Потом ей надо было в лавку. Она с ужасом думала об этом. Однажды она уже ходила туда, и ни к чему хорошему это не привело. Туда вошли шахтеры, целая толпа — пять или шесть человек, и они принялись прохаживаться по ее адресу. Лавочник был довольно недалекий тип, он не отважился сделать им замечание, а Анна-Мария пыталась отвечать им дружелюбно и улыбаться, но их болтовня становилась все более и более фривольной, и она ушла из лавки с пунцовыми щеками.

А сейчас она должна идти туда снова! Господи! Но сначала в контору к Нильссону с его загадочными намеками.

Когда она повернула за угол у входа в контору, ее как громом ударило, во всяком случае, ощущение было именно такое. Вдалеке по дороге, ведущей от шахты, шел Коль. Она невольно остановилась на секунду.

Она так и не говорила с ним больше с той ураганной ночи. Лишь видела пару раз на расстоянии. Ведь узнать его было так легко. Однажды они почти встретились на улице в поселке, он изменил свой маршрут и направился к ней, но тут неожиданно откуда-то возник Адриан и увел ее за собой. Она обернулась и помахала, и Коль помахал ей в ответ. Адриан довольно раздраженно заметил, что ей нет нужды здороваться со всяким сбродом.

О господи, как много бы она отдала, чтобы дождаться Коля! Сказать «добрый день», и «спасибо за Вашу помощь тогда». И вновь услышать его голос!

Но, наверное, у него просто какие-то дела в бараках. А ей надо идти.

Когда она вошла в комнату, где стоял довольной помпезный письменный стол, Нильссон явно нервничал. Он был один. На столе перед ним лежали какие-то бумаги.

— Ну, и как обстоят дела у маленькой дамы с далеко идущими планами? — не без сарказма спросил он. — Рождественский праздник, Бог ты мой! Рождественский спектакль и приходский священник, и в поселке все стоят на ушах. Женщины словно с ума посходили и бросают своих мужей, чтобы бежать на бабьи посиделки! А как вы считаете, сколько мне это стоит — труда и денег?

— Ну, я не думаю, что мужчины в чем-то нуждаются, — мягко улыбнулась Анна-Мария. — К тому же я не знала, что у вас были дополнительные расходы. — Да, у компании, разумеется.

— Я думаю, я все оплатила сама, — осторожно сказала она. — А если будет надо, посылайте счет мне! Что это у вас за дополнительная работа?

На этот вопрос Нильссон не смог ответить тут же. Последовало только вялое замечание, что, дескать, «много здесь беготни».

— Зачем я вам понадобилась? — спросила Анна-Мария.

— Конечно, конечно! — он оживился. — Маленькую барышню просят подписать контракт о том, что она будет работать здесь, в Иттерхедене, учительницей еще и весь весенний семестр.

Анна-Мария обрадовалась.

— Так значит, мною довольны, да?

— Ну, да… Ведь так трудно заполучить сюда учителя… Просто поставьте здесь свою подпись!

Он держал свой пухлый указательный палец где-то в самом низу страницы и предложил ей стул у письменного стола.

Анна-Мария пробежала глазами ровные красивые строчки с завитушками Нильссона. Все верно, там стояло именно то, о чем он говорил. Она села на стул и подписала.

— И еще копию, — произнес Нильссон. — Ту, которая пойдет в компанию.

Она подняла краешек листа и увидела под ним нижние строчки другого. Он выглядел так же. Нильссон тяжело облокотился на стол, его жирная херувимская рука лежала на документах.

Кто-то вошел в дверь и прошел мимо, дальше в помещение конторы.

— Никогда не подписывайте то, чего не прочитали, — раздался сухой голос Коля.

Нильссон выхватил оба листа и прошипел:

— Тебя это не касается, ты, черномазый! И тебе нечего здесь делать, иди и торчи себе в своей шахте, и не бегай сюда, ишь — повадился в последнее время!

— Но я не успела подписать, — сказала Анна-Мария. Глаза Коля глубоко заглянули в ее глаза — предостерегая, настойчиво.

— И не делайте этого! Во всяком случае — пока не прочтете!

— Мы можем сделать это в другой день, — сказал Нильссон и поспешно запер документы. Лицо его было бледным от пота, и хотя он усиленно улыбался, между бровями у него была сердитая морщинка. — А что тебе сейчас понадобилось, Коль?

