Глаза Голдфингера равнодушно скользнули по Бонду.

– Вы играете в гольф, мистер Бомб?

Бонд возвысил голос:

– Иногда, когда бываю в Англии.

– И где же вы играете?

– Хантерком.

– А, знаю, симпатичное маленькое поле. Я недавно стал членом клуба «Ройал Сент-Марк». Сандвич расположен недалеко от одного из моих предприятий. Вы знаете, где это?

– Я там играл.

– И какой у вас гандикап?

– Девять.

– Какое совпадение. У меня тоже. Нам с вами нужно будет когда-нибудь сыграть вместе.

Голдфингер поднял свои жестяные крылья, сказал Дюпону:

– Я вернусь минут через пять, – и медленно спустился вниз.

Бонд был доволен. Небольшое социальное исследование его персоны было произведено с характерной для крупного магната долей небрежности, которому вообще-то абсолютно безразлично само существование Бонда, но, коль скоро тот все-таки оказался здесь, его нужно было хотя бы приблизительно отнести к какой-либо социальной категории.

Дюпон отдал необходимые распоряжения служителю в белой форме, двое других уже устанавливали игральный столик. Бонд подошел к перилам, огораживающим крышу, и стал смотреть в парк, размышляя о Голдфингере.

Несомненно, тот произвел на него впечатление. Он был одним из самых уравновешенных и собранных людей, когда-либо встреченных Бондом. Это проявлялось и в том, что он не делал ни одного лишнего движения, не произносил лишних слов. Голдфингер не тратил понапрасну сил, однако в спокойствии этого человека было что-то напоминающее сжатую пружину.

Первое, что бросилось в глаза Бонду, когда Голдфингер поднялся с шезлонга, – это полное отсутствие пропорций: маленький рост, не более пяти футов, крупное тело на коротких и толстых крестьянских ногах, увенчанное большой, кажущейся абсолютно круглой головой, росшей прямо из плеч. Складывалось впечатление, что этот человек был составлен из частей, принадлежащих разным людям. Возможно, подумал Бонд, он придает такое значение загару, чтобы хоть как-то компенсировать свое уродство. Без этого красно-коричневого камуфляжа бледное тело выглядело бы гротескно. Лицо под ежиком коротко стриженных морковных волос было столь же необычным, сколь и тело: луновидное, лоб крутой и широкий, песочного цвета узкие брови, светло-голубые глаза, обрамленные белесыми ресницами. Нос немного вздернут, скулы высокие, щеки скорее упругие, чем толстые. Рот узкий, но красиво очерченный, подбородок твердый. В общем, подумал Бонд, это лицо мыслителя, возможно, ученого, жесткое и чувственное, стоическое и упрямое. Странное сочетание.

Что еще можно предположить? Бонд всегда с недоверием относился к людям маленького роста. Они с детства должны расти с комплексом неполноценности. Всю свою жизнь они стремятся стать большими, больше других, тех, которые издевались над ними в детстве. Наполеон и Гитлер были коротышками. Все беды мира исходят от недомерков. Так что же представлял собой этот нескладный человечек с огненно-рыжими волосами и странным лицом? Из него мог бы выйти великолепный неудачник. Однако в этом человеке чувствовалась такая внутренняя хорошо сдерживаемая сила, что казалось: вставь Голдфингеру в рот лампочку – и она наверняка загорится. Бонд улыбнулся собственным мыслям. Интересно, в чем Голдфингер находит выход этой своей неуемной энергии? Богатство? Секс? Власть? Вероятно, и то, и другое, и третье. Любопытно было бы узнать его историю. Сейчас он, возможно, и британский подданный, но где он родился? Не еврей, хотя семитская кровь, вероятно, есть. Явно не выходец из романских стран, вообще не южанин. Не славянин. Возможно, немец, нет, прибалт! Вот откуда он должен быть родом! Выходец из одной из прибалтийских провинций, сбежавший оттуда с приходом русских. Либо Голдфингера предупредили, либо его родители были достаточно сообразительны. А потом? Что было потом? Каким образом он сумел стать одним из богатейших людей в мире? Было бы интересно это выяснить когда-нибудь, но не сейчас, сейчас достаточно узнать, каким образом ему удается постоянно выигрывать в карты.

– Все в порядке?

Вопрос Дюпона относился к приближающемуся к ним Голдфингеру. Одетый в безукоризненно сидящий синий костюм и белую рубашку с расстегнутым воротом, Голдфингер выглядел почти прилично. Но спрятать свою круглую, как мяч, рыжую голову он не мог, да и слуховой аппарат в ухе не придавал ему шарма.

