— С рагу лучше не торопиться. Помнишь нашу первую ночь в поезде? Я тогда наелся жирного, и то было плохо, а ведь перед этим я даже не голодал, как теперь.

— Ты прав. А так хочется проглотить все одним махом! — говорю я с сожалением. Ничего не поделаешь. Мы с Питом ведем себя на зависть благоразумно: каждый съедает булочку, половину яблока и крохотную, размером с яйцо, порцию баранины с рисом. Я специально ем маленькой ложечкой — в корзину положили даже столовые приборы и тарелки — и смакую каждый кусочек. Потом с вожделением смотрю на миску.

— Хочу еще.

— Я тоже. Давай так. Потерпим часок и, если к тому времени нас не начнет мутить, съедим еще, — предлагает Пит.

— Идет, — соглашаюсь я. — Но час будет очень долгим.

— Может быть и не очень, — говорит Пит. — Что ты там говорила перед тем, как прислали еду? Что-то обо мне… нет конкурентов… самое лучшее в твоей жизни.

— Насчет последнего не помню, — говорю я, надеясь, что в пещере слишком темно и зрители не увидят, как я покраснела.

— Ах да. Это я сам об этом думал… Подвинься, я замерз.

Я двигаюсь, чтобы Пит мог залезть вместе со мной в мешок. Мы прислоняемся к стене пещеры, Пит обнимает меня, а я кладу голову ему на плечо. Так и кажется, что Хеймитч пихает меня локтем, чтобы я не расслаблялась.

— Значит, с пяти лет ты совсем не обращал внимания на других девочек? — спрашиваю я Пита.

— Ничего подобного. Я обращал внимание на всех девочек. Просто для меня ты всегда была самой лучшей.

— Представляю, как обрадовались твои родители, узнав, что ты любишь девчонку из Шлака.

— Мне все равно. И потом, если мы возвратимся назад, ты не будешь девчонкой из Шлака. Ты будешь девушкой из Деревни победителей.

А ведь правда. Если вернемся, каждый из нас получит дом в части города, специально предназначенной для победителей Голодных игр. Давным-давно, когда Игры только появились, Капитолий построил в каждом дистрикте по дюжине прекрасных домов. В Дистрикте-12, конечно, занят только один, а в большинстве других вообще никто никогда не жил.

Меня вдруг осеняет не слишком приятная мысль:

— Единственным нашим соседом будет Хеймитч!

— А что, здорово, — говорит Пит, обхватывая меня покрепче. — Ты, я и Хеймитч. Очень мило. Будем устраивать пикники, праздновать дни рождения и пересказывать старые истории о Голодных играх долгими зимними ночами, сидя у камина.

— Говорю же, он ненавидит меня! — возмущаюсь я и тут же смеюсь, представив Хеймитча своим приятелем.

— Ну, не всегда. Когда Хеймитч трезвый, он о тебе дурного слова не скажет.

— Хеймитч не бывает трезвый!

— Да, верно. Видно, я его с кем-то спутал… Ну да, точно. С Цинной. Вот кто тебя обожает. Хотя не очень-то радуйся: в основном это потому, что ты не дала деру, когда он захотел тебя поджечь. А что до Хеймитча… держись от него подальше. Он тебя ненавидит.

— По-моему, ты говорил, что я его любимица.

— Ну, меня-то он ненавидит еще больше. Если подумать, людской род вообще не в его вкусе.

Думаю, зрители с удовольствием повеселятся за счет Хеймитча. Он так давно на Играх, что стал для многих кем-то вроде старого приятеля. А уж после того нырка со сцены его и вовсе каждая собака знает. Сейчас его наверняка вытащили из парадной и мучают расспросами. Чего он там о нас наговорит? Вообще-то ему не позавидуешь: у большинства менторов есть напарник — другой победитель, а Хеймитч всегда один отдувается. Почти как я, когда была без союзника. Просто разрывается, наверное, между желанием выпить, постоянными интервью и заботой о нас.

Странное дело: мы с Хеймитчем терпеть друг друга не можем, и, однако, Пит, возможно, прав, что мы похожи. Как иначе я смогла бы так легко его понимать? Что вода близко просто потому, что он мне ее не присылает. А успокоительный сироп нужен вовсе не для того, чтобы облегчить Питу страдания. А теперь я знаю, что должна разыгрывать влюбленность. Хеймитч, похоже, даже не пытался связываться подобным образом с Питом. Он знает, что для Пита тарелка бульона — это просто тарелка бульона.

