— Вам нужна комната?
— Мистер Троцкий еще жив?
— Еле-еле. А что?
Базз протянул ему записку и пятерку:
— Он у себя?
— Он всегда дома. Или на пляже. Куда он может деться? На танцы ему уж не ходить.
— Передай ему это, сынок. Пятерку оставь себе. Если скажет, что поговорит со мной, то, значит, у Авраама Линкольна появился родной брат.
Молодой человек попросил Базза подождать у машины, сам пошел к коттеджам и постучал в одну дверь. Дверь отворилась, он вошел. Через минуту вышел, неся два шезлонга. Рядом, держась за него, ковылял согбенный старец. Интуиция Базза не подвела: перед кончиной Лезнику хотелось заполучить благодарного слушателя.
Базз ждал, пока они подойдут. Еще за десять шагов старик протянул ему руку. В глазах застыла болезнь, лицо землисто-серое, весь он как-то иссох. Но голос звонкий, а на губах играет гордая улыбка:
— Мистер Микс?
База, боясь сломать старику кости, легонько сдавил ему руку:
— Да, доктор.
— И в каком вы чине?
— Я не полицейский.
— О-о? А что же вы делаете в группе большого жюри?
Базз взял у парня шезлонги, тот пошел к себе, ухмыляясь, а Лезник остался с Баззом, держа его за руку.
— Так что же? — повторил он свой вопрос. — Я полагал, что в команде Эллиса Лоу одни блюстители порядка.
Баззу казалось, что старик совсем ничего не весит, и легкий бриз с океана может унести его прямиком в Каталину:
— Да просто деньги нужны были, — ответил Базз. — Пойдем на пляж, поговорим?
Лезник указал на место под крутым берегом, где не было битых бутылок и мусора. Базз осторожно довел его туда, причем шезлонги его отягощали куда больше, чем хворый спутник. Поставил шезлонги друг против друга как можно ближе, если вдруг голос изменит доку. Усадил его в шезлонг; доктор сразу утонул в складках халата…
— А знаете, что заставило меня стать доносчиком? — сказал Лезник.
Поведение настоящего стукача: ему надо обязательно оправдаться. Базз уселся в свой шезлонг:
— Что?
Лезник улыбнулся: ему явно хотелось излить душу:
— В 1939 году представители федеральной власти предложили условия досрочного освобождения моей дочери, которая отбывала заключение в тюрьме Техачапи за наезд на пешехода. Непредумышленное убийство. Тогда я был официальным психоаналитиком коммунистической партии в Лос-Анджелесе, каковым и остаюсь. Мне сказали: если предоставлю им доступ к моим файлам для проверки в 1940-м в генеральной прокуратуре штата и других местах, они немедленно освободят мою дочь. В тюрьме Андрее к тому времени оставалось пробыть еще минимум четыре года. А поскольку она рассказывала, какие издевательства ей приходится переносить от смотрительниц и сокамерниц, я, ни минуты не колеблясь, согласился.
Базз дал старику отдышаться и сразу перешел к Коулмену:
— А то, что вы не раскрыли файлы Лофтиса за 42-44-й годы, это из-за этой истории с Коулменом?
— Да. Это принесло бы им совершенно ненужные ; страдания. Прежде чем передать все дела, я проверил все упоминания о Коулмене. Поскольку Чаз Майнир только намекал на него, его дело я передал. То же самое я проделал при передаче дел в Комиссию Конгресса по антиамериканской деятельности, только я тогда солгал, что дело Лофтиса утеряно. Думаю, что Эллис Лоу не поверил этой версии, поэтому я утаил часть дела Лофтиса и надеюсь умереть раньше, чем он сможет задать мне этот вопрос.
— А почему вы просто не бросили это паршивое дело? — спросил Базз.
Лезник откашлялся и плотнее закутался в халат:
— Мне хотелось его изучить. Оно меня очень заинтересовало. А почему вы оставили работу на большое жюри? Не одобряете моральную сторону методов Эллиса Лоу?
— Просто мне кажется, что УАЕС не стоит того.
— Ваше заявление для печати внушает к вам доверие. Меня заинтересовало, насколько вы вообще знакомы с этой историей?
Океан обрушил на берег мощный вал, и Базз постарался перекричать шум волны:
— Я работал над раскрытием убийств и одновременно — на большое жюри! Только я не знаю, с чего все началось и как закрутилось!
Шум океана утих. Лезник откашлялся и сказал:
— Все вы знаете…
— Док, я знаю про кровосмешение, про пластическую операцию и как Коулмен пытался подставить папашу. Об этом знал еще один человек — капитан из прокуратуры, которого убили в джаз-клубе. Вы же сами хотите поговорить об этом, иначе не стали бы затевать эту детскую игру с Троцким. Верно, доктор мозгоправ?
Лезник рассмеялся, закашлялся и сказал сквозь смех:
— Вы разбираетесь в сублимальной мотивации, мистер Микс.
— У меня ума меньше, чем у осла, док. Хотите, расскажу свою версию, почему вы не выдали свои дела с лета 49-го?
— Ну-ка, интересно.
— Уаесовцы, которым было известно о ситуации, говорили о предстоящей женитьбе Рейнольдса на Клэр и как на это отреагирует Коулмен. Верно?
— Совершенно верно. Я побоялся, что следователи схватят Коулмена и попытаются выставить его своим свидетелем. Клэр хотела скрыть свою по-молвку от прессы, чтобы Коулмен не узнал это раньше времени, но это ей не удалось. И наверно, знаете, какую цену она за это заплатила — страшно сказать.
Базз смотрел на волны, ни один мускул не дрогнул на его лице: испытанное средство заставить говорить допрашиваемого. Несколько минут Лезник тоже молчал, потом заговорил:
— Когда бульварные газетки сообщили о следующей паре убитых, я понял, что за этим стоит Коулмен. Он был объектом моих наблюдений во время Сонной Лагуны. Я знал, что он живет где-то на Сентрал-авеню вблизи джаз-клубов, и нашел его. Мы некогда были хорошо знакомы, и мне казалось, что я смогу его урезонить. У меня был план запереть его в какой-нибудь лечебнице, чтобы остановить этим бессмысленные убийства. Случай с Оджи Дуарте показал, что я заблуждался, но такой план у меня был. Помните об этом и не судите меня слишком строго.
Базз посмотрел на человека, стоящего одной ногой в могиле:
— Я никого не осуждаю, док. Через несколько дней я уеду отсюда, и мне просто хочется услышать то, о чем я не знаю.
— И вы никому об этом не расскажете? Базз решил подкинуть Лезнику приманку:
— Играя в эти игры, вы не хотели огорчать друзей. Мне это понятно — сам такой. Есть у меня два приятеля, которым хотелось узнать об этом, но теперь их уже ничего не интересует. Так может быть, все-таки хоть мне расскажете?
