Париж 1919 года превратился в новый Вавилон и Мекку, стал одновременно торжищем и капищем. Вера, надежды, расчеты всего мира сосредоточились на парижской Конференции мира, которая с 18 января, стала юридически оформлять территориальные, финансовые, политические, национальные и прочие итоги четырехлетней мировой войны. Конференция, ее работа, конфликты, раздоры, судьбы, господствовали и над умами и судьбами съехавшихся в Париж представителей великих и малых держав, званых и незваных, участвовавших в войне и не участвовавших, движимых стремлением к общему и лучшему переустройству международных отношений, но озабоченных прежде всего удовлетворением своих эгоцентрических вожделений: расширением собственных владений, умалением мощи соседей или, наоборот, признанием за другими претендентами определенных прав и т. п. Одних делегатов, истцов и ответчиков, причем истцы по одним вопросам выступали иногда ответчиками по другим и обратно, - насчитывалось больше тысячи.
{11} Их сопровождали всевозможные специалисты, эксперты и техники в огромном числе. Конференция привлекла и аспирантов, не допущенных к участию в ней, но жизненно заинтересованных в том, чтобы Конференция хотя бы выслушала их претензии и пожелания. Это были прежде всего представители вновь возникших в результате войны государств, некоторых колоний и территорий, правовое положение коих менялось в силу понесенного Германией поражения.
К нашему прискорбию в аналогичном, если не худшем, положении оказалась неожиданно и недавняя союзница держав-победительниц - Россия.
Начальная, организационно самая трудная, стадия по выработке того, что получило название Версальского договора и мира, к концу мая была уже пройдена. По намеченному плану работали 26 комиссий по специальным вопросам, в том числе по вопросу об организации Лиги Наций. После бесконечных споров и препирательств, доходивших почти до ссоры Клемансо с Ллойд Джорджем и до угрозы Вильсона вернуться в Америку, всё же плохо ли хорошо ли договорились об условиях мира с Германией, и на Конференцию были допущены и германские делегаты. Проникавшие во вне вести о происходившем на Конференции держали в напряжении весь мир. Особенно были взволнованы, конечно, Париж и русские люди: парижане-старожилы и вновь приехавшие, естественно, принимали очень близко к уму и сердцу всё творившееся на Конференции и вокруг нее.
Ко времени нашего появления в Париже Конференция мира продвинулась значительно вперед в общей работе и подготовке договора с Германией. К этому времени отошел в прошлое и неожиданно возникший сенсационный проект Ллойд Джорджа-Вильсона о прекращении враждебный действий между большевиками и их противниками в России и созыве общей конференции на 15 февраля 1919 года на Принцевых островах. Этот мертворожденный план заслуживал внимания не тем, как он был зачат и почему он не продвинулся дальше начальной стадии, а совершенно неожиданной реакцией, которая в спешном порядке последовала со стороны большевиков, не дождавшихся даже формального приглашения на конференцию.
Ссылаясь на перехваченную радиотелеграмму об обращении держав Согласия ко всем фактически существовавшим в России правительствам с приглашением прислать делегатов на конференцию, наркоминдел Чичерин заявил 4 февраля 1919 года, что "Русское Советское правительство готово немедленно начать переговоры и... добиться соглашения, которое положило бы конец военным действиям, даже ценой серьезных уступок, поскольку оно не будет угрожать дальнейшему развитию Советской республики". Конкретно это выражалось прежде всего в "готовности сделать уступку требованиям держав Согласия в вопросе о русских займах. Во-вторых, в готовности гарантировать уплату процентов по русским займам {12} известным количеством сырья. В-третьих, готовностью предоставить гражданам держав Согласия горные, лесные и другие концессии с тем, чтобы экономический и социальный строй Советской России не был затронут внутренними распорядками этих концессий". Четвертый пункт мог бы коснуться "территориальных уступок, так как русское Советское правительство не имеет в виду во что бы то ни стало исключить из этих переговоров рассмотрение вопроса о каких-либо аннексиях державами Согласия русских территорий".
