— Да, забавно! — согласился он. — Однако же какое упорство!

Губастая пасть ангела стала растворяться в воздухе. Гамильтон торопливо выкрикнул:

— Погоди! Я хочу поговорить с тобой.

Ангел, точнее, его рот помедлил.

— Чего ты хочешь? — спросил он рокочущим, будто шум водопада, голосом.

— Ты и сам должен знать, — ответил Джек. — Не тебе ли достаточно только взгляда?

Губы ангела сложились в презрительную усмешку.

— Если ты читаешь в умах людей, то должен читать и в сердцах, — напомнил Гамильтон.

— В чем дело? — недовольно поморщился Брэди. — Приставай к своему собственному ангелу!

— Где-то было написано, — продолжал Джек, — что помыслить о грехе так же дурно, как и совершить его в действительности?

— О чем ты там бормочешь? — еще сильнее забеспокоился Брэди.

— Насколько я понимаю древние строки, речь идет о психологической мотивации. Мотивация — это решающий моральный момент, а состоявшийся натуральный грех — только внешнее проявление дурного желания. То есть зло и добродетель зависят не от того, что сделал человек, а от того, что он чувствует и чего желает.

Ангел одобрительной гримасой выразил согласие.

— Ты верно говоришь.

— Эти люди, — Джек указал на ученых лоботрясов агентства, — величают себя воинами Единосущного Бога. Они искореняют язычество. Но мотивы их действий порочны, в их основе — греховное желание.

Брэди от возмущения захлебнулся слюной:

— К-куда вы клоните?

— Я хочу сказать, что ваше стремление выгнать меня из агентства по сути своей корыстно. Вы мне завидуете! А зависть, в качестве побуждения к действию, неприемлема. Я привлек к этому ваше внимание как собрат по религии. — Уже мягче Гамильтон добавил:

— Это мой долг.

— Зависть! — воскликнул ангел. — Да, зависть — великий грех. Но она не грех в том смысле, что и сам Бог ревнует человека к любому псевдобожеству. Суть в том, что только Единосущный Бог является Господом. Поклонение кому-нибудь другому есть отрицание Божественной природы и возврат к варварским суевериям.

— Но, — вмешался Брэди, — ревность может еще быть положительной и в том смысле, что настоящий бахаит ревностно исполняет свой долг пред Господом.

— Ревностно именно в том смысле, что он исключает любую другую работу и другие обязанности, — уточнил ангел. — Только в этом положительное значение слова «ревность». Можно говорить еще о ревностной защите своего законного наследства. Этот же язычник утверждает, что ты ревнуешь — иначе говоря, завидуешь, — желая отнять чужое. Тобой движет алчность и корыстолюбие. По сути, ты отказываешься подчиняться закону распределения благодати.

— Но… — попытался возразить Брэди, нелепо взмахнув руками.

— Варвар прав, говоря, что дела, производящие доброе впечатление, но порожденные недобрыми намерениями, суть ложные дела. Ваша ревностность упраздняется вашей завистью. Поэтому, хоть ваши дела внешне и устремлены ко славе Единосущного, души ваши полны скверны.

— Я не понимаю, при чем здесь «скверна»? — стал обороняться Брэди… но было уже поздно. Приговор вынесен. Солнце потускнело над горизонтом, подернулось пеленой — и исчезло во мгле. Колючий суховей закружил над испуганно притихшими юнцами. По земле, словно черные змеи, поползли трещины.

— Можете в установленные сроки подать апелляцию, — из надвигающейся тьмы прогремел ангел. — Канал связи обычный. И канул в небытие.

То, что еще недавно выглядело пышным зеленым пейзажем, окружавшим агентство, теперь стало выжженным участком растрескавшейся земли. Ни травинки, ни цветочка — одни жухлые ошметки. С горе-учеными тоже происходили странные метаморфозы: они на глазах уменьшались в размерах, пока не превратились в уродливых, волосатых карликов, сплошь покрытых язвами и струпьями. Глянув друг на друга и окрест себя, они завопили в слезном отчаянии.

— Мы прокляты-ы! — истерично подвывал Брэди. — Про-о-окляты!

Юных адептов агентства явно лишили благодати. Горбатые, короткопалые уродцы нелепо тыкались в разные стороны. Вместе с пыльным суховеем их окутала тьма. Под ногами по выжженной земле метнулась кобра… Послышался зловещий скрип ползущего скорпиона…

— Сожалею, — ошеломленно пробормотал Гамильтон. — Но пора бы вам знать, что правда неизменно выходит наружу.

