Вздохнув, генерал обвел взглядом объемистые папки с документами, лежащие на столе. В них были сотни самых разнообразных деталей, каждая из которых могла иметь самое прямое отношение к развитию военной и политической ситуации в регионе. К тому, разрастется эта война дальше, или нет. Возьмем, например, все большее увеличение доли истребителя «F2H Бэньши» в общем объеме палубной авиации США, работающей по целям на территории КНДР. И даже не только собственно палубной, но и авиации морской пехоты. В основном — варианты «F2H-2P», плюс некоторое количество «2N/2B», отличных высотных разведчиков с панорамными камерами. Пару таких удалось сбить. «И что?» — скажет по этому поводу любой случайно встреченный на улице Москвы или даже Пхеньяна человек. А вот то… «Бэньши», при том, что он выглядит как выкидыш нормального истребителя, в варианте «2В» способен нести 750-килограммовую атомную бомбу «Тип 7» или 1470-килограммовую бомбу «Тип 8». А таких бомб у американцев уже почти хватит на все, что расположено восточнее Урала и представляет собой хоть какое-то военное значение.

Для удара по Корее, а также прибрежным городам и авиабазам советского и китайского Дальнего Востока «Бэньши» подойдут лучше всего: перехватить их будет значительно труднее, чем «Сверхкрепости», а малый боевой радиус в Корее не важен — тут вся линия фронта — 225 километров но прямой. Значит, при малейшем подозрении на начало надо сразу бить по авианосцам, топить их, прежде чем палубники успеют подняться в воздух. Топить все.

И уже не говоря о том, что это само по себе практически невозможно, топить авианосцы придется бомбардировщиками «Ил-28», на которые, по докладам разведки, и делают основную ставку китайцы. Больше пока нечем. Или заставить Москаленко с его эскадрой умереть, разменяв себя и свои корабли на одну оперативную группу американцев из одного-двух тяжелых флотских авианосцев. Ту, что окажется рядом… Но в любом случае для этого нужно решение Москвы, а для его принятия и донесения до исполнителей может уже не хватить времени. И вот это не изменить уже ничем.

— Разведка… — произнес генерал вслух, с яростью, тоской и злобой глядя на плохо оштукатуренную стену своего кабинета. — Мне нужна разведка… Как?

Вопрос не был обращен ни к кому. У него имелось достаточно мощностей инструментальной разведки, плюс доступ к результатам разведки силовой, чтобы получить такое количество фактов, которое он не сможет переварить, даже обходясь совсем без сна. Химическое оружие, атомное оружие, замеченные у противника типы боевых и военно-транспортных самолетов и вертолетов, количество отмеченных пересечений ими линии фронта, обнаруженные вражеские корабли и транспорты — то ли с десантом, то ли нет… Все это было или здесь, на его столе в посольском кабинете, или в сейфах советской военной миссии, или уже на пути в Москву. Или уже там, в Дальневосточном управлении Генерального Штаба, либо же на столе у Самого. «Сталин наверняка сможет разобраться со всем этим, — с надеждой подумал генерал Разуваев. — Раньше это ему удавалось всегда. Ну, может быть, кроме одного-единственного раза…»

И тут же, не давая себе почувствовать облегчение, он подумал о том, как сильно товарищ Сталин сдал за последнее время. Его фотографии в газетах не изменились ни на черточку, но они ничего не значили — улыбающийся строгий генералиссимус на портретах, один из которых висел прямо над его головой (генерал не удержался и посмотрел), не имели абсолютно ничего общего со старым, усталым человеком, один взгляд которого заставлял боевого, много чего прошедшего генерал-лейтенанта вытягиваться по стойке «смирно». В военной ситуации, в том, что из происходящего важно, а что шелуха, мог бы разобраться опальный ныне Жуков. Но и его нет. Помощи просить не у кого, как обычно и случается.

— Разведка… — снова сказал генерал. — Капитан!

Ничего не произошло, и это разозлило его еще больше.

Только после второго его окрика дверь приоткрылась, и в образовавшейся щели появилась голова адъютанта.

