А если бы и была, подумала я, удивленная степенью своего разочарования, она была бы как-то заблокирована. Мы с Чарльзом слишком легкомысленны. В конце концов это – одиноко стоящий дворец, а бабушка Ха имеет репутацию богатой женщины. Просто разумно, в каком бы состоянии ни был весь дворец, держать в порядке все возможные пути проникновения. Стыдно сказать, но почти пять минут я глазела на зарешеченные окна и думала, что бы сделать дальше, прежде чем мысль осенила меня во всей своей неимоверной красоте, будто яблоко упало Ньютону на голову. Одно из окон было закрыто. Крайнее. А ставни, приделанные изнутри, и снять изнутри тоже можно.

Я побежала вдоль аркады и остановилась перед этим окном. Уже смеркалось.

На первый взгляд все выглядело очень прочным. Тяжелые добросовестно сколоченные деревянные ставни плотно закрыты, как двойные двери, а поперек тяжелая палка, почти доска, прибита, чтобы держать их закрытыми. Но когда я рассмотрела все это поближе, подергала гвозди, которые держали ее на месте, я с радостью обнаружила, что это не гвозди, а винты, два на каждом конце. Винты с большими головками, которые я, возможно, смогу отвинтить. Наверняка среди мусора, разбросанного вокруг, можно найти что-нибудь подходящее для этой работы.

Искать пришлось недолго. Большинство комнат были пусты, у некоторых даже двери были не заперты или широко распахнуты, но я помнила, что третья комната от угла буквально забита всякими вещами – заброшенный склад. Я еле в нее пролезла, когда искала проход к воротам. Когда-то она была спальней, но не более, чем четвертого класса. Провалившаяся кровать, сломанный стол. Каждый дюйм пыльного пола покрыт россыпью бесполезных объектов. Я перелезла через верблюжье седло, старую швейную машину, несколько мечей. Подошла к шкафу. Рядом со стопкой пыльных книг я видела нож для разрезания бумаги. Он оказался хорошим, тяжелым и очень мне подходил. Около двери я сдула с него пыль и обнаружила, что это совершенно настоящий кинжал с красивой инкрустированной ручкой и стальным лезвием. Я побежала обратно к окну, закрытому ставнями.

Первый попавшийся мне под руку винт оказался ржавым и глубоко ушел в дерево, так что я вскоре оставила его и перешла к другому. Этот, хотя сначала и упрямился, постепенно вылез. Чтобы заняться еще двумя, мне пришлось встать на цыпочки, но их я вывинтила довольно быстро и оставила на месте. Не было смысла открывать ставни, пока меня не посетил и не удалился Джон Летман. Ржавый винт меня больше не огорчал. Я обнаружила, что могу сдвинуть с места эту деревяшку, так что она останется висеть на нем, как на крючке.

Непохоже, чтобы кто-нибудь мог заметить отсутствие кинжала. Я спрятала его под подушки у окна своей спальни, умылась и появилась в комнате одновременно с Яссимом, зажженой лампой, бутылкой арака и запиской от Джона Летмана, что он обедает с леди Харриет, но мне принесут еду в девять, а он зайдет в десять, чтобы увериться в том, что у меня есть все, что нужно на ночь. Записка заканчивалась так:

– Я не сказал ей, что вы вернулись. Это казалось не ко времени. Уверен, что вы поймете.

Я подумала, что прекрасно все понимаю, положила записку в сумку и с отвращением подумала об араке. Чертовски много бы я отдала за хорошую чашку чая.

Летман пришел, как и обещал, проболтал со мной примерно полчаса и удалился вскоре после десяти тридцати, унося с собой поднос. Вскоре после одиннадцати я опять услышала яростный звон колокольчика, где-то вдалеке хлопнула дверь. Потом наступила тишина. Я выключила лампу, немного посидела, чтобы глаза привыкли к темноте, потом вышла в сад.

Жаркую ночь наполняли ароматы, небо было неестественно чисто-черным со звездами, большими, как маргаритки, да еще к тому же и с месяцем. Свет всего этого отражался в озере. Несколько соловьев пели наперебой, устроили дикий ангельский контрапункт, а снизу им вторили грубые лягушки. В тени колонны я чуть не споткнулась о спящую самку павлина, которая умчалась с бурными возражениями, спугнула по дороге выводок скалистых куропаток, а те взорвались и вломились в кусты. Несколько лягушек нырнули с таким шумом, будто открыли шампанское.

