- Сударь, с дамами следует быть галантнее... - начал было Николай, но тут девочка, сожмурив глазки в щелочки, широко открыла рот и показала пацаненку язык во всю длину, еще и помахав им из стороны в сторону. В ответ на это братишка совершил нечто невероятное - поднял обе руки к лицу и, вложив мизинцы в оба уголка рта, растянул ими губы в лягушачью ухмылку, а его указательные пальцы, оказавшиеся возле самых глаз, оттянули веки вниз, так что стали видны глазные яблоки - зрелище тем более жутенькое, что паренек при этом отчаянно скосил зрачки к носу. И, словно этого было мало, напоказ выставил кончик языка.
Поняв, что урок хороших манер не удался, кавторанг предпочел сменить тему.
- Ну, а сколько блинчиков сможешь сделать ты?
Мальчик сбежал вниз, к самой воде, чуть поковырялся в мокром песке и извлек из него камушек. Придирчиво осмотрел, отбросил, поднял следующий - и одним плавным движением метнул его над водой. Камень, не теряя скорости "блекнул" дважды, и не приходилось сомневаться, что ему по силам по меньшей мере еще три-четыре блинчика. Но в тот самый миг, когда пущенная умелой рукой галька должна была скользнуть по поверхности пруда в третий раз, неожиданно плеснула рыба. Кавторангу показалось даже, что камень угодил прямо в чешую, но, как бы то ни было, третий блинчик оказался последним.
- Ни-чья, ни-чья! - захлопала в ладоши девчушка.
- Так нечестно! - возмутился ее брат.
- Зато ты попал в рыбу. А это, знаешь ли, мало кому по силам! - пряча улыбку в усы, сказал Николай мальчику, и тот немедленно сменил гнев на милость.
- Я часто кидаю камни. Беру какую-нибудь палку, и кидаю в нее. А еще здорово бывает, если есть лужа или пруд. Тогда палка - это крейсер, а камни как будто снаряды - сообщил мальчуган.
- А вон как раз ветка плывет. С какого раза попадешь, воин? - подзадорил пацана кавторанг. Мальчик, вытянув шею, прищурился, хотя до ветки было не слишком далеко.
- В эту-то? Да вторым камнем!
- А давай!
Первый "выстрел" лег перелетом, второй почти попал, но именно что почти и ветка была поражена только с третьего раза.
- Неправильно ты делаешь - вдруг вмешалась молчавшая до того времени Аннушка:
- Вот как надо!
И девочка, собрав в ладошку несколько небольших камушков, не слишком ловко бросила их в сторону ветки, которая к тому моменту подплыла еще ближе к берегу. Конечно же, ни один камушек не попал, но мальчик не стал смеяться над сестрой, а промолчал, лишь бросив на нее короткий, исполненный глубокого превосходства взгляд.
- Ну почему же? Вот смотри - взялся объяснять Анне Николай:
- Когда кидаешь по одному камушку, тогда целиться легче. Если камень улетел далеко, значит следующий надо кидать слабее, а если не долетел, тогда сильнее. Так и попадешь в конце-то концов.
Но девочка явно не имела сейчас настроения выслушивать поучения старших. Ничего не ответив, она взяла в руку камушки покрупнее и попытала счастья снова.
Со стороны это выглядело изумительно. Лицо девочки стало страшно серьезным, бровки сползлись к переносице, а во взгляде сощурившихся небесно-голубых глазенок вдруг почудилась дымчатая синева дамасской стали. Аня сделала полшага назад, расставив поудобнее крепенькие ножки, плавно отвела ручку с камнями за голову, не спуская глаз с ветки высунула кончик языка и вдруг, единым плавным движением, в котором не было ни капельки обычной детской неуклюжести метнула горстку камней в цель...
Увы - один из них, не дотянув совсем немного, бухнулся в воду, второй же перелетел через ветку, так что оба взметнули небольшие фонтанчики воды, причем деревяшка оказалась аккурат между ними. Третий и вовсе ушел куда-то влево, шлепнувшись недалеко от берега.
Вот теперь мальчик, втянув всей грудью воздух, открыл было рот, дабы съехидничать от души - но внезапно передумал и сделал вид, что его тут решительно ничего не касается.
- Дети! Что за поведение? Разве можно мешаться взрослому человеку - внезапно раздался мужской голос, и Николай, оборачиваясь, успел подумать, что умение подкрадываться незаметно дети явно унаследовали от родителей.
