Бонд задумчиво смотрел на нее. Решив, что будет, пожалуй, не очень галантно ошарашивать ее новостями на голодный желудок, он сказал:

– Так мы ни к чему не придем. Мы попали в этот переплет вместе, нравится нам это или нет. Что вы хотите на завтрак или на ленч? Сейчас четверть первого. Я уже поел, теперь пойду закажу еду вам, вернусь и все расскажу. Отсюда только один выход, и тот охраняется На Все Руки, этой корейской обезьяной. Так что – завтрак или ленч?

Она слегка смягчилась.

– Спасибо. Вареные яйца и кофе, пожалуйста. И тосты с вареньем.

– Сигареты?

– Нет, спасибо, я не курю.

Бонд вернулся в свою комнату и постучал в дверь без ручки. Она слегка приоткрылась.

– Ладно, На Все Руки, я пока не собираюсь тебя убивать.

Дверь открылась шире. Лицо корейца было невозмутимым. Бонд отдал распоряжения, налил себе бурбона с содовой и присел на край кровати, размышляя, как бы ему привлечь девушку на свою сторону. Он ей не понравился с самого начала. Было ли это только из-за сестры? Почему Голдфингер отпустил это замечание насчет ее «наклонностей»? Он и сам чувствовал что-то отталкивающее, враждебное. Она была красива, физически желанна. Но была в ней холодная, жесткая основа, которую Бонд не мог понять и определить. А, ладно, главное – заставить ее помочь ему. Иначе эта жизнь в заключении станет просто невыносимой.

Бонд вернулся к ней в комнату, оставив все двери открытыми, чтобы услышать, когда принесут еду. Девушка по-прежнему неподвижно сидела на кровати. Бонд прислонился к дверному косяку, потягивая виски. Затем, глядя ей в глаза, сказал:

– Чтоб вы знали, я из Скотленд-Ярда. Мы занимаемся этим человеком, Голдфингером. Он об этом не знает и считает, что нас никто не найдет в ближайшую неделю. Видимо, он прав. Он сохранил нам жизнь, потому что хочет, чтобы мы поработали на него, помогли ему совершить задуманное им преступление. Это серьезное дело. Весьма хитроумное. Но будет много подготовительной и бумажной работы, и мы с вами должны этим заниматься. Вы умеете стенографировать и печатать?

– Да, – глаза ее оживились. – А какое преступление?

Бонд рассказал ей.

– Конечно, это смешно, и думаю, что несколько вопросов и ответов убедят гангстеров, если не убеждают Голдфингера, что это совершенно неосуществимо. Но я не уверен. Голдфингер удивительный человек. Насколько я его знаю, он никогда ничего не предпринимает, если обстоятельства не благоприятствуют его целям. И я не думаю, что он сумасшедший, во всяком случае не больше, чем другие гении – ученые и прочие. А в том, что он гений в своей, может быть, несколько специфической области, сомневаться не приходится.

– И что же вы собираетесь делать?

Бонд понизил голос:

– Что мы будем делать, вы имеете в виду. Мы пойдем на это. И без дураков. Без всяких трюков и фокусов. Мы будем отрабатывать обещанные нам деньги по высшему классу. Помимо того, что мы спасем себе жизнь, которая для него значит меньше, чем ничего, это наша единственная надежда, точнее, моя, поскольку это моя работа, получить шанс сорвать его планы.

– И как вы собираетесь это сделать?

– Не имею ни малейшего представления. Может, что-нибудь подвернется.

– И вы хотите, чтобы я вам помогала?

– А почему нет? Есть другие предложения?

Она потеребила губу.

– А почему я, собственно, должна делать то, что вы хотите?

– Право, не самое подходящее время изображать суфражистку, – пожал плечами Бонд. – Либо так, как я сказал, либо вас убьют после завтрака. Решайте сами.

Девушка дернула плечом, лицо ее искривилось в брезгливой гримасе.

– А, ладно, так и быть.

Внезапно глаза ее метнули молнию.

– Только не пытайтесь ко мне прикоснуться, или я вас убью.

Раздался щелчок открываемой двери. Бонд глянул вниз на Тилли Мастертон.

– Интересный вызов. Но не волнуйтесь, я его не приму.

Он повернулся и вышел из помещения.