Все это создало такую рекламу моему передвижению в пространстве, что, подойдя к ставням, я с трепетом стала дожидаться лая гончих. Но они молчали. Я подождала минуты две и занялась делом.

Винт легко вытащился, и я опустила палку.

Я боялась, что ставни окажутся как-то закрепленными, но правая легко мне поддалась и заполнила ночь скрипом петель. Я быстренько прислонила ее к стене и стала ждать, напрягая уши, но на шум не среагировали даже соловьи, видимо, шокированные до немоты. Ну и прекрасно. Я открыла вторую створку и выглянула.

Я не ошиблась насчет причины установки ставень. Железки в некоторых местах торчали из камней на несколько дюймов, но решетки не было. Я высунулась наружу и присмотрелась.

Окно было примерно в тридцати футах от земли, прямо под ним шла тропинка, огибающая северную стену дворца. Ниже скалистая поверхность опускалась к заросшему кустами и деревьями берегу Нар-Эль-Салька. Слева виднелась большая роща платанов.

Ничего высокого близко не росло, только несколько тощих тополей, на которые невозможно залезть. На стенах никаких выступов, но, возможно, Чарльз и сможет забраться. Тут и там из камней стены торчали чахлые растения, значит, трещины есть. Но это уж дело кузена.

Я думала, что увижу движение или даже мигание фонаря, но ничего не было. Под ближними деревьями – кромешная тьма, только огни деревни вдали да тусклое мерцание снегов у горизонта. Чарльзу придется перелезать по скале над истоком Нар-Эль-Салька при свете луны или фонаря, но это, может быть, даже и легче по сравнению с восхождением на стену дворца, где он вообще не сможет использовать фонарь. Мне неожиданно взбрело в голову поискать веревку в комнате-складе или еще где-нибудь. Один из торчащих кусков металла наверняка достаточно крепок, чтобы ее удержать. Я вывесила на подоконник белое полотенце, как сигнал, что путь свободен, и быстренько пошла вдоль аркады.

Кто-то шевельнулся в кустах у конца сломанного моста. Не павлин – слишком большой и движется целеустремленно. Я стояла тихо, сердце прыгало в груди. Он проламывался сквозь кусты, пробуждал тысячи запахов, вытекающих из помятых листьев будто сок. Вышел под лунный свет и уставился на меня. Одна из гончих. Почти сразу же я услышала плеск, легкий удар лап по камням, и еще одна побежала ко мне от края озера.

Я застыла на месте. Не то, чтобы испугалась самих собак, а предположила, что за ними через сад идет Джон Летман. А я окно сломала и полотенце туда вывесила…

Вторая собака остановилась рядом с первой, они стояли плечом к плечу, высоко подняв головы и насторожив уши. На вид очень большие и напряженные. Отрезали меня от спальни. Чарльз или не Чарльз, в этот момент я бы с удовольствием услышала голос Джона Летмана.

Но никаких больше движений не происходило, они, очевидно, появились сами по себе. Интересно было бы узнать, как они попали в сераль. Должно быть, Летман, уходя, оставил дверь открытой, а я, как дура, не проверила. Конечно, если они залают, Чарльз услышит и будет предупрежден. А если они нападут на меня, я завизжу и позову Джона Летмана…

Оставалось только тихо стоять и смотреть на этих монстров. Лунный свет замечательно отражался в их глазах. Уши высоко подняты, узкие морды делали их похожими на лисиц.

– Хорошие собаки, – сказала я и протянула руку.

Жуткая пауза. Потом одна из них, побольше, коротко проскулила и опустила уши. С облегчением я увидела, что ее хвост зашевелился. Гончая поменьше приняла это за руководство к действию, тоже опустила уши и голову, и пошла ко мне, виляя хвостом. Я даже ослабела в коленках, села на край вазы с цветущим табаком и заговорила задыхаясь:

– Хорошая собака, ой хорошая собака. Идите сюда, ребяточки, только тише, пожалуйста. Как вас зовут-то? Суп? Стек? Сыр? А, вспомнила, Софи и Стар! Идите ко мне. Стар и Софи, мои милые. Тише вы, большие мягкие идиоты. Сторожевые собаки, называется… Ты, балда, ты мокрый!