Брэди метнул на него испепеляющий взгляд налитых кровью глаз. Грязные лохмы волос падали на его почерневшее, искаженное лицо.

— Ты, язычник!.. — прорычал он, отворачиваясь.

— Добродетель — сама по себе награда! — напомнил ему Гамильтон. — Пути Господни неисповедимы. Преуспеяние никогда не будет чем-то большим, чем успех.

Забравшись в машину, Джек сел за руль и включил зажигание. Завизжал стартер, над лобовым стеклом взметнулось облако пыли. Но и только-то. Мотор не заводился.

Джек долго терзал акселератор, недоумевая, что же могло случиться. Но потом он с ужасом заметил, что сиденья его автомобиля: прежде блиставшие великолепной обивкой, теперь годились разве что на свалку — выцветшие, рваные, засаленные…

Машина, к несчастью, тоже угодила в только что проклятое место. Джек достал из бардачка замусоленный справочник. Но толстый том больше не содержал схем, таблиц и советов технического свойства; теперь в нем воспроизводились общепринятые молитвы.

Молитва в этом странном мире заменяла все физические знания и навыки. Раскрыв книгу перед собой, Джек включил первую скорость, нажал на газ и отпустил сцепление…

— Есть один только Бог, — затянул он, — а Второй Бааб суть…

Двигатель взревел — и машина, громыхая, сдвинулась с места. Подвывая и дребезжа, она выползла на улицу. Позади остались заклейменные проклятием молодые адепты. Они вовсю обсуждали способы подачи апелляций, называя инстанции и сроки. Несомненно, они вернут себе свой прежний статус. Эти крутые ребята смогут.

Джеку потребовался комплект из четырех молитв, чтоб кое-как дотащиться до Белмонта. Проезжая мимо какой-то мастерской, он подумал, не затормозить ли ему для ремонта. Но вывеска заведения заставила поторопиться прочь:

НИКОЛТОН И СЫНОВЬЯ Исцеление автомобилей Пониже вывески, на витрине, была выставлена духовная литература. Лозунг в центре возвещал: «Каждый день, каждый час моя машина становится все лучше и лучше!»

После пятой порции молитв движок как будто заработал исправно. Сиденья обрели вполне пристойный вид. Джек почувствовал, как к нему возвращается некоторая уверенность в собственных поступках и мыслях. Кажется, удалось выкарабкаться из самого неприятного. Любой мир имеет четкие законы. Важно только уяснить их.

Был уже вечер. Мелькали огни несущихся по Эль-Камино машин. Позади переливался разноцветной мозаикой Сан-Матео. Облака, словно непрошеные гости, наползали на ночное небо. С предельной осторожностью Джек вырулил на крайнюю правую полосу.

Слева от дороги виднелись корпуса «Калифорния мэйнтэнанс». Но сей факт отнюдь не вызывал радости. Даже в привычном мире Джек был отщепенцем. Одному Богу известно, чем бы мог сейчас закончиться визит на ракетный завод. Джек всем нутром ощутил, что рисковать не стоит, можно и шею сломать. Человек типа полковника Эдвардса в этом мире наверняка превзойдет самую бредовую фантазию.

Справа от Гамильтона показался небольшой, приветливо подмигивающий светящимися окнами, хорошо знакомый оазис — «Тихая гавань». Здесь Джек не раз с удовольствием проводил вечера… Удобно расположенный через дорогу от завода, бар был любимым местом отдохновения для инженеров, любителей пропустить одну-другую кружку пива в жаркий день. Припарковав машину, Гамильтон выбрался наружу и побрел к бару по асфальтированной дорожке. Моросил мелкий дождь. Водяная крупа успела забраться за ворот, пока Джек, предвкушая покой и отдых, тащился к призывно мигавшей неоном рекламе «Золотистой пены».

В баре было полно народа. Стоял приветливый гул. Гамильтон задержался на пороге, обозревая собравшихся. Слава Богу, здесь, по крайней мере, все осталось по-прежнему. Водители-дальнобойщики, в промасленных комбинезонах, просиживали время над кружками пива в конце стойки. Шумная блондинка, местная достопримечательность, восседала на высоком табурете, прихлебывая содовую воду слегка разбавленную виски. В углу неистово ревел ярко размалеванный музыкальный ящик. Рядом, равнодушные к шуму, сражались в шашки двое рабочих с жидкой шевелюрой.