Еще более разительные примеры приведены но Сталинграду. Для того чтобы сломить сопротивление защитников Сталинграда, немцы обрушили на город огромные силы авиации. В отдельные дни число самолето-вылетов доходило до 2000. В целом город пережил бомбовые удары, равные не только налету 3000 бомбардировщиков, о которых говорил Дуэ, а помноженные трижды на три. И тем не менее это не решило судьбу сражения даже на таком ограниченном участке фронта. Сталинград продолжает мужественную борьбу.

Всей силой фактов и логики обрушился автор на последователей Дуэ, отрицавших необходимость создания сухопутного фронта в Европе. Правда, в статье нет этих слов. Но каждому ясно, что речь идет именно о втором фронте...

* * *

Неожиданно исчез наш корреспондент по Брянскому фронту полковой комиссар Павел Крайнов. Такие случаи у нас бывали. В августе прошлого года пропал спецкор но Юго-Западному фронту Теодор Лильин. Через неделю он обнаружился. Оказывается, корреспондент пробрался - первым из наших спецкоров - в Днепровские плавни к партизанам и прислал серию очерков о первых боях партизан в этом крае.

А вот теперь - Павел Крайнов. Появилась возможность, и он отправился к партизанам в Брянский лес. Немало материалов он прислал нам. Один из них так начинался:

"На партизанской легковой машине с разбитым стеклом и ободранными боками мы пробирались по проселочным дорогам и лесным просекам. Впереди слышится пулеметная и ружейная стрельба. Там шел бой..." Это - рассказ о бое партизан с карательной экспедицией немцев. До этого партизаны то пускали под откос поезда, то взрывали мосты или совершали набеги на вражеские гарнизоны. А сегодняшний бой - подлинное сражение по всем правилам военного искусства. Партизаны выиграли его. Каратели, оставив свыше семидесяти трупов, ретировались в свой гарнизон.

За год с лишним партизаны научились воевать! Об этом и повествует наш боевой товарищ Павел Крайнов.

14 октября

Из всех публикаций этого номера хочу рассказать лишь о двух. Прежде всего, о подборке под заголовком "Письма гвардии младшему лейтенанту Лебедеву". К подборке сделана врезка. В ней говорилось, что 2 октября в "Красной звезде" был помещен отчет о красноармейском митинге в 33-й гвардейской дивизии. Он занимал целую полосу. Среди других были опубликованы речь Лебедева и его портрет. В своей речи он сказал: "Здесь кто-то говорил, что он получил письмо из дому. Мне неоткуда получать письма и некому их посылать: в моем доме немцы. И у меня дома никто не ждет моих писем, потому что моя семья, если она жива, знает, что мои письма не дойдут до нее. Моя семья ждет не писем - она ждет меня. Она ждет, чтобы я пришел и освободил ее от немцев, чтобы я убил немцев, стоящих на моей дороге..."

Напомню, что митинг состоялся в Сталинграде. Мы с Симоновым были на нем, записали выступления гвардейцев и напечатали их. Откровенно скажу, не ждали мы, что такой поток откликов придет в редакцию именно на выступление Лебедева, бывшего шахтера. Читатель почувствовал душевную боль человека и не мог не разделить ее. Вот, например, строки из писем семи работниц московской бисквитной фабрики "Большевик":

"Нам безгранично больно за ваши слова о том, что вам неоткуда получать письма, что у вас нет близких... Мы считаем себя вашими кровными родственниками... Пишите нам..."

56-летняя работница Екатерина Яковлевна Морозова заканчивает свое письмо такими словами: "Пиши, как родной матери, я буду с радостью отвечать. Будь жив и здоров, ждем с победой".

Можно понять, какие ответные чувства вызвали эти письма у младшего лейтенанта. И не только у него.

* * *

Сегодня напечатан очерк Александра Полякова "Под Ржевом". Это первый очерк из шести, опубликованных им в "Красной звезде". А история их появления в газете необычна.

