– А оно действительно принадлежало Онории Фелл? – спросила она, думая о мраморном изваянии, что лежало на крышке гробницы в разрушенной церкви.

– По крайней мере так гласит история, – ответила миссис Гримсби. – Она упоминает о подобном платье в своем дневнике, так что у нас есть все основания для уверенности.

– Она вела дневник? – Елена была поражена.

– О да. Он хранится в специальном ларце у меня в гостиной. Когда пойдем обратно, я тебе его покажу. Так-так, теперь куртка… а это еще что такое?

– Что-то темно-лиловое выпорхнуло на пол, когда Елена взяла куртку со спинки стула.

Елена мигом почувствовала, как лицо ее каменеет. Прежде чем миссис Гримсби успела нагнуться, она подобрала записку и взглянула на нее.

Одна строчка. Елена помнила запись в своем дневнике от четвертого сентября, первый день школьных занятий. Правда, написав тогда эту строчку, она затем ее вычеркнула. Но эти слова явные и отчетливые, не были вычеркнуты.

«Сегодня непременно случится что-то ужасное»

Елена едва смогла удержаться от того, чтобы схватить Кэролайн за плечо и потрясти запиской у нее перед носом. Но так она бы все испортила. Комкая клочок бумаги и бросая его в мусорную корзину, Елена заставляла себя сохранять спокойствие.

– Просто мусор, – пояснила она и, чувствуя напряжение во всем теле, снова повернулась к миссис Гримсби.

Кэролайн ничего не сказала, но Елена почувствовала на себе триумфальный огонь ее зеленых глаз.

«Ничего-ничего, погоди! – подумала она. – Погоди, пока я не верну себе дневник. Я намерена его сжечь, а потом нам с тобой придется кое о чем поговорить».

– Я готова, – сказала Елена, обращаясь к миссис Гримсби.

– Я тоже, – притворно-застенчивым голоском промолвила Кэролайн.

Елена взирала на бывшую подругу взглядом, полным холодного безразличия. Бледно-зеленый наряд Кэролайн, препоясанный опять-таки бледно-зеленым кушаком, был далеко не так прекрасен, как у Елены.

– Вот и чудесно. Вы, девочки, идите вперед и подождите ваши экипажи. Ах, да, Кэролайн, не забудь про свой ридикюль.

– Не забуду, – улыбаясь, отозвалась Кэролайн и потянулась к сумочке со шнурком.

Елене очень повезло, что Кэролайн не могла видеть ее лица, ибо в тот момент все холодное безразличие разлетелось вдребезги. Лишившись дара речи и оцепенев, Елена наблюдала за тем, как Кэролайн привязывает сумочку к поясу.

Однако от миссис Гримсби ее изумление не ускользнуло.

– Это ридикюль, предшественник современных сумочек, – охотно объяснила пожилая женщина. – Дамы обычно хранили в ридикюлях свои перчатки и веера. Кэролайн забрала его в начале этой недели, чтобы пришить выпавшие бусины… очень мило с ее стороны.

– Не сомневаюсь, – сдавленным голосом сумела выговорить Елена. Ей требовалось как можно скорее отсюда убраться, иначе что-нибудь страшное могло случиться прямо сейчас. Она вполне могла бы испустить крик, сбить Кэролайн с ног или лопнуть от ярости. – Мне нужно подышать свежим воздухом, – с трудом произнесла Елена, вырываясь из душной комнаты.

Бонни и Мередит ждали ее у машины. Сердце Елены билось медленно и глухо, пока она к ним подходила.

– Она нас перехитрила, – тихо сказала Елена подругам. – Эта сумочка – часть ее костюма. Кэролайн собирается весь день ее носить.

Бонни и Мередит изумленно воззрились на нее, а затем переглянулись.

– Но… что же мы тогда будем делать? – спросила Бонни.

– Не знаю. – Охваченная болезненным смятением, Елена наконец осознала подлинные масштабы катастрофы. – Не знаю!

– Мы по-прежнему можем за ней наблюдать. Может, она снимет сумочку за ланчем или… – Но уверенности в голосе Мередит не звучало.

«Они уже знают правду, – подумала Елена. – И правда заключается в том, что все уже безнадежно. Мы проиграли».

Бонни взглянула в зеркало заднего вида, затем выгнулась на сиденье, оборачиваясь.

