— Я смотрю, ты к ней прониклась, — улыбался Штефан. — Хотя тут я согласен, выбирая между Кройцбергом и Грюневальдом, я бы тоже предпочел второе. Ты вещи проверь, вдруг что пропало.
— Я тебе доверяю, — мрачно отозвалась я. Какой смысл что-то там проверять, когда ни одной полезной вещи в моей сумке не осталось.
Штефан вел машину непринужденно, аккуратно и бережно, ни куда не спеша, не дергая и без резкого торможения. В салоне играла тихая классическая музыка, он следил за дорогой и улыбался чему-то своему. Я смотрела в окно. На душе спокойно и пусто, в руках выписка из карты и справка из больницы. В голове ни единой мысли. Хотя одна мысль все ж была:
— Скажи, а как ты меня нашел? Ты же уехал. Я видела.
— А я тебя и не искал. Я не уехал. Мне не понравилось твое лицо, когда ты мне рукой помахала. Она было слишком растерянное. Ты стояла, оглядывалась и явно спрашивала себя: «Мой бог, какого черта я тут делаю?» Тогда я подумал, что ты, наверное, даже не отдаешь себе отчет, куда приехала, что нет никакой подруги, ты откуда-то… от кого-то, будем называть вещи своими именами, сбежала и тебе явно нужна помощь. Я хотел пригласить тебя к себе.
— Ты всех приглашаешь?
— Нет. Просто в поезде я подумал, что вот моя сестра замужем. Допустим, она поругалась с мужем и ушла от него в ночь. Пришла на вокзал, бездумно села в первый попавшийся поезд и куда-то поехала. Приехала в чужой город, где у нее нет ни друзей, ни знакомых, никого. Знаешь, о чем бы я молился, если бы такое случилось? Чтобы ей попался добрый человек и помог. Мне кажется, что, если я совершу добро, то однажды оно ко мне вернется, и, когда кому-то из моей семьи будет нужна помощь, им на пути встретится добрый человек.
— В России говорят: «Делай добро и бросай его в воду, оно не пропадет, добром к тебе вернется».
— Вот да! Понимаешь, жизнь — это бумеранг. Сейчас я помогаю тебе, а кто-то поможет мне. Возможно, кому-то помогала ты, а сейчас тебе помогу я. Равновесие, понимаешь?
Я кивнула.
— Вот. Я попросил таксиста подождать, пошел к тебе. Ты не видела, спиной ко мне стояла. Потом тебя повело в сторону, и ты упала в лужу. Ну, там сразу крики, суета. Я тут же вызвал «Скорую». Тебя привезли в больницу, одежда вся мокрая до самых трусов. Они, конечно же, тебя раздели. Пока все бегали, я твою одежду и сумку забрал, чтобы не потерялось ничего. Врач говорит, что документы нужны. Я в сумку — там нет ничего, по карманам — пусто. Сказал, кто ты. Отдал твои вещи в химчистку. Неделю думал, и в итоге решил, что без документов тебя отправят только в приют или какой-нибудь реабилитационный центр, ну и что тебе там делать?
— Может я беглая проститутка, кинула «мамку» и когти драть? — приподняла я бровь.
— Вряд ли беглые проститутки будут столько рыдать и ходить с подобным выражением на лице. Скорее всего, у тебя какие-то нелады с возлюбленным, и ты гордо удалилась из его жизни. Это объясняет твое страстное желание вернуться домой.
— Ты всегда такой проницательный?
— Работа у меня такая — угадывать тайные желания людей.
Я хмыкнула и отвернулась. Еще одна фея, блин.
— А что у тебя все-таки случилось?
— Дааа, — махнула я рукой, поморщившись. — Я опять попыталась полететь, и ничего не вышло. Видимо, крылья мои скреплены воском, как у Икара. Я такая же глупая, как и он.
— Зато есть стимул что-то поправить в конструкции крыльев.
— К сожалению, тут надо менять конструкцию мозга.
Штефан снова улыбнулся, посмотрев на меня. Я же наоборот отвернулась, украдкой вытирая слезы. Рожденный ползать, летать не может…
Мы подъехали к красивому большому дому… с башенками. Вокруг зелень, ели. Аккуратные дорожки. Клумбы с тюльпанами и гиацинтами. За деревьями виднеется парк.
— Ты здесь живешь? — раззявила я рот.
— Миленькая халупа, да? — усмехнулся Штефан. — Сумку опять забыла.
Я сгребла вещи, он закрыл машину, и мы пошли к подъезду.
Квартира располагалась на втором этаже. Я по привычке разулась в коридоре, чем вызвала удивленный взгляд Штефана, и скромно прошла за ним в комнату.
— Это гостиная, — остановился он.
