Пропал.

Эйко сохранил имя Томаса, поместив в номер «Минагути-я» от двадцатого века, где стеклянные двери раздвигались, впуская прохладу зеленого гостиничного сада, шум моря и гул оживленной Токайдо-роуд.

Одна из лент конвейера встала. Монах направилась туда, где какой-то рабочий пытался ее починить. Однако прежде чем сдвинуться с места, она сняла винтовку с предохранителя, посмотрела направо и налево, обернулась назад.

Эта всегда готова. Мимо нее пробиться будет сложно, если такой момент настанет.

Лежа в гамаке тем вечером, завернувшись в свои одеяла из вторсырья, глядя, как умирает день и как тяжелые хлопья мокрого снега, напоминающие пепел, залетают в барак через зарешеченное окно, Эйко аккуратно поместил эту информацию в каменную лампу в саду «Минагути-я» эры Токугавы.

– ВОПРОС НЕ В РАЗУМНОСТИ, – заявила Ха. – Мы видели массу свидетельств сообразительности осьминогов. Творчество, многошаговое решение задач, использование сложных орудий, признаки теории мышления, долгосрочная память, высокий уровень индивидуализма. Есть множество историй, и все правдивые: как осьминоги ночами вылезают из своих обиталищ, бродят по коридорам помещений, едят рыбу из чужих аквариумов, а потом возвращаются и закрывают за собой крышку. Осьминоги сбегают в море через насосные системы аквариумов, пускают струи воды в раздражающие источники света, вызывая короткое замыкание, распознают лица людей, открывают банки, чтобы извлечь пищу, помнят, как проводить свои конечности через лабиринты. Все это мы знаем. И они не только сообразительные – они очень разные. У них имеется личность. Это мы у них признаем. В океанариумах добровольцы в основном дают клички только дельфинам, выдрам и осьминогам. Два млекопитающих, что понятно, поскольку эти два вида нам относительно близки, – и головоногое, вид настолько от нас далекий, что последний наш общий предок жил пятьсот миллионов лет назад. Почему так? Люди дают осьминогам клички, потому что, несмотря на все их отличия от нас, мы распознаем в них что-то. Даже те, кто их не изучают, ощущают это на каком-то уровне. В них есть нечто особенное, и мы это знаем уже давно.

Ха и Эврим вернулись в отель, где осматривали одну из сборных лабораторий у заболоченного бассейна гостиничного отеля. Второе помещение, как выяснила Ха, принадлежало Алтанцэцэг: мобильный командный центр, забитый интерфейсами для управления небольшой армией автоматизированных вертолетов, патрулирующих архипелаг, или их квадрокоптерами-камикадзе. Ха была уверена, что это – только малая часть того, что хранится в том помещении.

Эврим с Ха стояли в лаборатории. Масса биологических приборов, анализаторы ДНК, 3D-биопринтеры, столы для препарирования, с которыми Ха не хотела бы иметь дела.

Она была совсем другим ученым. Она предпочитала, чтобы ее подопытные были целы. Устанавливали контакт. Да, ДНК могла что-то сообщить, препарирование давало возможность исследовать строение. Все такое. Но это не для нее.

– Послушайте, – продолжила Ха, – есть ограничения, которые не позволят им построить осознанную коммуникативную жизнь или культуру.

– Продолжительность жизни, – вставил Эврим.

– Продолжительность жизнь – одно из них, да. Не единственное, но одно из самых серьезных. Они живут всего два года – крупные виды, а мелкие – гораздо меньше. Некоторые проживают всего один сезон. В более глубоких участках океана существуют осьминоги, которые живут дольше – лет десять или больше. Но это – обитатели холодных вод. Они не могут оказаться в числе самых умных осьминогов: на глубине жизнь проще, они – создания стандартных обстоятельств. Все замедленно. Более разумные осьминоги должны жить ближе к берегу, в такой среде, которая предоставляла бы им разнообразные вызовы, проблемы, требующие решения.

– Хорошо, но если бы им удалось справиться с продолжительностью жизни – что еще встало бы у них на пути?

– Чертовски много чего. Например, их принципы спаривания. После спаривания самцы стремительно стареют и бродят без цели, пока не умрут. Самки умирают от голода, ухаживая за яйцами. Но даже если бы родители выживали, то после вылупления из яиц молодь почти всех видов всплывает на поверхность и дрейфует среди планктона, и только потом опускается на дно уже в другом месте. Это обрывает все связи с местом или родней. Существуют виды, у которых ювенильные формы живут на дне, но это не играет особой роли, если их родители умирают вскоре после их вылупления. Возможности передавать накопленный опыт нет. Нет культуры, которую они наследовали бы по рождению. А поскольку они одиночки, то нет и групповых знаний, так что у них не существует способа передачи знаний от поколения к поколению и практически отсутствует обмен информацией между осьминогами одного поколения. Представьте, где бы оказались мы, если бы каждому поколению человечества приходилось начинать заново свое культурное развитие. При всей их сообразительности каждый осьминог – это чистый лист. Единственное, что они получают от родителей и что помогает им выживать, – это физическая форма и инстинкты, прописанные в генах. Всему остальному им приходится учиться самим, скитаясь по дну океана. Представьте себе, если бы мы почти всю жизнь жили одни, а наша жизнь длилась бы всего два года. Никакого развитого языка. Никакой культуры, никакого создания городов или государств.

– Но как же те места, которые называются Осьминополисом и Осьмитлантией у восточного берега Австралии? Это ведь постоянно обитаемые места, где во все сезоны есть осьминоги.

«Что известно Эвриму? Все, что известно всем людям? Или только часть? Как это работает? Насколько острый у него ум?»

– Я знакома с Осьминополисом и Осьмитлантией. Я там работала в течение одного сезона. Однако в тех местах нет никаких признаков культуры. Имеются базовые взаимодействия: доминирование крупных самцов, выпас самок. И все. Нет никаких указаний на какую-либо развитую грамматику или коммуникацию с помощью символов. В их сигналах должен был бы развиться некий уровень постоянства, а такового не наблюдалось – если только не проводили такое исследование, о котором я не читала.

– Сомневаюсь, чтобы его проводили, – сказал Эврим.

– Я тоже сомневаюсь.

– Значит, вы в это не верите. Не верите в то, подтверждения чего мы от вас ждем.

Ха покачала головой.

– Нет. Хотела бы поверить, но считаю, что в данном случае будет верным более простое объяснение. Мы имеем дело с комбинацией суеверия, слухов и странного поведения – возможно, всего лишь пары особо умных осьминогов. Кондао – подходящая почва для слухов. Все, кто здесь живут… – она поспешно поправилась: – …вернее, жили здесь, видели призраков. Когда я приезжала сюда в детстве, невозможно было говорить с кем угодно из местных так, чтобы речь не переходила на призраков: на духа родичей Во Тхи Сау, расчесывающую свои длинные черные волосы на кладбище Хань Дуонг, голодных мертвецов, которые бродят в тенях между деревьями. Историй множество. Здесь в тюрьмах погибло так много людей, что рассказы о призраках не могли не появиться. Местные жили в мире, наполовину состоящем из духов. Этот архипелаг богат странной криптозоологией.