— Эскадрилья подходит с востока… Один из полков 32-й ИАД… Оповещение зенитчиков сектора о «входных воротах» будет обеспечено… — Голос в телефонной трубке выдавай куски жизненной информации с длинными паузами между фразами, будто говоривший считывал ее с ленты телетайпа.

— Ориентировочное время подхода — две или три минуты…

Это было здорово. Две или три минуты — это просто отлично, это почти чудо. Даже если тот незнакомый офицер с КП оказался слишком оптимистичен и американцы не позволят его летчикам оттянуть проекцию реактивной собачьей свалки к северу, подальше от линии фронта, эти минуты, быть может, сможет пережить хоть кто-то из них.

«Эскадрилья», — подумал командир полка, дотягиваясь рукавом до истекающего потом лба, стараясь при этом не столкнуть зажатые в руках трубки рации и телефона. Он стиснул зубы, чтобы не застонать от напряжения в ожидании того, когда крики и команды в эфире сменятся на вой горящего, падающего со своим самолетом летчика — любого из знакомых ему по имени уже не один месяц.

32-я ИАД. Это было и хорошо, и плохо одновременно. Хотя на фоне всего произошедшего и происходящего — наверное, всё же просто хорошо. Сейчас в Корее воевали семь истребительных авиадивизий на «МиГ-15» и «МиГ-15бис», включая трех «соседей»: 2-ю, 14-ю и 18-ю. Рядом базировались остатки 20-й бомбардировочной — эта летала на «Ту-2». Но прозвучавший в эфире номер «32» четко обозначал советских добровольцев: это была одна из трех их истребительных авиадивизий: 32-й, 216-й и действующей с аэродромов второй линии 133-й. Подходящая авиаэскадрилья могла принадлежать 535-му, 913-му или, если он ничего не напутал, 224-му истребительным авиаполкам, полностью оснащенным самолетами «МиГ-15бис». Скорее всего, какому-то из двух первых, базирующихся несколько ближе, на Аньдун.

Как эта дивизия может работать, знал каждый офицер ВВС, имеющий по своему рангу доступ к информации ОВА. Или предполагал — хотя бы по тому, что в прикрываемой ею зоне на каждую пораженную наземную цель американцы тратили втрое или вчетверо больше самолето-вылетов, чем «в норме», — в первую очередь на прикрытие каждой ударной машины несколькими собственными истребителями. Если кореец честно сообщил ему реальное положение дел, то это что-то новое. Туда, в небо над заливом, где крутился сейчас бешеный клубок истребительного воздушного боя, советские пилоты заходили пока считанные разы — в первую очередь потому, что им это было запрещено.

Как было уже сказано, бой оказался не из легких даже для американцев, которых было двенадцать против шести. Наличие сравнительно неплохо развернутой радарной сети все же позволило красным в самый последний момент обнаружить противника. Поэтому выбить половину звена их истребителей в первом же заходе не удалось.

Более того, класс подготовки попавшихся им китайских пилотов оказался достаточно неплохим. Уйти вверх «МиГам» не дали, но они раз за разом выкручивались из прицелов, то и дело пытаясь контратаковать. Или, во всяком случае, демонстрируя готовность к контратаке тем положением, которое они стремились занять по отношению к отдельным американским звеньям и парам в клокочущем смутными следами трехмерном пространстве над какими-то безымянными корейскими островками и песчаными банками. Повредив в самом начале боя один из китайских «МиГов», а затем и второй, американские летчики все же были достаточно уверены в себе, чтобы не форсировать бой. Пилотаж на таких перегрузках выматывал людей сильнее, чем может вымотать борца-тяжеловеса бой с десятком крокодилов в наполненном глицерином бассейне. А то, что азиаты физически значительно слабее европейцев и хуже переносят продолжительную тяжелую нагрузку, апофеозом которой и является современный воздушный бой, было известно уже давно — собственно, с тех времен, когда «Летающие тигры»[32] дрались над Китаем против японцев.

Кроме того, их противников, как было известно, сейчас гораздо хуже кормили, и это просто не могло не сказываться. И вдобавок, у них не было противоперегрузочных костюмов.