— Интересно, как ему это удалось? — спрашиваю я. Странно, что этот вопрос не пришел мне в голову раньше. Наверное, потому, что еще недавно я не воспринимала Хеймитча всерьез.

— Кому? Что удалось? — не понимает Пит.

— Хеймитчу. Как он сумел победить в Играх?

Пит отвечает не сразу. Тут есть над чем подумать. Хеймитч хоть и крепок сложением, до Катона и Цепа ему далеко. Красотой особенно не отличается. Во всяком случае, не настолько, чтобы спонсоры от восторга стали засыпать его подарками. И вряд ли у него были союзники при таком-то характере. Только в одном Хеймитч мог превзойти остальных, и я догадываюсь об этом одновременно с Питом.

— Хеймитч просто обвел их всех вокруг пальца, — говорит он.

Я киваю и молчу, продолжая размышлять о Хеймитче. Может, он перестал пить, поверив, что у нас с Питом тоже хватит ума и хитрости выжить? Может, он не всегда был пьяницей и сначала пытался помочь трибутам? А потом не выдержал? Представляю, какой это ужас— заботиться о двух детях, а потом видеть, как они умирают. Год за годом, год за годом. Если я смогу отсюда выбраться, то заботиться о девочке из Дистрикта-12 станет моей обязанностью. Лучше пока об этом не задумываться.

Проходит около получаса, и я решаю поесть опять. Пит тоже голодный, поэтому не спорит. Пока я накладываю на тарелки маленькие порции баранины, начинает играть гимн. Пит смотрит в щель на небо.

— Сегодня там нечего смотреть, — говорю я, гораздо более заинтересованная едой, чем сводкой. — Из пушки ведь не стреляли.

— Китнисс, — говорит Пит тихо.

— Что? Съедим еще одну булочку пополам?

— Китнисс, — повторяет он, но я все еще занята своим.

— Я разрежу булочку. Сыр оставим на завтра, — говорю я и вижу взгляд Пита. — Что?

— Цеп погиб.

— Не может быть!

— Наверное, мы не услышали выстрел из-за грома.

— Ты уверен? Что там вообще можно увидеть — льет как из ведра? — говорю я, отталкивая Пита от камней, и выглядываю наружу — темное дождливое небо.

Еще несколько секунд в небе мерцает расплывчатое лицо Цепа, потом гаснет. Навсегда.

Я безвольно приваливаюсь к камням, забыв, что делала перед этим. Цеп погиб. Я должна радоваться, не так ли? Избавилась от соперника. Да еще такого сильного. Но я не радуюсь. Я думаю только о том, как Цеп отпустил меня, позволил мне убежать. Ради Руты, умершей с копьем в животе.

— Ты в порядке? — спрашивает Пит.

Неопределенно пожимаю плечами и обхватываю себя руками, словно мне холодно. Я не могу показать все, что чувствую. Кто поставит на трибута, оплакивающего своих соперников? Рута — другое дело. Она была моей союзницей. И такой маленькой. Никто не поймет моего горя из-за убийства Цепа. Убийства! Слово ошеломляет меня. Хорошо хоть я не произнесла его вслух. Это не добавило бы мне шансов на арене.

— Просто… если не победим мы… я хотела, чтобы победителем был Цеп, — говорю я.

— Да, понимаю. Но с другой стороны, это значит, что мы на шаг ближе к Дистрикту-12. — Пит сует мне в руки тарелку. — Поешь, пока не остыло.

Я беру в рот баранину, чтобы показать, что действительно уже успокоилась, еда кажется безвкусной как вата, и я с трудом ее проглатываю.

— Еще это значит, что Катон начнет охотиться на нас, — говорю я.

— И он добыл то, что ему необходимо, — добавляет Пит.

— Он наверняка ранен.

— Почему ты так уверена?

— Цеп не дал бы убить себя без боя. Он такой сильный. То есть был сильный. И там была его территория.

— Хорошо. Чем сильнее он ранен, тем лучше. Интересно, как поживает Лиса?

— Ну, с ней, думаю, все отлично, — ворчу я, до сих пор злясь, что спрятаться в Роге изобилия придумала она, а не я. — Пожалуй, легче справиться с Катоном, чем с ней.

— Может, они справятся друг с другом, а мы поедем домой. И дежурить надо внимательнее. Я пару раз задремал.

— Я тоже, — признаюсь я. — Но сегодня нельзя.