"Да пропади оно пропадом", – плюется он, уводя машину прочь от проклятого склада.

Тут-то триплан и ловит тяжелую симерийскую пулю. Прямо в двигатель. Без сверхъестественных ухищрений, просто шальной, одинокий свинец. Движок кашляет черной слизью топлива, вспышка огня вмиг покрывает весь самолет.

– Всем, – доносится в эфире, – отбой. Повторяю – отбой. Немедленно покинуть черту города.

Титаноподобный дирижабль, так и не углубившись в Ольхово, сбрасывает бомбы прямо на головы городским окраинам.

Федоровка

Стараясь лишний раз не шуршать и не делать резких движений, Майкл раздвигает кусты. Сквозь густорастущий терновник открывается отличный обзор на симерийские позиции. Федоровка вновь объята пламенем. Повсюду, на всю протяженность поселка, вспыхивают огни выстрелов. Приходится стелиться к земле, вжимаясь в траву от свистящих на головой пуль.

Сбоку раздается свисток, срывающийся на невнятный хрип.

– Не толпитесь! – из кустарника мелькает оперенная широкополая шляпа. Переложив саблю в левую руку, офицер делает пару выстрелов из револьвера. – Прячьтесь за деревьями!

Позади, глубоко за лесополосой, взволнованно ржут оставленные лошади. Готские кавалеристы пешим порядком пытаются продраться вперед. Залегшие разведчики Майкла как раз видят перебегающих бойцов, отстреливающихся на ходу из рычажных карабинов. Люди используют любое углубление или холмик, но солдат прижимают к земле. Жидкая посадка не самое лучшие укрытие. Вниз целым снегопадом падают срезанные ветви и сбитая листва. От частых попаданий стволы деревьев разлетаются в труху.

Особенно мешает изрыгающий огонь дзот. Пусть и не чета западным пулеметам, симерийская поделка доставляет кучу проблем. Глухо бьющая картечница россыпью хлещет по лесной полосе, заставляя всадников рассеиваться по всей посадке. Ответная стрельба готов звучит редкими хлопками – голову высунуть себе дороже.

Из углубления канавы вопят, то призывая на помощь всех святых, то страшно богохульствуя. Постепенно ор становиться все более хнычущим.

– Держите его! – кричит, наседающий на раненного санитар.

Шестилинейная пуля едва не отрывает ногу, болтающуюся на остатках мяса и ниток нервов. Не долго думая, медик извлекает тесак и дорезает обрубок.

– Колите морфий, – он, не обращая внимание на крик и ругань, до скрипа резины перетягивает жгут. – Все, уносим его. Живее!

Майклу остается лишь скрежетать зубами. Если не заткнуть картечницу, легкой кавалерии придется совсем худо.

Наконец раздается буханье ожившей высоты. Разведчик приникает к биноклю, ожидая попадания шелестящего снаряда. Взрыв. На какое-то время низенький холмик вражеского дзота скрывает вспышка и взметнувшийся ввысь столб поднятой волной земли. Картечница в последний раз харкает, прежде чем резко замолчать.

– Молодцы канониры, – доноситься пыхтение залегших недалеко бойцов, – с одного выстрела уложили.

Уже через секунду точка оживает, заставляя Майкла сдавленно выругаться. Симерийцы, будто в насмешку, выдают длинную неприцельную очередь.

– Рацию, – не отрываясь от бинокля, капитан протягивает руку. – "Скала", я "Саламандра". Юг сто, восток пятьдесят.

Разведчик, не веря ушам, поднимает голову, расслышав сквозь стрельбу характерное гудение. Увы так и есть – среди облаков можно разглядеть уходящие на запад самолеты. Крохотные с такого расстояния аппараты будто пчелы, жмущиеся к улью дирижабля.

"Что-то рано они", – ничего не понимает Майкл, провожая взглядом явно ретирующийся и пуще того поредевший воздушный флот.

Вновь напоминает о себе двести третья, на этот раз заводя адскую шарманку на полную. Майкл даже машет рукой, веля подчиненным ниже прижать головы. Гул с высоты напоминает рев прорвавшегося из глубин ада зверя. Бесконечная, тянущаяся на одной ноте пальба будто игра съехавшего с катушек дирижера. Мелодия десяток гаубиц срывается лопнувшей струной на визг падающих снарядов. Варварам сейчас не позавидуешь, вот так сидеть в ямах и пригнув головы вспоминать ложных богов, ожидая летящую свысока смерть. Хотя... гот злорадно улыбается – так им и нужно. Еще мгновение и огневая точка монархистов превратиться в одну братскую могилу. Фугас взроет самый глубокий окоп, выкорчевывая защитников. Не помогут ни бруствера, ни деревянные перекрытия дзотов.