Мучительно пытаясь загнать мечущуюся косыми зигзагами и почти состворенную сейчас пару врагов в прицельную марку радиодальномерного прицела, командир того звена американской эскадрильи, которое тоже было принято называть «красным», выжимал из своей машины все возможное, стараясь подобраться поближе, чтобы пройтись по врагам хотя бы одной хорошо нацеленной очередью из шести своих крупнокалиберных пулеметов. Промахнувшись в первой атаке и потратив время на то, чтобы прикрыть некстати подставившуюся вторую «красную» пару, первая настолько отстала от рвущихся к северу китаез, что упустила свой шанс. За это время кто-то добрался до «МиГов» вместо них, и один из китайцев наконец-то начал «парить». Тонкая, почти незаметная струйка керосина тянулась за шатающейся теперь из одной стороны в другую серебряной машиной слабым пунктиром, отмечая его эволюции в небе. За время своих туров в Корею командир звена уже видел, как по-разному могут гибнуть реактивные машины, и сомнений у него почти не оставалось — этому истребителю скоро конец. Первому.

Вторую машину невезучего звена истребительного авиаполка китайских добровольцев американцы сбили через 30 или 40 секунд — к этому времени двигатель первого поврежденного «МиГа» окончательно сдох, и летчик катапультировался, надеясь спасти свою жизнь. Но численное превосходство американцев в воздухе к этому времени было уже полностью подавляющим, и выходящая из очередной атаки пара «Сейбров» расстреляла летчика в воздухе: если в подобных ситуациях позволять уцелеть хорошим пилотам врага, то война станет совсем уж бесполезной. Оставшаяся четверка китайских машин окончательно потеряла инициативу, была рассечена на две далеко отделенные друг от друга пары и дралась уже просто из гордости и ненависти, смешанных со злобой, — шансов вытянуть бой еще хотя бы несколько минут у них уже практически не было.

— Когда? Ну когда? — буквально выл командир полка Чжу в микрофон рации. В бункере было тоскливо и холодно. Командир гибнущего звена уже практически перестал командовать боем, и теперь в динамике не было слышно ничего, кроме отдельных обращенных к ведомому слов, прорывающихся сквозь его сорванное дыхание в те секунды, когда он вжимал кнопку передачи. Это было хуже всего. Чжу уже перестал верить в помощь сам — наземные посты наблюдения, над которыми последние минуты шел затянувшийся бой, непрерывно транслировали ему информацию, и вообразить происходящее опытному летчику не составляло труда. В общем, это был конец.

Командир полка поднялся бы в воздух и сам, но это с самого начало было бессмысленно. Считанные пары «МиГов», вводимые в такой бой разрозненно, не решат ничего, даже если не думать о том времени, которое они затратят, чтобы дойти от Догушаня до залива. Чжу не был трусом, он был просто реалистом. Именно поэтому после нескольких оставшихся безответными вопросов, обращенных к КП ОВА, он замолчал, сжав зубы и глядя в пол.

— Дивизия! — вдруг заорал сбоку радист. Еще не поняв, что он имеет в виду, комполка бросился ко второй рации, игравшей сейчас вспомогательную роль. Солдат, отчаянно жестикулируя, сунул истертую трубку ему в руки. На связи был какой-то неназвавшийся и неузнанный штабист их 14-й истребительной авиадивизии, и слова, произнесенные им, заставили потерявшего уже последние капли надежды командира полка снова взвыть — но на этот раз совсем иначе.

Слушая скороговорку дивизионного штабиста, он одновременно криком и топотом ног заставил молодого офицера со своим солдатом добиться приемлемого качества приема на выданной ему частоте. На ней молчали, но шум несущей волны и сдавленное дыхание не дозволяли сделать ошибку. Двадцать секунд, потом еще двадцать…

— Трид-цатъ-пятъ! — прокричал динамик. — Ат-така!

Последнее слово командир полка сначала не понял, но потом какой-то теплый толчок из глубины лет одним мягким ударом вернул ему воспоминание: 1937 год, небо над Маньчжурией, он, молодой пилот, из последних сил отбивается со своим ведущим от наседающих японских бипланов, когда появившиеся советские «Чайки» буквально вырывают его из зубов врага, а потом на земле подбитый и выпрыгнувший русский летчик, сверкая зубами на закопченном лице, показывает руками, как он стрелял и как стреляли в него, и все повторяет и повторяет это самое слово.