И зачем мне любимая, но не любящая, подумал он тогда и сказал так:

«О былая невеста моя! Разве можно уловить в силки ветер! Так и женская любовь — не удержишь ее силой! А потому я тебя отпускаю. А раз осталась верна ты клятве своей, нет у меня в сердце ни зла, ни обиды! И выкупа я с тебя не возьму! Ибо ты уже дала мне выкуп, показав, что и женщина способна если не хранить верность, то, по крайней мере, держать слово, и сохранила мне тем сердце и надежду на новую любовь!»

А молодому мужу сказал он.

«Забирай свое золото и серебро и радуйся в мире доле своей, ибо досталось тебе сокровище дороже всего золота и серебра, что есть у тебя в доме! Ибо любящих много, но честных и верных — мало!»

И так он простился с ними, и они, радостные и с легким сердцем, пустились в обратный путь.

И так они торопились оказаться в объятиях друг друга, что не стали останавливаться ни в доме того юноши, ни в караван-сарае, а шли ночью по дороге и вот…

Гиви сделал драматическую паузу и выкатил страшные глаза.

Напали на них разбойники!

Ужасные, беспощадные разбойники, с кинжалами и ятаганами, свирепые, как львы пустыни. И отобрали у них все золото и серебро и украшения, и даже осла, и уже хотели, было, отпустить с миром обобранных, но живых и невредимых, как тут глава разбойников по прозванию Шарр-ат-Тарик, свирепый, кровожадный, бесчестный, бессовестный, захотел еще и любовных утех от юной невинной девушки — невинной, говорю я, ибо она еще даже и прикоснуться к своему молодому супругу не успела!

— А! — сказал один из трех спорящих, — знаю такого!

Кто ж его не знает! Так вот, видя, к чему идет, девушка расплакалась и так взмолилась к разбойнику:

«Позволь мне, — сказала она, — прежде рассказать тебе об одном случае из моей жизни! Ибо ты, верно, гадаешь, с чего бы мы вдвоем оказались на дороге, да еще среди ночи, да еще с такими богатствами!».

«Времени у меня до скончания жизни моей», — так сказал ей предводитель разбойников, Шарр-ат-Таррик, свирепый, беспощадный, — «Так что рассказывай!».

И рассказала девушка ему историю первого своего сватовства и о том, как поступили оба жениха ее

И разбойник слушал и дивился, поскольку история сия была поучительна и трогательна.

«Подумай же, — прибавила она в заключение, — муж мой, с которым я была повенчана, не прикоснулся ко мне, пока не исполнила я клятвы своей. И тот юноша, который имел все права на меня, преодолел свою страсть и до меня не дотронулся, да еще и отказался от выкупа и отпустил с миром! Неужели ты, у которого силы поболе, чем у них, да и богатства неисчислимые, поступишь иначе? Не к лицу сильному быть хуже слабых! Итак, оставь себе все золото и серебро, но только отпусти меня с моим мужем!»

И, представьте себе, так растрогали ее слова разбойника, что тот, выслушав ее рассказ, поднял глаза к небу и, раскаявшись в том, что он намеревался сделать, ибо не хотел он быть худшим из худших, а хотел быть лучшим из худших, поелику такое возможно, не только отпустил молодую чету на свободу, но и возвратил полностью все деньги и драгоценности до последней мелочи!

— Вах! — хором воскликнули слушающие.

— Да, — степенно кивнул Гиви, — такое вот дело. Так с чего я начал? Ах да, царь той земли, что рассказал мне сию удивительную историю, пребывал сам в затруднении. Ибо, когда узнал он о случившемся, то поспорил он со своими придворными — кем следует восхищаться более всего. И вот, кто говорил — девушкой, кто — первые ее женихом, кто — ее молодым мужем! И так они ссорились и шумели, что позабыли про государственные дела, и все суды у них стоят, и все законы не исполняются, и вот, попросил царь сей земли меня рассудить спор, да и положить конец сему делу! Однако ж и я сам в затруднении. И вот, хочу я попросить вас, о, спорщики, в обмен на справедливый суд не рассудите ли мою задачу — кто ж из замешанных в этой истории более всего заслуживает похвалы?