Буквально в нескольких шагах от него хмурил рыжеватые брови худощавый мужчина лет тридцати пяти, держащий под руку миловидную улыбчивую блондинку, один взгляд на которую не оставлял сомнений, от кого Аня унаследовала свои огромные, бирюзово-голубые глаза. Чета Завалишиных - они и Николай были представлены друг другу менее часа тому назад.
- Папа! А дядя Николай меня блинчики учил делать!
- Хорошо, дочка, хорошо, а теперь - иди погуляй, только далеко не убегай, сейчас уже за стол пора будет. Алексей, тебя это тоже касается... Прошу простить, Николай Филиппович, дети! Уж такие пострелята, не уследишь!
- Ничего страшного, Ваша Анна совершенно очаровательна, да и Алексей молодец - улыбнулся Николай родителям:
- Они ничуть не мешали, и мне было приятно побыть с ними, так что это я должен благодарить Вас за доставленное мне удовольствие.
Глава семейства вежливо кивнул, чуть улыбнувшись:
- Быть может, вернемся к обществу? Кажется, сейчас там веселье в разгаре!
В каких-то двадцати шагах от них сейчас разворачивался шикарный пикник - гомонили на разные голоса, но дамские сопрано мешались с мужскими басами и слов было не разобрать. Зато постоянно слышался взрослый и детский смех и вообще жизнь била ключом.
- Обязательно присоединюсь к Вам, но чуть позже, с Вашего позволения. Я-то ведь отлучился выкурить трубочку, да так и не успел.
Завалишины оставила Николая и он, не теряя более времени, быстро набил трубку душистым табаком, "раскочегарил" ее и с удовольствием затянулся.
И все-таки, жизнь прекрасна!
Удивительно, но история с Валерией как-то неожиданно соскользнула в область не слишком болезненных воспоминаний. Конечно, после объяснения он впал в буйную мизантропию и с огромным трудом удерживался от того, чтобы взять любимую саблю, да и истребить их всех - госпожу Абзанову, Стевен-Штейнгеля, и кого-нибудь еще в придачу - по большому счету ему было все равно, но убить кого-то хотелось страшно. Кавторанга снедала злость на графа и Валерию, посмевших играть с ним в такие игры, и на себя, поддавшегося их интригам. Но спустя пару дней приступы черной ярости стали перемежаться не менее черной меланхолией. Тогда Николаю становилось все равно, а единственным желанием было остаться наедине с самим собой, чтобы никто не тревожил его терзаемого мрачной болью духа. А потом... потом ему вдруг стало смешно.
Вот ведь чудак, влюбился как мальчишка. Ведь предупреждали, поминал Николай добрым словом и князя, и его супругу, что не нужно ему связываться с Валерией Михайловной. Намекнули, да что там - прямо говорили, что за прекрасной внешностью не скрыто достоинство души, а он? Позволил ослепить себя, увлекся, в какой-то момент даже потерял голову, хотя...
Хотя, говоря по правде, в его ухаживаниях немало было и от охотника, предвкушающего удивительный трофей. Он, быть может, не задумывался особо, а ведь было все-таки, было и такое. Ведь льстила ему картина - не избалованный титулом и богатством капитан второго ранга рука об руку со сногсшибательной светской львицей, перед которой падают на колени графья, князья да миллионщики.
Была страсть, желание дотянуться до звезд, завоевав-таки сердце великолепной красавицы, вот только сердечко-то оказалось... Кавторанг никогда не мнил себя казановой и знатоком женских чувств. Но замечал ведь, и не раз, как из-под безупречной светскости Валерии Михайловны, то словом, то взглядом выглядывало что-то странное, чуждое ему, недоброе. Не обращал внимания, отмахивался. Может где-то в глубине души и догадывался кавторанг - не пара они с Валерией, вот только задумываться об этом раньше не хотелось.
А может, все это просто душеспасительные фантазии влюбленного по уши, но отвергнутого ухажера? Или утешает его сейчас уязвленная гордость, ведь как бы то ни было, никому не позволено безнаказанно превращать офицера российского императорского флота в марионетку? Как знать... Сердце еще ныло, душа требовала одиночества, коньяка и "Лунной сонаты" хотя Вагнер тоже подошел бы. А вот копаться в своих чувствах Николаю больше не хотелось.