Первый снаряд, неестественно скривив траекторию полета, ломанными линиями резко уходит в сторону. Второй, потеряв инерцию, будто на парашюте падает вниз. Да так и вонзается в землю перед картечницей, не взорвавшись, будто пустышка-болванка.

– Это еще что за?..., – шепчет разведчик, с дрожью наблюдая за падающими куда ни попадя бомбами.

Не веря глазам, Майкл подкручивает четкость на бинокле. Все так и есть. Словно канониры Джона Брауна разом теряют отточенные за года навыки. Укрепрайон Федоровки стоит целехонький, продолжая огрызаться, в насмешку над потугами готов.

– "Скала", я "Саламандра", – разведчик с трудом удерживает дрожащими пальцами тангенту. К горлу подступает ком. – Атака отражена. Ни одного попадания.

Долгое время штаб молчит, даже стрельба на переднем крае звучит как-то вяло.

– Принял, – шум помех не в силах скрыть обреченность.

И тот час за спинами рычат заводимые моторы. Скрипит переломившаяся акация, шурша ветками медленно заваливаясь навзничь. Сквозь посадку, звеня траками, продирается бронетехника. В коротких шортах и безрукавках, пехотинцы восседают прямо на верху, придерживая барабанящие об ветви каски с широкими ободками. Майкл оглядывается, провожая взглядом понурые, перепачканные пылью лица бойцов. В глазах людей явственно застывает неуверенность.

Штурм проходит далеко от намеченного плана.

Гриша, скользя по окопу, на ходу передергивает затвор винтовки. Хорошее у колбасников все же оружие. Руки унтер-офицера быстро привыкают к легкой в обращении трехлинейкой. И бьет точнее и не нужно перезаряжать после каждого выстрела. Пусть конечности и не отрывает, но всяко лучше отечественной Крынки. Благо у готов магии нет, с волшебством и такими игрушками республиканцы весь мир бы покорили.

Сделав перебежку, драгун аккуратно выглядывает из амбразуры. Смертельная партия неуклонно близиться к Миттельшпилю, тем более на шахматную доску поспевают главные фигуры. Колона вражеских вездеходов и танков пытается провести маневр разворота прямо в жерле схватки. Первая машина уже стоит, уткнув свернутую на бок пушку в землю. Из пробоины валит клуб дыма и огонь быстро распространяется, обволакивая катки. Остальные торопятся обойти невезучего товарища, подставляя бока и рассыпаясь в стороны. Пехоте приходится еще хуже. Стрелки под огнем из окопов валятся кубарем вниз прямо на ходу, рискуя переломать кости.

Шума полета Григорий не слышит, лишь колышется под ногами взрыхленная земля. Снаряд, точно угодив прямо в насыпь, пробивает траншею насквозь. Лишь выглядывает наружу острая морда. Матернувшись от неожиданности, кавалерист теряет равновесие и летит на дно. Вспышка боли пронзает лопатку до рези в глазах.

– Алена, что с защитой? – облизывая пересохшие губы, драгун смотрит на остроконечный снаряд, боясь лишний раз вздохнуть.

– Разрываю – больше нельзя, – чародейку едва слышно за хрипом и кашлем.

Маги облюбовывают недокопанный, открытый сверху блиндаж. Волшебница загодя расставила в лишь ей ведомой последовательности свечи, распространяя головокружительный, доводящий до тошноты запах. Земля изрисована линиями и знаками, то вспыхивающими светом, то идущие во все стороны трещинами. Непонятные драгуну руны и символы как будто живые и в неутолимой жажде поглощают округу. Почва превращается в неестественное, мертвое крошево, целый пласт травы у блиндажа чернеет.

Сами колдуны выглядят не лучше. Хуже всего приходится неопытным, присланным из академии юнцам. Недавние студенты лежат, до сих пор соприкасаясь разом иссохшими руками. Кожа мертвецки бледнеет, губ, лишившихся крови, почти не видно.