Рисунок никак не получался. Скомкав очередной набросок, она швырнула его в стену спальни, выкрашенную в оранжевый цвет. Пол был усеян смятыми листками бумаги – вдохновение покинуло Клэри.

«Ну хоть бы чуточку маминого таланта!» – в тысячный раз пронеслось у нее в голове. Все, до чего дотрагивалась Джослин Фрэй, мгновенно становилось шедевром. Причем без видимых усилий с ее стороны.

Клэри стянула наушники, не дослушав песню. Виски ломило. Внезапно до нее дошло, что в гостиной разрывается телефон. Бросив блокнот для рисования на кровать, Клэри выбежала из спальни. На столике громко звонил ярко-красный телефонный аппарат в стиле ретро.

– Кларисса Фрэй? – послышался в трубке смутно знакомый голос.

Клэри рассеянно накручивала на палец телефонный шнур.

– Да.

– Привет, я парень с ножом из «Адского логова». Боюсь, у тебя сложилось обо мне превратное впечатление. Не смогу ли я как-то исправить ситуацию?

– Саймон! – Оглушенная хохотом приятеля, Клэри отставила трубку от уха. – Не смешно!

– А по-моему, смешно. Надо развивать чувство юмора.

– Дурак, – со вздохом произнесла Клэри. – Ты бы не ржал так, если б видел, что вчера было.

– А что было?

– Мама устроила разборки: мы ведь черт знает когда вернулись. Короче, полный мрак!

– Она неправа! Все претензии к таксистам! – кипятился Саймон.

– Для мамы это не аргумент. Она разочарованна и расстроенна; я заставила ее волноваться и далее по списку. «До могилы доведу», – сказала Клэри, передразнивая мать.

– Ты под домашним арестом? – громко спросил Саймон, перекрикивая гул шумной компании.

– Не знаю. Утром мама уехала с Люком, и пока они не вернулись. А ты где? У Эрика?

– Угу. Репетируем. – В трубке раздалось барабанное соло, перемежаемое ударами по тарелке. – Эрик вечером читает стихи в нашей кофейне. Мы все идем. А ты как?

– Конечно… – начала Клэри, но тут же опомнилась. – Ой, нет. Я не могу.

– Дайте поговорить! – раздался приглушенный голос Саймона (видимо, он зажал рукой трубку). – Короче, ты идешь или нет? – обратился Саймон уже к Клэри.

– Не знаю, – с досадой в голосе ответила она. – Мама еще за вчерашнее меня не простила: к ней сейчас так просто не подъедешь. Неохота наживать новые неприятности: эриковские стишки того не стоят.

Эрик жил по соседству с Саймоном, и они с дружили с детства (хотя своим лучшим другом Саймон все же считал Клэри). В старших классах у мальчиков родилась идея организовать рок-группу. Эрик привел двух друзей, Мэтта и Керка, и с тех пор каждую неделю все четверо самозабвенно репетировали у Эрика в гараже.

– Та к уж и «стишки»!.. Я ж тебя не на оргию в стремный район приглашаю, а на поэтический вечер в двух шагах от твоего дома! Приходите с мамой, милости просим.

Из трубки донесся крик (скорее всего, Эрика): «Оргия! Да-а-а-а!!!» Очередная барабанная дробь и удар в тарелку. Клэри с содроганием представила маму, слушающую стихи Эрика.

– Если вы всей толпой завалитесь, мама не вынесет такого «счастья».

– Давай так: я за тобой зайду. Один. А с остальными встретимся на месте. Мама не станет возражать: она меня любит.

Клэри хмыкнула:

– У мамы всегда был странный вкус.

– Тебя забыли спросить! – Саймон повесил трубку под крики товарищей.

Клэри огляделась. Обстановка квартиры отражала художественные склонности матери: самодельные бархатные подушки на темно-красном диване, на стенах – рисунки Джослин, в основном пейзажи. Вот извилистые улочки Южного Манхэттена, рядом несколько зимних зарисовок: темные пруды, покрытые серебристой корочкой льда.

На каминной полке стояла фотография отца. Светловолосый мужчина в военной форме. От уголков умных глаз лучиками расходились морщинки. Отец служил где-то далеко, причем у него было огромное количество наград. Правда, никто не принял в расчет военные заслуги Джонатана Кларка, чтобы хоть как-то облегчить жизнь его вдове. Он погиб в автокатастрофе, так и не увидев дочь.

