А чего его искать, — буркнул эльф, осторожно ощупывая пальцами заплывший черным синяком глаз, — я только что от него. Я тебя искал, на пяти арбалетах тетиву заменить надо.

Нет проблем, — отозвался Дайлин, вставая, — передай своим, пусть идут в северную башню и спросят там сержанта Бульбера. У него там и тетивы есть, и станок стоит для их натяжения.

А где ты командира видел? — спросил Гарт у Фламенеля.

Внизу, на земле, — ответил эльф и после маленькой заминки добавил: — С мертвыми разговаривает.

— То есть как это?.. — Гарт озадаченно переглянулся с Дайлином и нахмурился. — Жано, насчет мечей мы с тобой решили. Давай теперь к своим и смотри, чтобы те, кому положено не спать, не спали. Получил враг по морде или не получил — это дело десятое. Что бы мы там ни думали, а в его лагере горячих голов хватает. Могут и ночью пойти на приступ. Поэтому смотрите в оба. А твои стрелки, Фламенель, пускай понаделают из болтов свечей да всю ночь постреливают. Нужно осветить пространство перед стенами минимум на сто пятьдесят шагов, а еще лучше на двести. Задача ясна? Ну а раз ясна, то выполняйте. А мы с тобой, братец, — обратился он к Дайлину, — давай-ка пойдем да командира разыщем.

Солнце уже зашло, на землю опустились сумерки. На бывшей тренировочной площадке зажгли костры, отбрасывавшие трепещущие отсветы на лежащие в ряд тела. Исколотые стрелами и порубленные мечами, они лежали плечом к плечу, орошая желтую пыль, пропитанную их потом, натекшей из многочисленных ран кровью. Восемьдесят четыре безмолвных, бездыханных тела. Восемьдесят четыре жизни, прерванные на взлете. Восемьдесят четыре… и это только за первый день.

Рустам шел вдоль этого длинного страшного ряда и, останавливаясь у каждого тела, смотрел до тех пор, пока не узнавал. Шепотом произносил имя, тихо благодарил или просил прощения, сам не зная за что, и шел дальше, вбивая в память обезображенные смертью лица. У некоторых тел он стоял дольше, чем у других, подрагивающей ладонью закрывал распахнутые безжизненные глаза и пожимал похолодевшие руки, благодаря за то, что не прогнулись, не сломались, не побежали.

Молодые и не слишком, крестьяне и горожане, арбалетчики и копейщики. Еще утром они были живы — разговаривали, смеялись, радовались жизни и боялись смерти. Да, они боялись смерти, как и положено бояться ее нормальным, здоровым людям. Боялись, но не дрогнули. Остались на своих местах и делали свое дело до тех пор, пока смерть за ними не пришла. Так просто и так сложно одновременно. Но из этого и складываются победы…

Черт! Вот черт! — сказал Гарт, наблюдая за Рустамом.

Что он делает? — шепотом спросил Дайлин.

Гробит себя, вот что он делает, — выпалил Гарт, не отрывая взгляда от своего друга и командира. — Взваливает на себя ношу, которую ему не поднять.

Так давай помешаем, — предложил обеспокоенный его словами Дайлин.

Нельзя ему сейчас мешать, — мотнул головой Гарт, — да и поздно. Он ее уже на себя взвалил. И сделал это давно, еще в том гребаном лесу, в той богом проклятой деревне. Черт! Вот же черт! — сокрушенно ударил он кулаком по ладони. — Это моя вина, я должен был уследить, я должен был вовремя все понять и помочь. Черт!

Я не понимаю… — взволнованно произнес Дайлин.

Гарт тяжело вздохнул и посмотрел на него:

— В боевой обстановке, когда где-то близко постоянно ходит кругами смерть, надо уметь забывать. Забывать лица тех, кто был с тобой рядом и кого смерть уже забрала. И в особенности это должен уметь тот, кому предстоит вести людей за собой на свидание с этой костлявой старухой. Забывать лица — вот в чем секрет, сбросить с сердца груз и забыть. Иначе рано или поздно этот груз сломает тебе шею или вывернет мозги наизнанку.

В глазах Дайлина появилось понимание:

А Рустам…

А Рустам мало того что не забывает, — с горечью произнес Гарт, — он их запоминает. Черт, он их запоминает. И когда-нибудь это разорвет ему сердце. Поэтому этого-то и нельзя делать, нельзя запоминать. Но знаешь что?

— Что?