— Я должен просить больше подпорок для шахты. Северный забой ненадежен. Да и не может быть. Не можем ли мы прекратить работы там? Все равно там нет ничего стоящего.

— Директор очень верит именно в него, — сказал Нильссон упрямо.

— Ну да, потому что в других ничего нет, — ответил Коль с непонятным выражением лица. Он не смотрел на Анну-Марию, но все равно как бы включал ее в разговор.

— Мы не можем позволить себе такие глупости, — пожаловался Нильссон.

— Это не глупости, речь идет о жизни двадцати человек!

— Да, да, мы об этом уже говорили. Будет так, как хочет хозяин.

А сейчас Коль разозлился, Анна-Мария поняла это. И она, кажется, начинала получать представление о том, почему его называли опасным.

— Так я получу подпорки?

— Ты и так получил уже слишком много.

— Но недостаточно.

Нильссон вздохнул.

— Да, но я буду делать то, что велел директор. Коль вылетел из комнаты. Лицо его было искажено гневом.

— Но ведь он прав, — сказала Анна-Мария. Нильссон был раздражен и уже не взвешивал слова.

— Понятно, ведь вы с ним заодно. И как-то вечером приятно провели время в его доме. Совсем одни…

— Что? — задохнулась она.

— Но я нем, как могила. И сейчас просто не могу бросать деньги на ветер. На Рождество и вообще… А Вы, маленькая барышня, вы ведь так хорошо здесь обеспечены. И позволить себе такое экстравагантное поведение в этим хамом…

— Кто сказал это о Коле и обо мне? — спросила она. Сердце ее бешено колотилось, ее переполняла целая гамма чувств. Возмущение, обида, разочарование — и что-то иное, что лучше было подавить.

— Я-то эту сплетню дальше не понесу. Но эта информация у меня из высших кругов, так что отрицать что-либо бесполезно!

Анна-Мария с облегчением расхохоталась:

— Да, но тогда в этом нет ничего странного! Если эта новость у вас из усадьбы, то я сама рассказала об этом Адриану и его семье. Да и что мне было скрывать? Что Коль помог мне?

Круглое лицо Нильссона, казалось, вытянулось в длину от разочарования.

— Но фрекен Керстин сказала…

— Что сказала фрекен Керстин? — резко спросила Анна-Мария.

— Что поделом фрекен Лисен, что Анне-Марии повезло больше, чем ей в тот раз, когда она попыталась… и Коль ее выгнал. Фрекен Лисен была в доме две минуты, а потом Коль вышел с нею, ведя ее за плечо, а потом вошел снова в дом и захлопнул за собой дверь. Но фрекен Лисен всегда питала склонность к Колю…

Анна Мария безуспешно пыталась остановить этот словесный поток.

— Я не хочу ничего слышать! — прокричала она. — Не хочу слушать отвратительной сплетни!

Опьяненный своей болтовней, Нильссон продолжал с увлечением говорить. Он схватил ее за запястье. Улыбка на его лице резко контрастировала с угрожающими, продуманными словами.

— Погодите, маленькая непочтительная фрекен, а что будет, если я поговорю с директором об… обстоятельствах, фрекен? После вечерка, проведенного с нашим лицемером-мастером?

— Вы что, с ума сошли? — спросила пунцовая Анна-Мария. — Ведь это неправда?

— А почему директор может быть в этом уверен? Подозрение гложет, фрекен Анна-Мария. Ничто не гложет так, как подозрение. Неприятно будет видеть, как звание жены директора уплывает от вас? Как я уже сказал, у меня сейчас есть кое-какие проблемы, но я обещаю не говорить ни слова, если только…

Но Анне-Марии, наконец, удалось вырваться, она бросилась к двери, настолько возмущенная, что в глазах у нее стояли слезы. Зажав ладонями уши, чтобы только не слышать больше эти пошлости, она забежала за угол дома и попала прямо в объятия Коля, который выходил из школьного зала.

— Ну-ну, — сказал он и обхватил ее за плечи. Глаза его были так черны, в них была такая ярость, что Анна-Мария всхлипнула от ужаса.

— Я не хочу здесь больше оставаться, — простонала она вне себя. — Как много яда, сколько злобы! Отпустите меня! Я хочу уехать отсюда!