Швецов хочет еще что-то сказать, но внимание привлекает стремительно приближающийся всадник. На всем скаку лошадь влетает во двор, разгоряченное животное с трудом останавливается, нескольким драгунам приходиться подбежать и схватить за узды.

– Господин подполковник, – спешившийся корнет опирается о колени, переводя дух. – Донесение, срочное.

На прибывшем офицере лица нет и Алексей торопиться к нему, предчувствуя неладное.

– Ваше благородие, – болезненно кривиться вестовой, – высота двести три, – он запинается, глядя на все более разгорающееся пламя в глазах командира, – готы взяли ее, господин.

– Как взяли... Как взяли?! – он одним скачкой оказывается подле корнета и трясет за китель. – Все время ведь тихо было, из ружья ни разу не пальнули.

– В полночь, – офицер шире и крепче подполковника, но под напором будто тает и виснет на руках. – Готы на высоту полезли, а караульные пьяные спали.

– Времени уже сколько! – рычит Швецов, продолжая трясти гонца. – Почему только сейчас докладываете?!

Вестовой еще оправдывается, теряя шапку пытаясь догнать Алексея. Не слушая лепет, подполковник одним рывком влетает в седло подведенного коня. Могучий рысак вскрикивает, ошпаренный шпорами и огретый плетью, с места бросаясь вскачь и заставляя людей шарахнуться в сторону.

Ольхово. Центральная площадь. Ок. 5 – 00

Рота выстраивается ломанными линиями в полном составе, "п"-образно охватывая края площади. Все подходы загодя перекрыты "синими мундирами" и сейчас, если присмотреться, можно увидеть блики солнца на стальных пиках шлемов жандармов. Необычайное скопление военных привлекает проснувшихся горожан, останавливающихся однако перед пикетами. Стражи порядка, по просьбе Швецова, быстро организовывают посты, перегородив улицы рогатками с колючей проволокой.

Сам командир ходит неспешным шагом по рядам, заложив руки за спину. Внешне новость о страшном поражении даже не отражается на бароне, но мало кто из драгун рискует взглянуть в скрытые тенью козырька глаза.

– Потери роты составили, – монотонно, но громко разносится голос вахмистра, облюбовавшего постамент памятника, как трибуну, – три нарезных орудия Баранова. Снаряды осколочные ...

Совсем новые, еще только проходящие испытания пушки. Легкие, очень удобные для конных войск и если уступающие готским, то совсем немного. Корнилова вооружили по полной, но все стволы, так и не выстрелив, лежат на потерянной высоте.

Продолжая идти вдоль рядов, Алексей внимательно осматривает потрепанное войско. Вид удручающий, вкупе с поникшими головами и потухшими глазами и вовсе разгромный. Побитые сапоги, форма изорвана и ужасно испачкана землей и грязной водой. Люди поголовно изранены до крови о колючий кустарник, у кого-то сбиты костяшки пальцев. Но все же они живы, даже без пулевых ранений.

– Картечница, – продолжает роковой вердикт в гробовой тишине вахмистр, – одна единица.

Господи, как до такого дошло? В иных батальонах едва ли одна наберется, а у первого драгунского на каждую роту. Все в пустую, все брошено на потеху врагу при паническом бегстве.

"Хорошо я им трофейный "Максим" не дал", – мимоходом думает подполковник, благодаря себя за почти пророческое решение.

Командир достигает стоящих в первых рядах волшебников. Облепленных грязью в палец толщиной, академиков едва можно от солдат отличить. Лишь свисают оборванными тряпками остатки еще недавно блестящих золотом аксельбантов.

– Навоевались? – остановившись, Швецов поддевает пальцем кусок засохшей грязи с царской короны на погоне подпоручика.

– Это был мой первый бой, – всхлипывает молодой, совсем недавно кичившийся положением, волшебник, – что еще вы от меня хотите?

Студенты, выдернутые из классов и брошенные на скотобойню, без шансов выжить. Просто перепуганные дети, разом осознавшие разницу между игрой в войну и истинным ужасом. Алексею стыдно признавать, он и правда что-то от них хотел и надеялся. Уступая абсолютно во всем, как в оружии, так и в численности, последним аргументом была магия.

– Этот бой был не просто первым, – вздыхая, говорит подполковник, – а самым важным.

