перед склоненным лицом.

— Чего тебе, отродье ящерицы? — раздраженно вопросил Предводитель.

— Сдается мне, о, Водитель стад, нехорошее это место, — нервно ежась, ответил разбойник, — ибо рассказал мне отец, рассказал ему отец, рассказал ему Абу Сулейман абд ар-Рахим, что некогда в незапамятные времена жил тут народ Амалик Проклятый.

— Он прав, о, Столп тысячи опор, — подтвердил другой разбойник, — ибо презрели они речи пророков и отвернулись от Всевышнего, за что и наслал он на них этих проклятых птиц. Рассказывал мне отец, рассказывал ему дед, рассказал тому Махмуд ал-Хасан ат-Табаси, что пали они на лицо свое пред пророком Ханзалой, каковой молитвой прогнал смертоносных тварей, но, увы, нет тварей смертоносней, чем сыны Кабила-Каина — такова была их благодарность, что они бросили его в колодец, о, шакалы!

— Однако рассказал мне отец, рассказал ему отец, рассказал которому Ахмад абу-Ханифа, что поднял Всевышний из колодца Ханзалу верного, надежного, и проклял тогда Ханзала народ сей страшным проклятием и рек он — колодец вам по нраву, так отныне будете же вы зваться Ахсаб-ар-расс, Те, Кто в Колодце, а имя сему колодцу — Бархут, ибо ведет он в преисподнюю и населен душами неверных. И поныне можно услышать в безлунные ночи, когда отверзается жерло Бархута, как стонут и жалуются неприкаянные души, коим нет прощения за их черное предательство.

— Что мне с того, о, Хасан, — сквозь зубы проговорил Предводитель, — разве что ты сам Ханзала, который может вспугнуть птиц Анка. А коли не по силам тебе сотворить такое, то имей в виду, что здесь устроил я свою стоянку терпения и настоятельно советую тебе расположиться на ней основательно, ибо у головы твоей тоже есть основание и оно не столь надежно, как мое терпение.

Гиви огляделся. Действительно, то, что он поначалу принял за причудливую игру природы, на деле оказалось творением рук человеческих — вокруг него вырисовывались изъеденные ветром колоннады, арки, стены с остатками дверных и оконных проемов, причудливые фронтоны, чьи резные украшения выкрошились, таращась со стен точно чудовищные лики.

— Город дэвов, не иначе, — пробормотал первый разбойник — воздвигся в этом проклятом месте.

— О нет, говорю тебе, сие сотворили еще Те, Кто в Колодце, во времена незапамятные, позабытые, — возразил второй разбойник.

— Умолкните, шакалы! — прошипел Предводитель. — Или хотите накликать еще одну беду?

Гиви почувствовал, как по спине, невзирая на раскаленное солнце, побежали мурашки: откуда-то из-за развалин донесся долгий, раздирающий душу звук — словно тысячи истомленных душ согласным хором испустили свой последний трепещущий вздох.

Верблюды, которые до сей поры стояли относительно спокойно, пережевывая жвачку и явно наслаждаясь тем, что зловредные птицы Анка больше не пикировали на их мохнатые спины, одновременно вздернули головы и подобрали распущенные задние ноги.