После гибели мужа Джослин вернула себе девичью фамилию. Мать и дочь никогда не разговаривали об отце девочки. Однако Джослин до сих пор держала шкатулку с выгравированными инициалами «Д. К.» на столике возле кровати. Помимо медалей, которые она там хранила, о существовании отца напоминали лишь фотография, обручальное кольцо да прядь светлых волос. Иногда, вынув из шкатулки золотистый локон, Джослин задумчиво на него смотрела.

Щелкнул замок входной двери. Клэри с размаху шлепнулась на диван и схватила с журнального столика первую попавшуюся книгу. Чтение считалось в их доме священным занятием; Джослин не станет отвлекать ее даже ради очередной выволочки.

Дверь с глухим стуком распахнулась, и на пороге возник Люк со стопкой больших квадратных листов картона. Когда он опустил их на пол, Клэри поняла, что это сложенные картонные коробки.

– Здравствуй, дя… Люк, – запнувшись на полуслове, проговорила она.

Год назад Люк попросил Клэри не называть его дядей Люком, мол, он еще не такой старый, и вообще это напоминает ему о «Хижине дяди Тома». А потом Люк деликатно добавил, что он ей не дядя, а давний близкий друг Джослин.

– А где мама? – спросила Клэри.

– Паркует машину, – ответил он.

Худощавый Люк был одет в неизменные старые джинсы и фланелевую рубашку. На носу криво сидели старые очки в позолоченной оправе.

– Напомни-ка: почему в вашем доме нет грузового лифта?

– Потому, что дом старый и у него свои заморочки, – пошутила Клэри. – А для чего коробки?

– Твоя мама… решила убрать лишние вещи, – проговорил Люк, глядя в сторону.

– Лишние?

Он неопределенно махнул рукой:

– Ну… тут уже пройти невозможно. Ты ведь знаешь: она никогда ничего не выбрасывает… Что читаем?…

Люк взял книгу из рук Клэри и прочел вслух:

– «В мире все же полно самых разных созданий, существование которых официальная наука не признает: фейри и гоблины, призраки и демоны…»[3]. – Люк внимательно посмотрел на Клэри поверх очков: – Это для школы?

– «Золотая ветвь» Фрезера? Нет. Мы еще несколько недель не учимся. – Она забрала книгу. – Это мамина.

– Я подозревал.

– Люк?

Он рылся в ящике с инструментами, стоящем возле камина.

– Нашел! – Люк обрадованно вытащил оттуда багажный скотч.

– У тебя когда-нибудь так бывало: ты видишь что-то, а другие – нет? – тихо спросила Клэри.

Люк выронил скотч.

– Как если бы я стал единственным свидетелем преступления? – не глядя ей в глаза, сказал он.

– Нет. Как если бы рядом стояли люди, которых можешь видеть только ты. Наверное, звучит дико, но… – Клэри старалась подобрать слова.

Люк ласково взглянул на нее:

– Ты, как и Джослин, творческая натура. У художников иное, не доступное другим восприятие мира. Способность видеть красивое и ужасное в обыкновенных вещах – редкий дар, а не безумие. Ты особенная, и в этом нет ничего плохого.

Клэри подняла ноги на диван и уперлась в колени подбородком. Она живо представила полутемный склад, кнут Изабель, тело синеволосого парня, бившееся в предсмертных конвульсиях, и янтарные глаза Джейса. Красивое и ужасное.

– Интересно, а отец тоже по-особенному воспринимал мир?

Люк ошарашенно молчал. В следующее мгновение открылась входная дверь, и в комнату вплыла мама Клэри. Цокая по паркету каблуками ботинок, она вручила Люку ключи от машины.

Рыжие волосы Джослин, чуть темнее, чем у дочери, и раза в два длиннее, были закручены в пучок, который скреплял проткнутый сквозь него карандаш. Наряд состоял из заляпанного краской комбинезона, надетого поверх сиреневой футболки, и грубых ботинок. Клэри часто говорили, что она похожа на Джослин. Наверное, со стороны виднее. В одном Клэри не сомневалась – фигурой она пошла в мать: обе стройные, с узкими бедрами и небольшой грудью. Только мама по-настоящему красивая – высокая и гибкая, а Клэри – метр с кепкой – симпатичная, не более того. Клэри с копной морковно-рыжих волос и веснушками казалась себе тряпичной куклой рядом с Барби-Джослин. А чего стоила мамина походка! На нее до сих пор оборачивались на улицах. А Клэри вечно шаркала ногами. Однажды она тоже привлекла к себе внимание окружающих – когда свалилась с лестницы.