— Что — перевод? — потребовал от него главвоенсоветник.

— Виноват, товарищ генерал-лейтенант, не знаю.

— Почему?

Выражение на лице капитана появилось такое, что генерал чуть не взорвался от злости и только с очень большим трудом подавил в себе желание заорать.

— Узнать, — приказал он, и капитан исчез, даже не ответив «Есть». Пора менять его, пора. Засиделся он в подручных, ему бы роту, он бы был на своем месте. Или учиться, как он собирался поступить раньше. Если оба до этого доживут.

Через минуту адъютант появился снова, догадавшись сначала стукнуть в дверь. Переводчики еще работали, как работали они непрерывно, посменно, круглые сутки, оглашая комнаты стуканьем пишущих машинок и невнятным бормотанием на местных языках и диалектах. Но часть документа была уже готова, и они предложили на выбор: взять несколько готовых страниц или подождать всего целиком — что может занять еще до получаса.

Переводили офицеры его личной бригады военпереводчиков, «с листа», но независимая проверка перевода была обязательна всегда. Плюс их сдерживала машинопись. Если бы выписать из Союза с десяток девчонок-стенографисток или машинисток, это ускорило бы работу чуть ли не вдвое, но представить здесь женщину из дома было невозможно, а взять местных, пусть даже знающих русский язык и машинопись, было так же невозможно — хотя и по совершенно другим причинам.

— Давай, — приказал генерал, решив, что к тому времени, как он переварит начало документа, переводчики вполне могут успеть. Еще через две минуты в руки ему легло несколько едва ли не теплых желтоватых листков. Он выругался было, увидев синий шрифт, поскольку ненавидел пачкать руки копирочными копиями, но сразу же понял, что ошибся — просто это была синяя лента.

О существовании этого документа ему доложили с утра. Это был выкраденный или захваченный какой-то удачливой разведгруппой корейских коммунистов приказ командира одного из саперных батальонов лисынмановцев кому-то из своих подчиненных. Приказ был длинный — страниц на пять или шесть. Даже не приказ — инструкция с упоминанием сразу нескольких видов инженерной техники: колейных понтонно-мостовых парков, плавающих транспортеров и так далее.

И что? Проглотив текст одним махом, генерал почувствовал разочарование. Тьфу-ты… Лейтенант-разведчик, посаженный им работать с корейскими товарищами, докладывая утром информацию за предшествующий день, особо отметил этот документ — как, возможно, имеющий отношение к наступательным планам интервентов. И поскольку генерал только об этом сейчас и думал, то ждал перевода уже не первый час. И вот такая ерунда… Дурак-лейтенант или не знал о чем говорить, или просто недопонял. Сам посол Союза Советских Социалистических Республик в КНДР говорил на корейском еще хуже лейтенанта, но ему было простительно. В этом же случае предстояло разбираться… будто у него есть на это слишком много времени.

И ведь главное — так бывает почти всегда. Если заранее высоко оцениваешь что-то неизвестное, то получаешь в итоге или разочарование, или прямой щелчок судьбы по носу. Какой-нибудь майор или подполковник в Москве, работающий на Главное инженерное управление армии, уписался бы от радости при виде такого документа, а здесь он бесполезен. Ни сведений о том, сколько этих понтонов и транспортеров у корейцев есть, ни подробностей, как американцы производят передачу техники их частям. Только некоторое количество характеристик и многочисленные призывы беречь технику. Бред.

Генерал быстро проглядел остальные листы, принесенные вновь появившимся капитаном. Да, невозможность обработать и интерпретировать быстро разрастающийся ком в основном малополезной информации — это как раз то, что, в конце концов, губит любого прогнозиста… Разуваев поднял голову и обнаружил перед собой так и не ушедшего адъютанта.

— Что? — спросил он, стараясь не раздражаться хотя бы в том случае, когда для этого нет прямого повода.

Капитан замялся, и генерал заставил себя потерпеть еще мгновение. Это оказалось правильным, верным решением, потому что капитан произнес невероятные, невозможные в его устах слова: „Pon rep“[67]