Спорящие переглянулись. Потом один из них выступил вперед.

— Мне кажется, девушка, — сказал он нерешительно, — ибо она осталась верна своей клятве и сумела соблюсти себя. А такое меж женщин бывает нечасто.

— Я полагаю, о, затруднившийся, — сказал второй, — что муж ее заслуживает наибольшей похвалы. Ибо он не дотронулся до нее, прежде, чем первый жених не освободил ее от клятвы! Ну и первый жених оказался не менее великодушен, отчего я колеблюсь меж сими двумя, не зная, на ком остановиться! Да и разбойник-то, ежели вдуматься, девушки не тронул! Трудную загадку задал тебе тот царь, что верно, то верно!

— Да что тут трудного? — отодвинув плечом говорящего, выступил третий, — более всего я удивляюсь разбойнику! Ну, что тот юноша мог от выкупа отказаться, это еще понять можно, но вот чтобы разбойник мало того, что пленницы не тронул, так и отдал обратно все деньги? Вот уж, воистину, чудо из чудес!

— Благодарю вас, — солидно кивнул Гиви и прикрыл глаза. Кади какое-то время с надеждой наблюдал за ним, потом осторожно наклонился вперед и произнес:

— Э?

— Эх! — сказал Гиви. — Ну, так слушайте мое решение, жители Ирама, и ты, о, кади! Первый из ответивших мне ныне, когда-то пострадал из-за женского предательства и носит в сердце глубокую обиду на дочерей Евы, оттого и восхищает его женщина, сумевшая соблюсти клятву! Что же до второго, то женолюбив он не в меру, и не в силах сдержать себя при виде женских прелестей. Вот и восхищается он теми, кто сумел не пойти на поводу у своей похоти, ибо сам на такое не способен! Что же до третьего, то… вели придержать его, любезный кади… третий, этот последний с таким восторгом говорит о деньгах, которые он и не видел даже, не то, чтобы в руках держал; так что же он способен сделать с деньгами, когда они попадут ему в руки? Этот их и взял. Вяжите его, да и пытайте, пока не скажет он, где спрятал сии деньги!

Спорящий задрожал и упал на колени.

— Не надо! — выл он, подползая к Гиви, и пытаясь обнять его ноги, — я и так скажу!

— А то, — мрачно произнес кади, тогда как люди из его свиты пытались удержать двух разъяренных спутников обвиняемого, яро машущих кулаками и изрыгающих проклятия.

— Ну вот, — удовлетворенно произнес Гиви, — вы меня рассудили и я вас рассудил, как и обещал. Надеюсь, все удовлетворены?

— Ну?! — торжествующе провозгласил с престола Шендерович, озирая всех гордым взглядом.

— Вах! — вновь воскликнули присутствующие.

— На сегодня все, — отрезал Шендерович, видимо, опасаясь, что лавина неразрешимых государственных дел окончательно погребет его под собой, — Все свободны.

Придворные встали со своих мест, пятясь и кланяясь, перешептываясь между собой и многозначительно кивая головами.

Джамаль, сощуривши глаза, задумчиво озирал нового правителя и его старого везиря.

Шендерович звучно хлопнул ладонями по подлокотникам.

— Вот и мы пойдем, — сказал он, поднимаясь во весь рост, — ибо чувствуем настоятельную потребность подкрепиться и отдохнуть от бремени государственных дел. А, мой везирь?

— Как хочешь, Миша, — печально ответил Гиви.

— Называй меня просто «повелитель» — разрешил Шендерович.

И, рассеянно поглаживая изукрашенные подлокотники, заметил:

— Интересно, а где сейчас сидит Лысюк?

— Что тебе, о, Дубан? — спросил Шендерович, взмахом руки отпуская танцовщиц.

— Я по делу Масрура, о, Повелитель, — Дубан пятился и кланялся, пока Шендерович вновь не махнул рукой.

— Да ты садись! По-нашему, по домашнему! Тут все свои.

Гиви покосился на свирепых мамелюков с ятаганами наголо, стоявших у двери, однако ж, возражать не стал.

И почему это Миша их не прогоняет? Даже поговорить спокойно нельзя! Ишь, как глазами вращают!