— Будь я проклят, но я горжусь тем, что он это делает. Я переживаю за него и горжусь одновременно. Потому что не у каждого на такое хватит мужества.

Рустам тем временем дошел до конца ряда, не упустив никого и никого не забыв. Последним в скорбном ряду плечом к плечу со своими сержантами лежал унтер-офицер Паргленд.

Бывший городской стражник приехал в Лондейл и нашел свою смерть в первом же бою. Черты его лица заострились, некогда ухоженная борода спеклась от крови, а тело изборождено глубокими следами эльфийских клинков.

— Ромаль, — едва слышно прошептал Рустам, обращаясь не только к нему, но и к двум его землякам-сержантам. — Я никогда не был в этом городе и даже не знаю толком, где он находится. Но если меня когда-нибудь о нем спросят, я скажу, что это очень хороший город, в котором рождаются настоящие мужчины. И я горжусь, что мне выпала возможность сражаться рядом с ними. Спасибо за службу, ребята, и простите, если что было не так. Простите и прощайте…

Рустам повернулся лицом к уходящему в темноту длинному ряду своих погибших бойцов и вскинул кулак, отдавая им честь.

Причудлива наша жизнь, невольно подумалось ему в эти минуты. Причудлива и многогранна. Ведь еще месяц назад он даже не знал об их существовании. А еще год назад его здесь и вовсе не было. Он жил в красивом спокойном городе, в поднимающейся на ноги мирной стране. В мире, где мечи и стрелы превратились в исторические экспонаты, а победы в войнах перестали зависеть от силы духа и стали достоянием техники. Он жил спокойной городской жизнью, продавал компьютеры и играл в компьютерные игры. Гулял с девушками и пил с приятелями пиво с креветками по субботам. Беззаботно, безопасно и по-своему приятно пролетало время.

Где сейчас все это? Где город Алматы и страна Казахстан, бывшая республика великой империи? Где вообще крутится этот беспокойный шарик по имени ЗЕМЛЯ? Что там сейчас творится?

Он не знал. Да и знать не хотел по большому счету. Все, что его волновало раньше, поблекло и отошло на второй план перед мертвыми телами его людей. Их смерть не его вина, черт возьми! Они знали, на что шли, но это были его люди, и он хотел их запомнить, запомнить навсегда… и проститься.

Дзинь! — дорогая фарфоровая ваза, ударившись о твердую землю, разлетелась на мелкие осколки. Бумс! — последовал за ней тяжелый глиняный кувшин, и благородное аркское вино разбрызгалось по земле, подобно эльфийской крови на этих проклятых Неиклотом стенах.

Герцог Эландриэль разбушевался не на шутку. Его генералы и бароны застыли в герцогском шатре немыми каменными изваяниями, молясь про себя, чтобы буря обошла их стороной.

— Шесть тысяч за четыре дня! — кричал герцог, круша посуду и хлеща своих генералов по щекам. — Шесть тысяч моих славных эльфийских лучников! И всего за четыре дня! А этот город по-прежнему стоит как ни в чем не бывало! И жалкие людишки с его стен насмехаются надо мной! Надо мной! Над герцогом Аркским!

Перед высоким, обвешанным многочисленными наградами эльфом герцог остановился.

— Риталь! Мой храбрый, верный Риталь! — Голос герцога был полон яда. — Ты был прекрасен на Мальве. Ты был велик! И я по достоинству оценил твою доблесть, сделав тебя графом Норфолдским. А ведь ты не был до этого даже бароном. Это я тебя возвеличил! — Герцог в бешенстве искривил губы и отвесил бледному Риталю две полновесные пощечины. — Я допустил ошибку, Риталь! Я слишком рано в тебя поверил. Ты размяк! Ты растерял всю свою храбрость и весь свой ум. А твои бесстрашные лучники превратились в зажравшихся свиней. И это твоя вина! Это вина всех вас! Бездари…

Герцог сел на золотой трон в центре шатра и закрыл лицо ладонями. Генералы переглянулись.

— Ваше высочество, — осторожно начал оправдываться униженный Риталь, — мы дрались как звери, клянусь именем Неиклота, нашего светлого бога. А храбрые аркские лучники не утратили своего бесстрашия, они, как и прежде, готовы умереть за вас, готовы умереть за своего герцога. И шесть тысяч их жизней тому свидетельство. Но их обманули, мой светлый герцог, их завлекли в ловушку, и только поэтому они погибли, а этот город все еще принадлежит людям.