Так что появление на сцене Борьки безумно порадовало, позволяя отвлечься. Всегда забавляли сценические прикиды друга – вроде бы ничего особого, но смотрится всегда так мило и в то же время порочно. Вот и сейчас Борька, переча "чистому" названию группы, выглядел так, будто всего пару минут назад там, за сценой, или едва не затащил в постель какую девчонку, или спешно ретировался, только получив наслаждение. Пара нижних и верхних пуговиц на чёрной рубахе не застёгнуты, светлые джинсы едва не спадают, будто Иринин забыл нацепить на них ремень, а блондинистые волосы стянуты в растрёпанный хвостик на затылке. Со стороны это, конечно, кажется довольно двусмысленным… но причина такому виду иная – Борька просто тот ещё раздолбай, который почти всегда выглядит помято и встрепано.

Но девчонкам нравится, да и сам Борька прикалывается по раздолбайскому виду. Так что всё прекрасно!

Марид сперва отворачивался и поджимал губы, а потом как-то начал прислушиваться к песням Иринина. Казалось, даже он нашёл в текстах что-то близкое для себя. Нашумевший же некогда "Ангел" – любовь и гордость Борьки – вызвал у джинна на губах усмешку. Хотя… понимаю, что такое забавное ифрит в ней нашёл!

Собственно, чем эта песня "нашумела"? Когда Иринин первый раз исполнил её, было много возмущений, что текст написан в честь мужчины, ибо существо, к которому обращается вокалист – мужского пола. Только потом Иринину удалось убедить народ, что песня эта "о нём". Просто вокалист попробовал прочувствовать, что на душе у девушки, которая встречается с ним, таким всем… таким. Шумы вроде бы успокоились, но всё же текст до сих пор вызывает у многих многозначительную улыбку: на то, что Я – это девушка, нет ни единого намёка.

Ведь ты не ангел, и я с тобой

Дарю порокам своё тело.

Ты – не ангел, ты за душой

Пришёл моей. Ты – просто демон.

– А у этого белобрысого есть довольно интересные работы, – сообщил мне джинн, пытаясь переорать музыку.

Я согласно кивнул, улыбаясь. Может, Борька прав, и концерт этот хоть как-то поможет найти им общий язык? Но зря я думал, что друг ничего не затевает! Тараканы в его голове, походу, устроили ядерную войну с сознанием.

– Ребят, попрошу немножечко внимания, – вдруг выдал Иринин после очередной песни. – Минутная пауза, Ок? Просто хочу кое к кому обратиться.

Я тяжело вздохнул, понимая, что, кажется, попал.

– Сегодня здесь должны быть мой друг, Анатолий, и человек, который ему очень важен, – тем временем продолжал Борька. – Так вот я хотел бы обратиться к ним. Скорее даже, ко второму… "Человек" – слово же мужского пола? Тогда пусть будет Он, хорошо? – Иринин замолчал на некоторое время, будто в раздумьях, из зала послышались одобрительные выкрики. – В общем, я бы сперва хотел извиниться перед этим человеком. Да-да, все не ослышались! Глупо я поступал, подкалывал зазря, наговорил за всё время нашего знакомства много лишнего… Но это ведь мой друг! Лучший. Который столько раз выручал такого всего непостоянного и… короче, меня. Ясное дело, хочется, чтобы он был счастлив!

Иринин говорил сбивчиво, но в то же время довольно импульсивно – речь как обычно была совершенно не подготовлена, но зато со вчерашнего дня друг всё же собрался с мыслями. Лучше б этого не делал! Я готов был под землю провалиться со стыда, благо хоть, рядом никого из знакомых не было.

Скосил взгляд на Марида: сначала он смотрел на Борьку настороженно и как-то ехидно… Презрительно? Но блондин продолжал болтать, презрение на лице ифрита сменилось на раздумье, а потом на губах появилась усмешка, смешанная с улыбкой. Что? С чего он… так?

– Но разве я смогу друга счастливым сделать? Друзья, они нужны, чтобы понимать тебя с полуслова и поддерживать, но для полноты картины обязательно нужен любимый человек. Ну, или даже не любимый, но хотя бы нужный… Жизненно необходимый, как сказал когда-то Санька на репетиции, – продолжал Иринин, упомянутый им барабанщик помахал толпе рукой с зажатыми в ней палочками. – Так вот ты, тот самый человек, моему другу очень дорог, важен и нужен. И наверное, ты это понимаешь… Так будьте вместе, а? Я-то не соперник, я просто распалял всегда, ну, позлить чтобы. А сейчас готов даже на колени встать и попросить, – упрашивать себя Борька не заставил, грохнувшись посреди сцены на колени и понуро опустив голову. – Пожалуйста, просто подумай над тем, что я сказал. Дружок-то мой сам ничего не скажет даже под пытками. Но я думаю, с тобой он будет счастлив.

Иринин, скотина такая, что ты творишь? Я тоскливо закрыл лицо руками, мечтая исчезнуть, вновь покосился на Марида – на его лице до сих пор была какая-то одобрительная усмешка. Думает над тем, что Борька сказал? Не стоит! Ибо, кажется, Иринин прямо сообщил ифриту, что я втюрился по уши, и притом, друг кандидатуру, наконец, "одобряет". Чёрт!

– Ну, а теперь песня, да… Твоя любимая, Толь. Только не повторяйте это больше.

Сердце сжалось, когда раздались первые аккорды – та самая песня, о сладком яде, о наших отношениях с джинном. Тяжело вздохнув и стараясь унять вихрь эмоций в душе, я ринулся было к выходу, собираясь прорваться к гримёрке ребят и спросить Борьку лично: "Захер это было?", но был перехвачен за запястье джинном.

– Марид, мне надо поговорить с этим дураком, – рявкнул я, склоняясь к уху ифрита.

– Успеешь ещё, пошли лучше танцевать! – и, поднявшись, Марид утянул меня в сторону танцпола.

Не посмел перечить ему, лишь последовал, будто завороженный внезапной тёплой улыбкой и мягким прикосновением. Не знаю, слушал ли джинн слова песни, понимал ли, о чём она и почему моя любимая. Однако у меня слова прямо-таки пульсировали в голове.

Мы были настолько близко, но в то же время далеко: взгляд глаза в глаза, мимолётные прикосновения, раскалённый воздух между нами… и столько людей вокруг. Нельзя обнять такое желанное тело, прикоснуться к изогнутым в улыбке губам – пытка, которую, спустя ещё несколько минут, я уже не мог терпеть.

Перехватив ифрита за запястье, потянул его на выход из клуба. Когда, наконец, оказались на улице, бегло осмотрелся по сторонам и за шкирку притянул Марида к себе. Всё, вечеринка окончена, можно мне поцелуй перед сном?

Глава 30 – И кто виноват теперь?

Впрочем, прохладный воздух меня немного отрезвил, и, оторвавшись от губ ифрита, я улыбнулся почти невинно да направился перехватывать одно из стоящих за углом такси. Джинн ничего не сказал, лишь усмехнулся, а потом, не требуя объяснений, зашагал следом.

В машине мы сидели довольно далеко друг от друга, так что возбуждение, так остро ощущавшееся в клубе, начало постепенно спадать. Марид всю дорогу смотрел в окно, рассеянно следя за мелькающими огнями ночного города, я же то и дело бросал на джинна косые взгляды, не в силах себя сдерживать. Возбуждение – это одно, желание любоваться на эти чёткие чуть приоткрытые губы, длинные тёмные ресницы, идеальные линии скул – совсем другое. И если первое я мог обуздать, то второе постоянно сидело где-то внутри. И, честно говоря, оно успокаивало.