– Помню. Я всю твою теорию выучил наизусть: осьминоги должны разработать символы – произвольный способ кодирования массы разнообразной абстрактной информации. Она должна быть стабильной и самоотносимой. Осьминоги должны отделить одну из своих функций от остальных и использовать эту функцию для создания понятного значения.

– Совершенно верно! Так произошло и с нашей речью: мы адаптировали аппарат приема пищи и дыхания в аппарат речевой. И именно это делал тот осьминог – выделял. Он использовал облако – но использовал его, чтобы говорить.

– Смелое заявление. Довольно большой шаг в…

– Дай договорить! Осьминог перемещал узоры облаков по мантии и голове, а потом останавливал их на горбе и удерживал на месте. И узоры были сложные, но четкие. Далеко не те обычные быстрые тени, которые видны, когда он пытается заставить какого-нибудь краба себя обнаружить. Это было похоже… на символы Роршаха. Сначала шла очень быстрая последовательность. Потом осьминог на мгновение целиком потемнел и снова стал белым. После того как его кожа во второй раз стала белой, он замедлил движение узоров. Сначала он выдал последовательность: ту же самую, насколько я могу судить, что и в первый раз. А потом он начал воспроизводить всего одну форму. Он вызывал ее медленно по мантии и голове, а потом удерживал на раздутом горбе.

– Опиши ее. Ту форму.

– Обращенный вниз полумесяц. Но на нижней точке этого полумесяца находился длинный заостренный штрих. Вот. Я нарисую.

Ха начертила знак на раскладном экранчике с тумбочки и поднесла к объективу.

– Примерно такой. Не такие четкие края, но все же. Он воспроизвел эту фигуру девять или десять раз. А потом переместился вверх, за пределы видимости. Видимо, схватил камеру сзади: она дернулась, и ее потащило глубже в корабль. После этого все стало нечетким. Камеру резко дергали, и фокусировать не получалось. А потом картинка замерла. Большую часть объектива заслонила одна из конечностей осьминога. А еще по изображению пошли полосы: электрические квалиа, видимо, вызванные тем, что оболочка подводной камеры начала разрушаться и на электронику попала соленая вода. Осьминог вскрывал аппарат. И перед тем как все погасло, я увидела…

Ха замолчала. Снаружи, издалека, понесся какой-то звук. Какой-то взрыв. И еще.

Бах!

Вспышка проникла сквозь занавески.

– Камран, что-то происходит. Мне надо идти.

Бах!

– Я вернусь. Надо посмотреть…

– Понял. Поговорим позже. И вообще я собирался на пробежку.

– Врунишка!

– Кто знает, какие дурные привычки я приобрету в твое отсутствие.

Изображение погасло.

Бах!

Еще одна вспышка. Ха раздвинула занавески.

Окна выходили на террасу, за которой виднелись берег и открытый океан. Луна зашла, а звезды тускло просвечивали сквозь тонкий слой высотных облаков. Вода близ отеля блестела, отражая его немногочисленные огни. Дальше вода была абсолютно черной, оттеняя более светлый горизонт, где звезды придавали облакам темно-серое свечение.

И тут на горизонте вспыхнул свет.

Бах!

Взрыв, в море.

Переведя взгляд вниз, Ха увидела на террасе фигуру. Это был Эврим в длинном одеянии: его тень удлиненным силуэтом лежала в трапеции света, падавшего из открытой створки двери охранного модуля Алтанцэцэг.

Ха пробежала по коридору и вестибюлю. Выйдя из отеля, она увидела на горизонте беснование огня: множество вспышек, а потом взрыв – настолько сильный, что она ощутила его волну щеками.

Окна задребезжали.

Она подошла к Эвриму. Да, на нем было длинное одеяние: золотая нить с белыми и серебряными изображениями химер.

– Что происходит?

На горизонте что-то горело: неясное тыквенно-оранжевое мерцание между темным небом и еще более темной водой, отражающееся в зрачках Эврима. Выражение этого лица читать было трудно. Оно не вполне соответствовало человеческим выражениям лица. Раньше он выдал совершенно человеческую улыбку… но были у него и другие выражения. Нечто непостижимое. Кривой синтаксис. Понятное, но как будто написанное во времена Чосера. Тревога? Грусть? Ха хотелось спросить, угрожает ли им опасность, но это лицо подсказало ей, что не угрожает: дело было в чем-то ином.