Светлая, уютная комната в бежево-шоколадных тонах. Красивые гардины. Мягкий диван и два кресла. Большой фикус бенджамина у окна. Телевизор… не очень современный. Аквариум у стены с оранжевыми рыбками. Ничего лишнего.
— Пойдем, я покажу твою комнату.
Моя комната выходила окнами на парк, что я тут же заценила. Стены нежно-салатовые. Кровать накрыта ярко-зеленым шелковым покрывалом с золотой бахромой и выложенным по периметру тонким золотым шнуром. Письменный стол у окна. Серебристый тюль с зеленовато-золотым люрексом. Книжные полки, с которых свисают вьюны с пестрыми листьями и разросшаяся традесканция. Шкаф купе с большим зеркалом. Комод завален игрушками, два стула по бокам. А в углу белое пианино!
— Спасибо, мне здесь очень нравится, — растрогалась я.
— Ну вот видишь, а ты все: «Хочу в приют, хочу в приют!» Идем дальше.
Третья комната оказалась спальней Штефана. Обои с рисунком типа осыпавшиеся кое-где пески Сахары. Что-то в египетском стиле. На стенах папирусы. У окна бамбук в стеклянной вазе. Кровать из разряда удобных траходромов. Люстра и бра тоже как будто с востока. На полу циновка. На окнах бамбуковые жалюзи. Прикольно. Неожиданно я бы сказала. Гостиная классическая. Комната сестры скорее спальня принцесски, что странно для девушки, вышедшей замуж и уже родившей ребенка. До кухни мы пока не добрались. Но я была уверена, что там хай-тек. Интересно, он из принципа не придерживался одного стиля в квартире? Такое чувство, что тут каждую комнату ремонтировали в разное время разные дизайнеры.
На кухне, как я и предвидела, царил хай-тек — везде серебристый металл, черная глянцевая плитка на стенах и полу. Потолок подсвечен неоном. Я ухмыльнулась. Как тут есть-то можно в этой черноте и металлическом холоде? Ладно, главное, чтобы ему нравилось.
— Ты специально так делал, чтобы все было по-разному? В смысле, в разных стилях?
— Да. Не хотелось, чтобы глаз к чему-то одному привыкал. Опять-таки разнообразие.
— А сколько лет сестре? Сколько вы не живете вместе?
— Двадцать пять. Она уехала три года назад. А тебе сколько?
— Двадцать два. В январе исполнилось. На Рождество.
— Рождество в декабре.
— Всё у вас не по-людски, — фыркнула я с улыбкой. — Как ее зовут?
Штефан помедлил. Улыбнулся, как-то странно на меня посмотрев.
— Мария.
— Врешь! — аж подпрыгнула я.
— Честное слово. Я зову ее Мари. Она живет в Кельне. Мы ездим друг к другу в гости.
Немного успокоившись и расслабившись, поняв, что в действиях Штефана пока что нет никакой агрессии, и он боится меня так же, как я его, я начала думать, как выехать из страны. Если бы у него был компьютер и Интернет, я бы уже нашла всю нужную мне информацию. Но компьютера нет (Штефан сказал, что тогда бы он работал и дома, а дома надо отдыхать), посему пришлось прикидывать план действий на бумаге. Вещей в сумке на самом деле оказалось в два раза меньше, чем было. Пропали косметика, органайзер, диктофон, паспорта с кредитками и ключи от московской квартиры. На диктофоне было интервью с Шарлем Азнавуром. Мы с ним впервые встретились в прошлом году в Кремле, пообщались о жизни, о музыке. Он много говорил об Армении, о своих корнях. Это было даже не интервью, а монолог, когда я внимала каждому слову этого великого человека. Я была с ним, когда армяне принимали его как дорогого гостя на праздничном ужине. Смотрела на него с вдохновением, когда он тянул что-то армянское. Оказалось, что его на самом деле зовут Шахнур Вагинак Азнавурян. В тот вечер мне казалось, что я приобщилась к какой-то тайне. До отъезда в Москву, уже находясь в туре, ребята были приглашены на благотворительное мероприятие, где я случайно встретилась с месье Азнавуром. Конечно же, я подошла к нему, не смея быть узнанной, но желая отблагодарить за прекрасное время, проведенное в его компании в прошлом году. И о чудо! Маэстро узнал меня. И даже вспомнил мое имя! И опять мы проговорили с ним весь вечер, я смотрела на него влюбленными глазами и готова была целовать его руки от восхищения и благоговейного трепета. Меня касалось крыло истории, и я старалась впитать в себя всё-всё-всё до последней капли. Пожалуй, диктофон и органайзер со всеми контактами — это моя самая большая потеря в этой истории. Одни убытки от этого Каулитца!
