— Помощник шерифа Апшо. Вы доктор Кац? Толстяк стал было протягивать руку, потом опустил ее:

— Что вы делаете с трупом? И по какому праву вы явились сюда и вмешиваетесь в мою работу?

Карти втянул голову в плечи, забился в угол и умоляюще смотрел на шефа.

— Я расследую это дело, — сказал Дэнни, — и решил сам приготовить тело к вскрытию. Я этому обучен. Я сказал Ральфи, будто вы дали добро.

— Апшо, убирайтесь отсюда!

— С Новым годом, — сказал Дэнни.

— Эт-то п-правда, док, — бормотал Карти. — Чтоб мне сгинуть, если я вру!

Дэнни упаковал свой чемоданчик, думая, что делать дальше: заняться обходом Аллегро-стрит или отправиться домой и завалиться спать. Перед сном он будет думать о Кэти Хадженс, Бадди Джастроу, о доме на проселочной дороге в округе Керн… Уже на выходе он обернулся. Ральф Карти делился взяткой с доктором в карнавальной шляпе, украшенной фальшивыми самоцветами.

Лейтенант Мал Консидайн сидел в своем маленьком кабинете следователя уголовного отдела окружной прокуратуры и смотрел на фото своих сына и жены, стараясь не думать о Бухенвальде. Было начало девятого. Он стряхнул тяжелый беспокойный сон, в который его погрузило чрезмерное возлияние виски. К брюкам пристали цветные кружки конфетти, а на табличке «Заместитель начальника» на дверях остались следы губной помады «Пурпурный декаданс» производства Макса Фактора. Это постаралась стенографистка. Шестой этаж городского совета выглядел как плац после парада.

Разбудил Мала звонок Эллиса Лоу: он и «еще кое-кто» ждут его через полчаса в ресторане «Тихий океан». А у него Селеста со Стефаном оставались дома одни. Мал понимал, надо бы им позвонить поздравить с Новым годом, хотя он знал, что жена превратит разговор в перепалку.

Мал снял трубку и набрал номер домашнего телефона. Селеста ответила после третьего гудка:

— Да? Кто это, который звонит? — По этой корявой фразе становилось ясно, что она только что разговаривала со Стефаном по-чешски.

— Это я. Хотел предупредить, что задержусь еще на несколько часов.

— Что, блондинка выдвигает требования, герр лейтенант?

— Какая еще блондинка, Селеста! Ты же знаешь, что никакой блондинки тут нет и что я в Новый год ночую в управлении…

— Как сказать по-английски «роткопф»? Рыжая? Кляйне роткопф шайсер штуппер…

— Говори по-английски, черт тебя побери! Брось ты эти штучки!

Селеста рассмеялась. Этот наигранно веселый смешок, перебивающий ее болтовню на чужом языке, он терпеть не мог.

— Дашь ты мне поговорить с сыном или нет! Молчание, потом обычная привычная декларация Селесты Гейштке Консидайн:

— Это не твой сын, Малкольм. Его отцом был Ян Гейштке, и Стефан знает это. Ты мой благодетель и муж, а мальчику одиннадцать лет, и он должен знать, что его родное — это не американише полицейский тон, не бейсбол, не…

— Дай мне сына, черт тебя дери!

Селеста тихо засмеялась. Один — ноль в ее пользу: он снова сорвался на приказной, «полицейский» тон. В трубке было слышно, как Селеста воркующим голоском ласково подзывает Стефана по-чешски. И вот он мальчик — как раз посреди между ними, и не его, и не ее:

— Папа, Малкольм?

— А га. С Новым годом!

— Мы смотрели салют. Поднялись на крышу ~ и были под зон… зонн…

— Вы держали зонтики?

— Да. Мы видели, как мэрия вдруг вся осветился, а потом салют, а потом они… залопались?

— Затрещали, Стефан, — поправил мальчика Мал. — За-тре-ща-ли. Лопнуть — это другое, это когда надутый шар проткнешь.

— За-тре-ска-ли? — Стефан пытался произнести новое для него слово.

— Ща-ща, затрещали. Мы займемся с тобой языком, когда я приду, и потом, может быть, съездим в парк Уэстлейк, будем уток кормить.

— А ты салют смотрел? Выглядывал в окно, чтобы посмотреть?

Во время салюта Мал отбивался от назойливой Пенни Дискант, предлагавшей перепихнуться в раздевалке; она терлась об него грудью и ногами, и он теперь жалел, что не воспользовался этим шансом.

— Да, было красиво. Сынок, мне надо идти. Работа. А ты иди еще поспи, чтобы не дремать у меня на уроке.

— Хорошо. Хочешь поговорить с мутти?

— Нет. До свидания, Стефан.

— До свидания, па-ап.

Мал положил трубку. Руки у него дрожали, на глазах выступили слезы.

Деловой центр Лос-Анджелеса пребывает в оцепенении, словно в пьяном сне. Одни лишь алкаши шевелятся в очереди у миссии Союза спасения в ожидании бесплатных пончиков и кофе. Перед дешевыми гостиницами на Главной Южной в беспорядке припаркованы машины: некоторые уткнулись передком в помятые бамперы других. Из окон свисают мокрые ленты серпантина и устилают тротуар, а проглядывающее на востоке солнце навевает ощущения жара, пота и тяжелого похмелья. Ведя машину к ресторану «Тихий океан», Мал мечтал о том, как бы поскорее кончился это первый день нового десятилетия.

Ресторан был забит увешанными фотоаппаратами туристами. Они с жадностью уплетали фирменный завтрак «Розовая чаша» — омлет с устрицами, овсяные блинчики, коктейль «Кровавую Мэри» и кофе. Метрдотель сообщил Малу, что мистер Лоу и еще один джентльмен ожидают его в «Золотой лихорадке» — зале, охотно посещаемом представителями городской элиты. Мал прошел вглубь и постучал в закрытую дверь. Через мгновение она приоткрылась, и в проёме показался улыбающийся «другой джентльмен»:

— Тук-тук, кого там несет? Красные берегись — Дадли Смит идет! Прошу, лейтенант! Сегодня здесь собрались лучшие умы полиции, и сие событие заслуживает того, чтобы быть достойно отмеченным.

Мал пожал ему руку. Эта манера и часто напускной ирландский акцент ему были знакомы — лейтенант убойного отдела полицейского управления Лос-Анджелеса Дадли Смит. Высокий, здоровенный и красномордый детина, Дадли родился в Дублине, вырос в Лос-Анджелесе, обучался в иезуитском колледже. Доверенный исполнитель грязной работы при всех начальниках полиции Лос-Анджелеса, начиная с Громилы Дика Стекела. В порядке исполнения служебных обязанностей убил семерых, носит сделанные на заказ галстуки с вышитым кругами узором из семерок, наручников и эмблем полицейского управления. Поговаривают, что при нем всегда армейский револьвер 45-го калибра, заряженный разрывными пулями дум-дум, смазанными чесноком, и кастет с пружинным ножом.