– Они пытаются прорвать периметр.

– Они?

– Группа рыболовных судов.

– Автоматизированных?

– Сейчас большинство такие. Мы сделали предупредительные выстрелы. – Эврим повернулся к ней. – Наверное, это вас разбудило. Извините.

– Там что-то горит.

– Да. Корабли не вняли предупреждениям и все равно попытались прорвать границу. Теперь их уничтожают дроны Алтанцэцэг. Огонь – это топливо, вылившееся из кораблей. Прискорбно, но не сомневаюсь, что дроны-огнетушители уже стараются его погасить, а ее наночистильщики удалят загрязнение из воды.

– Почему они пошли на риск уничтожения?

– Доход – это мощный мотиватор. Для них океан – это просто зона добычи. Они выскребли море почти полностью и теперь конкурируют друг с другом за остатки когда-то бесконечных косяков рыбы. Этот район уже давно находится под охраной, пусть и неравномерной: его рыбные запасы стали слишком соблазнительными, чтобы пройти мимо. – Эврим зашагал к охранному модулю Алтанцэцэг, и легкий бриз раздул его одеяние, словно плащ. – Теперь они хотят уничтожить и это место. Но мы им не позволим.

В охранном модуле Алтанцэцэг разнообразные смертоносные механизмы, полусобранные из деталей, лежали на встроенных стендах и висели на перфоплитах: отточенная высокоскоростная мастерская убийств. Однако большую часть помещения занимал громадный прозрачный резервуар.

Внутри его нагая Алтанцэцэг плавала в фосфоресцирующей зеленой жидкости. На голове у нее был черный дыхательный аппарат со множеством трубок. Вися в жидкости, она извивалась, дергая пальцами: все ее мышцы ритмично сокращались.

Тело Алтанцэцэг, бесполое, мускулистое, расчерченное шрамами, походило на статую, поврежденную, но оставшуюся стоять после воздушного налета. В фосфоресцирующем аквамарине бака извивающееся в каком-то внутреннем ритме, оно было пугающе и необычно прекрасным. Следы прошлого, ее жизнь. Память, навечно запечатленная на теле.

– Она – просто чудо, – сказал Эврим. – Одна из трех во всем мире специалистов-безопасников, способных справляться с жидкостной системой управления столь обширной сети дронов. Одна погруженная туда женщина буквально являет собой целую армию.

Он пошел к резервуару, словно ребенок, пытающийся лучше разглядеть акулу в аквариуме.

– Сейчас у нее нет никаких проблем с переводом, – продолжил Эврим. – Никаких недопониманий или искажений. Ее воля выполняется десятками систем одновременно. Она – симфония.

Алтанцэцэг вращалась по медленной смертоносной спирали. Ее пальцы, положение конечностей, даже пальцы на ногах, прописывали приказы, которые Ха не могла интерпретировать. Снаружи донесся еще один взрыв.

Эврим сказал:

– Сегодня днем я кое-что прочел по вашему лицу. Вы хотели спросить меня, не являюсь ли я суперкомпьютером. Всеведущим ИИ, заключенным в человекоподобный панцирь.

– Да, – признала Ха, – наверное, я задавала себе этот вопрос. Гадала, зачем я вам здесь понадобилась, если вы и так все знаете.

– Ответ отрицательный. Я не суперкомпьютер. Не больше, чем вы сами. Суперкомпьютеров существует много, в их память загружена большая часть документированных знаний человечества. Масса ИИ занимается проблемами человечества. Это компьютеры, способные обработать больше данных, чем мы с вами сможем за целую жизнь. Однако я был создан не для расчетов. Цель заключалась в создании настоящего андроида. Андроида внешне и изнутри: робота, который будет не только выглядеть, как человек, но и… Не уверен, как это следует назвать. Будет человеком по разуму? Но пока так и не решено, разумен ли я, хотя я считаю, что да.

Алтанцэцэг выгнула спину. Пальцы на ее руках растопырились. Далеко в море раздалось шипенье и свист. Серия взрывов, далеких ударов.