«Он был неотразимым красавцем, — признавалась Раиса Мак-симовна. — У его бабушки по материнской линии были прекрасные завораживающие черные глаза. Они и “достались” Михаилу Сергеевичу».

Горбачев сначала познакомился с одной профессорской дочкой, но вроде бы семья была недовольна дружбой с «комбайнером». Возникла было еще какая-то красивая студентка, но тут появилась Раиса.

«На одной из фотографий, — рассказывала Раиса Максимовна, — я, восемнадцатилетняя, напомнила Михаилу Сергеевичу Захарку с картины Венецианова. И он стал меня так шутливо называть. Когда я приводила дочку в институт, взрослые ее спрашивали: “Как тебя зовут, девочка?” — “Захареныш”. — “Да?! А твою маму?“ — “Захарка”».

Ее первый роман тоже оказался неудачным и оставил шрам в душе. И вроде бы она в какой-то момент сказала Михаилу Сергеевичу:

— Знаешь, нам не надо встречаться. Мне было хорошо с тобой. Я снова вернулась к жизни. До этого тяжело перенесла разрыв с человеком, в которого верила. Я не вынесу еще раз подобное. Лучше прервать наши отношения сейчас, пока не поздно…

Но эти двое точно были рождены друг для друга. Тем не менее роман был долгим. Два года ходили по Москве, держась за ручку. Нравы были целомудренными, правила строгими: до свадьбы не целоваться.

«Я помню его неуемную жизнерадостность, непосредственную детскую улыбку, — вспоминала Раиса Максимовна. — Времена послевоенные — начало пятидесятых — непростые, тревожные. Он поразил меня тем, что всегда имел свое собственное мнение и, главное, умел его отстаивать.

Я столкнулась тогда с человеческой непорядочностью, сплетнями, клеветой и убедилась, насколько не подвержен Михаил Сергеевич влиянию недобросовестных типов: он следовал своим представлениям о людях. Он держался очень по-взрослому, самостоятельно. Он был надежным человеком и остался таким…»

«Московский университет, — рассказывал Наиль Биккенин, — был продуваем всеми “холодными” и “горячими” ветрами — кампании против “менделизма-морганизма”, “космополитизма”, “аракчеевского режима” в языкознании не проходили мимо. В общие кампании органично вписывались и развязанные на самом факультете — против “извратителей” истории русской философии».

Но характерно, что Михаила и Раису окружали очень порядочные люди. На одной подруге Раисы женился выдающийся философ Мераб Мамардашвили, на другой — замечательный социолог Юрий Левада. Близким другом Горбачева был приехавший из Чехословакии Зденек Млынарж, будущий секретарь ЦК и один из героев «пражской весны».

— Я замуж вышла, когда поняла: а я ведь его люблю — рассказывала Раиса Максимовна.

— А когда вы это поняли? — поинтересовались журналисты.

— Тогда гремело дело «врачей-отравителей». Его друга Володю Либермана толпа выбросила из трамвая. И Горбачев единственный возмутился. Вот тут-то я все про себя и поняла. И эти свои достоинства — на все иметь свое мнение и не бояться его отстаивать, не испытывать неприязни и пренебрежения к людям, ценить друзей — он пронес через жизнь.

13 января 1953 года «Правда» опубликовала сообщение ТАСС «Арест группы врачей-вредителей» и редакционную статью «Подлые шпионы и убийцы под маской профессоров-врачей». Так началось позорное «дело врачей». Это событие действительно приковало к себе внимание всего мира — в Советском Союзе происходило что-то чудовищное, чего мир после сорок пятого года не видел. Настоящая антисемитская истерия. И немногие сохранили тогда здравость ума.

Страну спасла смерть Сталина…

Лето 1953 года Горбачев провел на практике в родном Ставрополье. Постигал практическую юриспруденцию в районной прокуратуре. Писал любимой женщине:

«Как угнетает меня здешняя обстановка. И это особенно остро чувствую всякий раз, когда получаю письмо от тебя. Оно приносит столько хорошего, дорогого, близкого, понятного. И тем более сильнее чувствуешь отвратительность окружающего… Особенно — быта районной верхушки. Условности, субординация, предопределенность всякого исхода, чиновничья откровенная наглость, чванливость… Смотришь на какого-нибудь здешнего начальника — ничего выдающегося, кроме живота. А какой апломб, самоуверенность, снисходительно-покровительственный тон!»