Последний пункт может казаться совершенно неправдоподобным, как находящийся в коренном противоречии со всей советской пропагандой до и после этой ноты. Но автентичность и бесспорность приведенного следует из того, что оно взято из официального советского справочника "Международная политика новейшего времени в договорах, нотах и декларациях", Ю. Ключникова и И. Сабанина, 1926 г., часть II, стр. 221-223.
Сказанным не исчерпывались уступки Советского правительства. Оно выражало готовность "в случае необходимости включить в общее соглашение обязательство не вмешиваться во внутренние дела держав Согласия". Имеются основания предполагать, что оговорки, сопровождавшие уступки, когда дело дошло бы до практического осуществления, составили бы главное, уступки же отошли на задний план или вообще отпали бы, как то случилось с принятыми Литвиновым обязательствами при признании Рузвельтом Советского правительства de jure правительством России.
Лишь в 1965 г. была опубликована директива, данная Лениным Чичерину и Литвинову 6 мая 1919 г.: "Использовать для пропаганды ... архилюбезно с Нансеном, архинагло с Вильсоном. Это очень полезно, с ними только так - вот правильный тон". Подчеркнуто здесь и далее Лениным, продолжавшим в том же вульгарно-пошлом стиле. "По-моему, практически архиполезно рассорить Вильсона с ними (Клемансо и Ллойд- Джордж), заявив, что Вильсон пешка в руках Клемансо и Ллойд-Джорджа, подчиняясь этим двум, этому 'большинству'". (Полное Собрание Сочинений, т. 50, стр. 304-305 1965 г.).
Безотносительно к тому, что могло случиться, если бы соглашение состоялось, знаменательно, что через полтора года после начатой Лениным гражданской войны против своих "капиталистов", Советская власть, с его одобрения, готова была экономически капитулировать перед капиталистами иностранными, нисколько не считаясь с долгом международной солидарности с угнетаемым пролетариатом Франции, Англии и других стран.
Реакция Советского правительства на не дошедшее до него приглашение на Принцевы острова была неожиданной. Не менее неожиданным был образ действий вернее бездействия - другой стороны. Вильсон признал ответную телеграмму Чичерина "оскорбительной", истолковав ее; как извращение намерений Союзников, будто бы покушавшихся дать - или продать - коммунистам мир и благоволение за концессии и территории. (Ср. Луи Фишер "Советы в делах мира", 2-е изд., 1951 г., т. I, стр. 167-169).
{13} Организационный регламент Конференции мира различал четыре категории участников с большими и меньшими правами: "главные державы", США, Британская империя, Франция, Италия и Япония, наделены были привилегиями, формальными и фактическими; другие воевавшие были лишь "имеющими частные интересы" и допускались на заседания только тогда, когда Конференция обсуждала касающиеся их вопросы; в третью зачислены были государства, порвавшие дипломатические отношения с блоком центральных неприятельских держав; наконец, к последней категории отнесены были нейтральные и вновь образуемые государства, - им предоставлялось право устного или письменного выступления по специальному приглашению одной из главных держав и только по вопросу, непосредственно их касавшемуся.
Россия не была включена ни в один из этих разрядов. О ней было сказано особо: "Условия представительства России будут установлены Конференцией, когда будут рассматриваться дела, касающиеся России". Сформулированное как отсрочка решения по существу, постановление это в действительности исключало Россию от какого-либо участия на Конференции, подводившей итоги войне, в которой Россия сыграла, если не решающую роль в победе, то предопределившую самую возможность первоначального сопротивления, последующих успехов и конечной победы Союзников. По общему признанию военноначальников, не русских только, а вражеских и союзных, несмотря на общую неподготовленность России к войне, на незаконченную мобилизацию, на отдаленность от театра военных действий при слабом транспорте и на постигшую армию ген. Самсонова катастрофу, - русский фронт оказался спасительным для Запада. И не будь русского самопожертвования, франко-английский фронт вряд ли мог выдержать, - самое "Чудо на Марне" могло не произойти. И то был не единственный случай. Достаточно напомнить жертвенное наступление русских войск в самый разгар Февральской революции, в июне 1917 г., которое способствовало тому, что западный фронт устоял, тогда как в России - на фронте и внутри страны оно способствовало ухудшению не только военного положения.