В разгар войны создавалась могучая тяжелая артиллерия - дивизии и корпуса резерва Верховного Главнокомандования. На нее возлагались большие надежды. И вот во время одной из встреч с начальником артиллерии Красной Армии генералом Н. Н. Вороновым, он упрекнул меня, что газета все еще мало пишет об этих новых формированиях. Чуть улыбнувшись, он заметил:

- Конечно, пехотной экзотики у нас нет... Но все-таки - "бог войны"!..

Я пообещал, что в ближайшие дни на страницах газеты появится больше материалов о тяжелой артиллерии. И тут же рассказал ему эпизод, который имел прямое отношение к этому. Мы напечатали статью об артиллерии РВГК и, очевидно, сказали немного больше, чем следовало говорить в открытой печати. В тот же день позвонил секретарь ЦК партии А. С. Щербаков:

- Кто разрешил вам печатать эту статью?

- Никто не разрешил, - ответил я. - Мы ее сами напечатали. Что-нибудь случилось? - спросил я Александра Сергеевича.

- Да, случилось. Сталин сказал, чтобы сняли редактора с понижением в звании и должности...

Расстроился я или нет - не в этом дело. Всякий редактор, если он хочет быть редактором в настоящем, партийном понимании этого слова, не должен бояться, как у нас тогда говорили, ходить на острие ножа. Но все же я счел необходимым объяснить Щербакову, что разрешения мы ни у кого не спрашивали, но эту статью я посылал не для визирования, а на консультацию А. М. Василевскому. Начальнику Генштаба она понравилась.

- Подождите, - сказал мне Щербаков и положил трубку. Через час он снова звонит:

- Сталин сказал: "Не трогайте редактора. Он не виноват. Но такие статьи без нас пусть не печатает".

После я узнал, что Сталин сразу же позвонил Василевскому. Начальник Генштаба подтвердил, что читал статью и она показалась ему хорошей.

(Спустя много лет после войны мы с писателем Оскаром Кургановым были у маршала Василевского на даче. Сидели в его кабинете и говорили о минувшем. Вспомнил Александр Михайлович и историю со статьей и, улыбнувшись, заметил:

- Да, разговор тогда был основательный...)

Выслушав всю эту историю, Воронов сказал:

- Вот как раз поэтому и надо писать о нашей тяжелой артиллерии.

Он вспомнил своего бывшего командира батареи Полякова, спецкора "Красной звезды", посетовал, что артиллерист пишет главным образом о пехоте, танкистах, а пушкарей забросил, и попросил прислать его к нему. После беседы с Вороновым у Полякова и родилась идея написать серию очерков о тяжелой артиллерии. Со свойственной ему оперативностью корреспондент выехал под Ржев. Туда уже был звонок Воронова, приказавшего создать корреспонденту все условия для работы.

Обосновался Поляков в полку майора Жигарева. Там пробыл более месяца. Все он делал основательно. Мы его и не торопили. Он бывал на наблюдательных пунктах, ползал вместе с артиллерийскими разведчиками по переднему краю, летал на самолете-корректировщике над немецкими позициями.

Поляков показал себя в этих очерках как подлинный знаток артиллерийского дела. Прекрасно знал он и психологию, настроения, быт пушкарей. Вот один только пример:

"4 часа 55 минут - пять минут до канонады. На батарее уже поданы все команды, за исключением последней 

"огонь"...

О чем думают в эти последние пять минут наивысшего напряжения и майор Жигарев и его батарейцы у пушек?

Наводчики, верно, думают о том, как бы в последний момент какая-нибудь из маскировочных елок не свалилась на ствол пушки и не сбила линию наводки. Трудно, конечно, допустить, чтобы жиденькая елочка, которая сама будет через пять минут биться в лихорадке от первого выстрела, смогла пошевельнуть огромный ствол пушки. Но уж такая вещь эта линия наводки - за нос всегда дрожат. Молодые номера - артиллеристы, только что пришедшие на батарею, часто попадаются на шутку "стариков": "Пойди сгони ворону с линии наводки". И хотя никакой вороны, сидящей на линии наводки, - а это все равно что на линии взгляда, - нет и в помине, страх за "линию" сохранился и до сих пор. Шутка шуткой, а шевельни на миллиметр орудие, и линия наводки, идущая от перекрестия орудийной панорамы к шесту, сбита. Снаряд пойдет неточно".