Дюпон сел спиной к гостинице, Голдфингер – напротив него, и игра началась.

Бонд уселся рядом с Дюпоном, лениво листая газету и внимательно наблюдая за игрой. Как Бонд и предполагал, никаких трюков с картами не было. Голдфингер сдавал умело и аккуратно, на руках у него не было ничего лишнего, пальцы не делали ни одного ненужного движения, короче, ничего такого, что обычно используют шулера.

По ходу сдачи Дюпон объяснил Бонду принцип игры. Бонд отметил, что тот держит карты умело, не раскладывает их по мастям и значимости. Все нужные ему карты были в середине, по краям – единичные и малостоящие.

Игра началась. Лицо Дюпона было абсолютно бесстрастным, по нему ничего нельзя было прочесть. Поначалу казалось, что эту партию он выигрывает, однако все закончилось, как и прежде, выигрышем Голдфингера.

– Черт возьми, как вам это удается? Ведь я почти что выиграл сейчас! – Голос Дюпона выдавал сильнейшее раздражение. – Кто, черт побери, подсказал вам этот ход?!

– У меня нюх на неприятности, – невозмутимо произнес Голдфингер.

Он подсчитал свои очки, огласил сумму и стал спокойно ждать, пока Дюпон подсчитает свои. Затем перемешал карты и глянул на Бонда с вежливым интересом.

– Вы надолго приехали, мистер Бомб?

Бонд улыбнулся.

– Моя фамилия Бонд. Б-О-Н-Д. Нет, мне нужно сегодня вечером вернуться в Нью-Йорк.

– Как жаль...

Голдфингер изобразил вежливое сожаление. Он снова вернулся к картам, и игра продолжилась. Бонд взял свою газету и под ее прикрытием, глядя в таблицу баскетбольных игр, на слух следил за игрой. Голдфингер выиграл и эту партию, и две последующие, получив кругленькую сумму в полторы тысячи долларов.

– Ну вот, опять! – раздался жалобный голос Дюпона.

Бонд опустил газету.

– А что, он в основном выигрывает?

– В основном! – это звучало как хрип. – Он всегда выигрывает!

И они продолжили игру.

– Почему бы вам не поменяться местами? – предложил Бонд. – Я слышал, что перемена места приносит удачу.

Голдфингер прервал сдачу и серьезно посмотрел на Бонда.

– К сожалению, мистер Бонд, это невозможно, иначе я не смогу играть. Я уже объяснил мистеру Дюпону, когда мы с ним начинали игру, что страдаю таким недугом, как агорафобия, боязнь открытого пространства. Я не выношу открытого горизонта, поэтому вынужден сидеть лицом к стене, – и он продолжил сдачу.

– О, извините, – голос Бонда звучал серьезно и заинтересованно. – Это очень редкое заболевание. Я всегда понимал людей, страдающих клаустрофобией, но впервые вижу человека, подверженного агорафобии. Как это случилось?

Голдфингер взял карты и, перекладывая их в руках, спокойно ответил:

– Не имею ни малейшего понятия.

Бонд поднялся на ноги.

– Ладно, пойду немножко пройдусь, посмотрю, что делается в бассейне.

– Давай, – радостно произнес Дюпон. – Подожди немножко, Джеймс, у нас будет достаточно времени в обед поговорить о делах, а сейчас я все-таки попробую обыграть моего друга Голдфингера. До скорого!

Голдфингер не отрывал глаз от карт. Перешагивая через лежащих, Бонд прошел к другому концу крыши, выходящему на бассейн. Он постоял некоторое время, глядя на коричневые, розовые и белые тела, лежащие внизу. До него доносился тяжелый запах масла для загара. В бассейне плескались дети и молодежь.

Бонд повернулся и посмотрел на двух игроков, продолжавших играть возле гостиничной стены. Значит, Голдфингер предпочитает сидеть лицом к стене. Или же ему желательно, чтобы Дюпон сидел к ней спиной. А почему? Кстати, а какой он занимает номер? Двухсотый, люкс «Гавайи». Номер Бонда был выше – тысяча двухсотый. Если он правильно рассчитал, апартаменты Голдфингера должны находиться по прямой вниз под номером Бонда на втором этаже, приблизительно в двадцати ярдах от крыши «Кабана клуба», то есть в двадцати ярдах от игроков. Бонд сосчитал этажи и внимательно оглядел балкон Голдфингера. Ничего. Балконная дверь открыта. Бонд прикинул расстояние, угол обзора. Да, именно так могло бы быть. Так и должно быть! Ай да мистер Голдфингер! Умница!