Уже тогда была очевидна необходимость перемен, избавление от калечащей человека системы. Но до Горбачева никто на такие перемены не решится.

«Новый 1954 год мы, только поженившись, — вспоминала Раиса Максимовна, — встречали в Колонном зале. Пригласительные билеты нам дали в МГУ. Для меня это был самый счастливый день. Я помню платье, в котором была. Помню бесконечный вальс. Мы с Михаилом Сергеевичем танцевали, танцевали… И в какой-то момент вдруг оказалось, что мы вальсируем только с ним вдвоем, а все стоят вокруг и на нас смотрят. Нам было по двадцать лет, и это ощущение какого-то счастья необыкновенного запомнилось навсегда».

Оставив Москву, Горбачевы поехали на родину Михаила Сергеевича. Он начал карьеру по комсомольской линии. Это был тогда единственный кадровый лифт, суливший в случае удачи стремительное продвижение. Тут и проявилась необычность горбачевского семейства.

В той жизни политические решения принимались исключительной мужской компанией — большей частью в бане, на охоте, в дружеском застолье. Так что чем выше поднимался советский руководитель, тем меньшую роль в его жизни играла оттесненная от главных дел жена.

Дети, трудно устраиваемый быт, домашние заботы затягивали — и самая милая женщина быстро теряла привлекательность, блекла, переставала интересовать мужа в постели. Рано постаревших и располневших жен стеснялись. Интимная жизнь высокопоставленного чиновника или вовсе прекращалась, заменяясь горячительными напитками и чревоугодием, или же радость на скорую руку доставлял кто-то из подсобного персонала.

Другое дело Горбачевы. Страсть не утихала. В выпивке он не нуждался. Откровенно гордился выделявшейся на общем фоне женой, хотел, чтобы она и выглядела лучше других.

«Могу показать десяток писем Михаила Сергеевича, — рассказывала Раиса Горбачева, — когда он, скажем, писал из Сочи, что купил мне туфли… Как только командировка в Москву или еще какая оказия, так составляется длинный список: книги, пальто, шторы, белье, туфли, колготки, кастрюли, лекарства…»

В 1958 году Горбачев докладывал жене из Москвы с комсомольского съезда:

«Что купил, не буду говорить. Об одном жалею, что денег уже нет… Я подписал тебе Всемирную историю — 10 томов, Малую энциклопедию, философские произведения Плеханова…»

Трогательные отношения. Непривычная забота. Привычка быть рядом.

«Выделяло Горбачева, — вспоминал президентский пресс-секретарь Андрей Грачев, — особенно во время поездок по стране, постоянное присутствие рядом с ним на протокольных церемониях, а нередко и на деловых встречах Раисы Максимовны… Иногда на виду у окружающих и телекамер он машинально, явно по многолетней привычке, брал Раису за руку».

Ближайшая в ту пору подруга Раисы Максимовны, с которой потом разошлись, писала:

«Я думаю, что тысячи сплетен относительно Раисы Максимовны, кроме зависти, а иногда и ненависти, вызваны простым, наивным желанием людей верить в возможность существования хотя бы где-то совершенно сказочной, беззаботной, легкой жизни, в которой нет ни проблем, ни горьких разочарований, ни болезни, ни смерти близких людей…»

В Ставрополе Раиса Горбачева несколько лет не могла найти работу, потом устроилась преподавать в сельскохозяйственном институте. С присущей ей целеустремленностью и внутренней дисциплиной взялась за диссертацию — «Формирование новых черт быта колхозного крестьянства (по материалам социологических исследований в Ставропольском крае)».

«Я бегала по дворам с анкетами, — рассказывала жена генерального секретаря. — То, что увидела, помню всю жизнь. И меня потрясло поколение деревенских женщин, оставшихся одинокими из-за войны. Каждый четвертый-пятый дом в селах Ставрополья — двор женщины-одиночки. Дом обездоленной женской судьбы… Женщины, не познавшие радости любви, счастья материнства. Женщины, одиноко доживающие свой век в старых, разваливающихся домах…»