– Вон твоя повозка.

Елена посмотрела и увидела двух белых лошадей, запряженных в умело отреставрированный легкий экипаж. Колеса экипажа были украшены крепированной бумагой, а большой транспарант на боку гласил: «Дух Феллс-Черча».

У Елены нашлось время только на одно отчаянное пожелание.

– Следите за ней, – выдохнула она. – И если Кэролайн хоть на минуту останется одна… – Затем ей пришлось уйти.

Но на всем протяжении этого длинного, ужасного утра не было ни одного мгновения, когда Кэролайн осталась бы одна. Ее все время окружала толпа зевак. Для Елены парад стал сущим наказанием. Она сидела в легком экипаже рядом с мэром и его женой, мучительно пытаясь улыбаться, пытаясь выглядеть как ни в чем не бывало. Однако болезненный страх непосильной ношей ложился ей на грудь.

Где-то там, среди походных оркестров, марширующих бригад и открытых автомобилей, находилась Кэролайн. Елена забыла выяснить, на какой именно праздничной платформе она стоит. Скорее всего, на первой – большинство старшеклассников располагались именно там.

Впрочем, это не имело значения. Где бы Кэролайн ни оказалась, она была на виду у доброй половины городка.

Обед, который последовал за парадом, проводился в школьной столовой. Елена оказалась поймана в ловушку за центральным столом, где также сидели мэр Доули и его жена. Кэролайн находилась за соседним столом, и Елена прекрасно видела ее золотисто-каштановый затылок. Рядом с Кэролайн, то и дело любезно к ней наклоняясь, расположился Тайлер Смоллвуд.

У Елены была идеальная позиция, чтобы понаблюдать за маленькой драмой, которая случилась в самый разгар обеда. Сердце забилось где-то у нее в горле, когда Елена увидела Стефана, с непринужденным видом шагающего к столу, где сидели Тайлер и Кэролайн.

Затем он заговорил с Кэролайн. Совершенно позабыв об угощении у себя на тарелке, Елена пристально наблюдала за разговором. От того, что она увидела дальше, у нее перехватило дыхание. Кэролайн запрокинула голову и что-то кратко ответила Стефану, а затем снова вернулась к еде. А Тайлер поднялся на ноги и с покрасневшим лицом произнес в адрес Стефана что-то в высшей степени грубое. И он не сел на место до тех пор, пока Стефан не отвернулся.

Уходя, Стефан посмотрел на Елену, и на мгновение их глаза встретились в безмолвном союзе.

Итак, больше никакой надежды не оставалось. Даже если Силы вернутся к Стефану, Тайлер намеревался держать его как можно дальше от Кэролайн. Страшная тяжесть легла Елене на сердце, и она едва смогла вздохнуть.

После этого она просто сидела, окутанная ощущением страшного несчастья и тупым отчаянием, пока кто-то не толкнул ее локтем и не сказал, что пора отправляться за кулисы.

Елена безразлично прислушивалась к праздничной речи мистера Доули. Мэр заговорил о «поре испытаний», недавно наступившей в Феллс-Черче, и о духе товарищества, который поддерживал их на протяжении всех последних месяцев. Затем были розданы награды за учебу, а также за спортивные и общественные достижения. Мэтт подошел, чтобы получить приз «Лучшему атлету года», и Елена заметила, с каким любопытством он на нее поглядывает.

Затем настало время праздничного выступления школьников. Ученики начальной школы представляли сцены времен основания городка и Гражданской войны, хихикая и забывая свои строчки. Елена тупо смотрела на сцену, решительно ничего не видя и не слыша. С прошлого вечера она испытывала легкое головокружение и неуверенность, а теперь к этому добавилось что-то похожее на симптомы гриппа. Ее разум, обычно переполненный различными схемами и планами, был совершенно пуст.

Елена не могла сосредоточиться. Ее уже ничего не волновало.

Под активные щелчки фотовспышек и лихорадочные аплодисменты инсценировка закончилась. Когда последний маленький солдат армии Конфедератов сошел со сцены, мэр Доули призвал всех к молчанию.

– А теперь, – сказал он, – настала пора тех учеников, которые участвуют в церемонии закрытия. Пожалуйста, проявите вашу признательность к Духу Независимости, к Духу Верности, а также к Духу Феллс-Черча!