Сделав круг, штаб-офицер резко, на каблуках, разворачивается к центру. Десять почти нагих бойцов поставлены на колени, едва способные смотреть сквозь полуоткрытые, заплывшие гематомой глаза. Облик их очень страшен, головы от сильных ударов кажутся раздувшимися едва не в двое. Кровь из неглубоких, но многочисленных ран и разбитых носов стекает по плечам и груди до самых поясов.

Остановившись, Швецов некоторое время молчит, собираясь с духом и с сильным сопением выдыхая воздух через ноздри. Сцепленные за спиной пальцы до противного скрипа кожи впиваются и выкручивают поясной ремень. Сдается еще миг и командир, сорвавшись, лично набросится с кулаками. Он даже на несколько секунд закрывает глаза, взывая к остаткам самообладания.

– Где Корнилов? – негромко и хрипло, не узнавая собственного голоса, спрашивает Алексей. – Где ротмистр?

Едва слышные слова заставляют площадь замереть, затаив дыхание, даже вахмистр, зачитывающий перечень брошенных винтовок, замолкает. Все обращают взоры к командиру.

Подполковник, раскрывшим крылья орлом зависает над избитой десяткой в ожидании ответа. Те, шмыгая продолжающими кровоточить носами, хранят молчание.

– Ротмистр Корнилов не запятнал чести офицера Симерии, – отзывается вышедший к Швецову начальник штаба. – Он уходил последним, прикрывая отход и погиб в бою.

– Это мне хорошо известно, – на секунду склонив голову к майору Максиму, говорит Алексей. Лицо, обернувшееся к стоящим на коленях искажается гневом. – Где тело?

Гнетущая тишина служит ответом. Подождав немного, Швецов в сердцах сплевывает.

– Вот до чего мы докатились! – громко, что бы слышали все возглашает барон. – Бились за город с бандитами, отражали танки готов, а одолены были зеленым змеем.

Он, ничего не понимая, разводит руками и хлопает по ногам.

– Ваш командир умер вместо вас, а вы даже не озаботились человеческими похоронами. Где его тело? Похоронено ли готами? Брошено на поживу собакам? – Алексей простирает руку к сбившейся в кучу десятке. – Этим людям доверили боевое охранение, а они заснули прямо на посту.

Ночью, пока убаюканную дешевым самогоном высоту сковал сон, готы пошли на штурм. Молча, без поддержки артиллерии или авиации, пехотные цепи начали карабкаться вверх. В поднявшейся неразберихе и панике никто не разобрался в ситуации. Рота просто пустилась наутек. С изрытыми ходами траншей, скрытыми блиндажами и дзотами, с брошенными тяжелыми орудиями двести третья оказалась в руках республиканцев.

Выговорившись, Швецов умолкает, переводя дух и собираясь с мыслями. Ожидать можно чего угодно, но не такого позора. Весь план обороны летит к чертям. Как удержать теперь пригород? Есть ли вообще какой-то толк в Ольхово?

Как подтверждение, на западе раздается душераздирающий крик пушек. Древние исполины, поднявшиеся из недр земли и распрямившие плечи изрыгают из пасти смрад преисподни и всепожирающий огонь. Спустя паузу, под пронзительный свист первый шквал обрушивается на городские окраины.

– Слышите! – надрываясь кричит Алексей, указывая в ту сторону. – Вот цена сегодняшней ночи.

Следующие взрывы раздаются уже чуть ближе. Можно увидеть вздымающиеся вверх бутоны огня, слышно, как лопается черепица крыш. Бомбы падают на улицы и хоронят спящие крепким утренним сном дома.

– Стоять! – резко кричит, вырываясь к солдатам на несколько шагов Швецов. Строй колеблется и при виде разрывов обеспокоенно гомонит. – В уютный блиндаж сразу захотелось? Нет уж! Вы отдали колбасникам высоту и вы отвечаете за происходящее. Там умирают люди, которых вы, клятвы давая, обязались защищать. Стойте же и смотрите, как хоронят нашу страну.

– Что делать с ротой? – поднимает важный вопрос Максим.

– Нет больше никакой третьей роты, – зло огрызается Швецов, – все они трусы и кровью обязаны искупить вину. С колдунами я потом разберусь, а этих, – кивок на бывших драгун, тихих и пристыженных, – на железнодорожную станцию, скоро и там жарко будет.