Один из корейцев прошел мимо него с подносом в руках. В его комнате второй кореец устанавливал переносную печатную машинку «Ремингтон» в углу, подальше от кровати. В дверном проеме стоял На Все Руки. Он держал лист бумаги. Бонд подошел к нему и забрал бумагу.

Это было указание Голдфингера, написанное шариковой ручкой. Почерк был четкий, аккуратный, легко читаемый, без вычурности. Бумага гласила:

"Отпечатайте десять экземпляров.

Совещание под председательством мистера Голда.

Секретари: Дж.Болд, Мисс Тилли Мастертон.

Присутствуют:

«Пурпурная банда», Детройт – Хельмут М.Спрингер

«Теневой синдикат», Майами и Гавана – Джед Миднайт

«Машина», Чикаго – Билли (Улыбочка) Ринг

«Паутина», Лас-Вегас – Джек Стрэп

Сицилианский союз – мистер Соло

«Бетономешалки», Гарлем, Нью-Йорк – мисс Пусси Галоре.

Повестка дня: Обсуждение проекта операции под кодовым названием «Большой шлем».

(Прохладительные напитки)". 

В конце была приписка: «Вы с мисс Мастертон должны быть готовы к 2 часам 20 минутам. Вы оба будете выйти протокол. Форма одежды – деловая». Бонд улыбнулся. Когда кореец вышел, он сел за машинку и начал печатать, показывая девушке, что намерен выполнять свою задачу. Боже, ну и сброд! Даже мафия присутствует! Интересно, как Голдфингеру удались их ка это подбить? И кто, черт возьми, такая Пусси Галоре?

К двум часам бумаги были готовы. Бонд отнес их Тилли вместе с блокнотом для стенографирования и карандашами. Прочитав ей записку Голдфингера, он добавил:

– Постарайтесь запомнить имена, по-видимому, их будет легко персонифицировать. Но в конце концов мы можем и спросить для протокола, верно? Пойду переоденусь.

Он улыбнулся:

– Осталось двадцать минут.

Девушка кивнула.

* * * 

Идя по коридору следом за На Все Руки, Бонд слышал шум реки. Видимо, коридор шел вдоль русла. Где-то у ног взревел двигатель грузовика, удаляясь предположительно в сторону Вест-Сайда. Должно быть, они находились в верхней части длинного двухэтажного строения. Серые стены коридора пахли свежей краской, боковых дверей не было, освещение шло из люков в полу. Дойдя до конца коридора, На Все Руки постучал, открылась дверь, и они оказались в большом, залитом солнцем помещении. Зал находился в торце здания, и большое окно выходило на реку и на район Джерси. Здесь все было готово к проведению конференции. Голдфингер сидел спиной к окну за большим круглым столом, покрытым зеленой скатертью, на котором стоял графин с водой и были разложены карандаши и бумага. Вокруг стола размещавшись девять удобных кресел, перед шестью из которых лежали пакеты, запечатанные красным сургучом. Справа вдоль стены стоял длинный сервировочный стол, заставленный серебряными и хрустальными фужерами. В ведерках охлаждалось шампанское, выстроились в ряд другие бутылки. Среди закусок Бонд разглядел две большие вазы с черной икрой и несколько блюд с гусиным паштетом. На стене напротив, над стоном с бумагами и большим листом картона висела доска.

Голдфингер смотрел, как они идут к нему по толстому винно-красному ковру. Он указал на стул слева от себя Тилли Мастертон, справа – Бонду. Они сели.

– Бумаги?

Голдфингер взял готовые листы, прочитал лежащий сверху и вернул девушке. Он сделал круговой жест рукой, и она, повинуясь, встала и положила по экземпляру перед каждым креслом. Голдфингер нажал на скрытый в столе звонок. Двери в конце комнаты открылись, и появился один из корейцев.

– Все готово?

Кореец кивнул.

– Ты понял, что сюда не должен войти ни один человек, кроме указанных в списке? Хорошо. Некоторые из них, а возможно и все, придут с сопровождающими. Все сопровождающие останутся за дверью. Проследи, чтобы у них было все, что они захотят. Карты и кости на месте? На Все Руки, – Голдфингер глянул на корейца, стоящего рядом со стулом, на котором сидел Бонд. – Иди и займи свое место. Сигнал помнишь?

На Все Руки поднял два пальца.

– Верно. Два звонка. Можешь идти. Проследи, чтобы все выполняли свои обязанности как должно.